С этого времени казаки стали приобретать особенную известность, и этому способствовал немало "знаменитый казак" Евстафий, или Остап-Дашкович, сперва литовский воевода, потом черкасско-каневский староста, уроженец города Овруча, человек православной веры. Евстафий Дашкович воевал сперва против турок и побывал в плену у татар (в 1523 году), служил несколько лет великим русским князьям, Ивану и Василию, помогая им в войне против поляков, затем снова возвратился в Литву к Сигизмунду и получил в управление города Черкассы и Канев, на правом берегу Днепра ниже Киева. Управляя этими городами, он привлек к себе такое множество казаков, что сделал оба города надолго ядром всего южнорусского казачества. В 1531 году на город Черкассы сделал нападение крымский хан Саадат-Гирей; Дашкович мужественно оборонял черкасский замок от татар, а потом, через два года после этого, представил на сейме в Пиотркове особый проект защиты границ Литовского княжества против татарских вторжений. В этом проекте Дашкович высказал необходимость построения поблизости к татарам, на одном из малодоступных островов Днепра, замка и содержания в нем постоянной стражи из казаков в 2000 человек, которая, плавая по реке на чайках, препятствовала бы татарам переправляться через Днепр. К этим 2000 казаков Дашкович предлагал прибавить еще несколько сот человек, которые бы добывали в окружностях необходимые припасы и доставляли их казакам на острова. Предложение Дашковича всем участникам сейма понравилось, но не было приведено в исполнение.
В 1530 году, при споре каневских мещан со своим старостою Пеньком, который "кривды великия и утиски чинил и новины вводил", а кроме того, "порог их звечный мещанский, на имя Звонец, на Днепре, на себя отнимал" и половину имущества умершего или попавшегося в плен казака на себя отбирал, постановлено было киевским воеводой Немировичем: Звонецкого порога старосте совсем не касаться, а из имущества казака, если он, не имея ни жены, ни детей, умрет или попадется к татарам, одну половину отдавать на помин души тому, кому он сам завещает. Так говорят нам "Акты Южной и Западной России", уже упоминаемые мною в первом томе. В 1540 году казаки черкасско-каневского старосты, князя Михайла Вишневецкого, боясь наказания за своих товарищей, ушедших на Москву, оставили замки и засели ниже их на реке Днепре; князь Михайло Вишневецкий ходатайствовал за них перед королем Сигизмундом-Августом о высылке им охранного листа для возвращения в замки. В 1541 году король Сигизмунд-Август писал князю Коширскому, старосте Киевского воеводства, что он уже много раз приказывал ему, и с лаской, и с угрозой, удерживать "тамошних" казаков от того, чтобы они не ходили на татарские улусы и не чинили там никакой "шкоды", но князь никогда не действовал сообразно королевскому приказанию, казаков от "шкод" не удерживал и даже сам позволял им чинить то: "И теперь через нашего посла, пана Горностая, перекопский царь пишет нам, что наши казаки прошлыми разами, неизвестно откуда пришедши на людей его, которые шли воевать Москву, ударили на Кайры, 20 человек до смерти убили и 250 коней у них взяли, а гонца, который к нам послан был, того на Днепре погромили и имущества его себе побрали; кроме того, тех людей царя перекопского, которые в поле кочуют, тех казаки наши часто бьют и имущества их себе забирают; а которого гонца своего брат перекопского царя, царь казанский, к нам посылал, и того гонца на Днепре погромили и статки его себе побрали". Для того чтобы казаки на будущее время, уходя из Киева на низовье Днепра за рыбой и бобрами, не позволяли себе никакого своевольства и не чинили никаких шкод подданным царя перекопского, король отправил в Киев своего дворянина Стрета Солтовича и приказал ему всех киевских казаков списать в реестр и реестр доставить себе. Воеводы должны знать, кто из казаков и сколько их отправляется на низовье Днепра, чтобы после возвращения их назад можно было с кого спрашивать в случае ослушания и неповиновения королевской воле и приказанию. Такого же содержания посланы были грамоты старостам, киевскому Бобоедову и черкасскому князю Пронскому, о чем читаем в тех же "Актах Южной и Западной России".
В 1545 году казаки спустились к турецкому городу Очакову, напали там на турецких послов и пограбили их; турецкое правительство заявило об этом жалобу Сигизмунду-Августу, и король должен был возместить убытки потерпевших из королевского "скарбу". К этому же году, как говорится в лекциях Антоновича, относятся первые указания на существование казаков как отдельного сословия от других литовско-польских и русских сословий – шляхетского, мещанского и хлопского; они живут и по городам, и по селам, занимаются разными промыслами и составляют особые общины для постоянной обороны против мусульман; так это было в воеводствах Каневском, Брацлавском, Черкасском, Могилевском и др.
В 1546 году путивльский воевода писал в Москву великому князю Василию III: "Ныне, государь, казаков в поле много, и черкасцев, и киян, и твоих государевых, – вышли, государь, на помощь всех украин".
В 1547 году казаки, под начальством Берната Претвица, старосты барского, преследовали до Очакова татар, наскочивших на польские владения около Винницы и захвативших несколько человек русских в плен. Так как татары успели уже отправить христиан в оковах в город Кафу, то казаки со своим предводителем "знаменито" отомстили татарам, захватили пленных и благополучно вернулись домой, повторив свой поход против татар и на следующий, 1548 год.
В 1542 году, при описании черкасского и каневского замков, между оседлыми сословиями упоминаются и казаки в смысле временных посетителей замков: "Окроме осилых бояр и мещан бывают у них (черкасцев) прохожие казаки; сей зимы было их разом о пол-третяста. А кроме того бывает там (в Каневе) людей прохожих, казаков неоселых, а бывает их неравно завжды, але яко которых часов". В тех же "Описаниях украинских замков" имеются указания и на самые занятия черкасских и каневских казаков: одни из них добывают в неприятельской земле "бутынки" (добычу) и лучшее из своей добычи – пленников, коней и др. – дают старостам по их выборам; другие пребывают по левому берегу Днепра (теперешней Полтавской губернии) и "живут там на мясе, на рыбе, на меду, с пасек, с свепетов и сытят там себе мед яко дома"; третьи, оставаясь в замке, "ходят с Черкас озер тых (принадлежавших черкасскому замку) волочити, а которые домов в Черкасах не мают, тые дают старосте колядки (предрождественскую подать) по 6 грошей и сена косят ему по два дни толоками за его стравою (пропитанием) и за медом; а которые казаки, не уходячи в казацтво на поле, а ни рекою на низ, служат в местах (замках) боярам, або мещанам, тыи колядки давати, або сена косити не повиини". О каневских казаках, кроме того, говорилось, что, отправляясь на городские уходы, добывая там рыбу, бобров и мед и возвращаясь назад, они половину обязаны были давать своему старосте.
Таким образом, из всех приведенных документальных данных видно, что первоначально на юге России явились казаки татарские, за татарскими казаками – казаки украинные, или южнорусские, чисто славянской народности. В первое время южнорусские казаки представляли собой не больше как пограничную стражу, состоявшую под главным ведением воевод и второстепенным – старост литовско-русских пограничных замков и городов. Популярнейшим из старост, Ландскоронскому и в особенности Дашковичу, сколько известно, выпала первая роль если не организовать казацкое сословие, как утверждают это польские писатели Несецкий, Старовольский, Зиморович и немецкий историк Энгель, то, по крайней мере, сплотить его в одно целое. При них ядром малороссийского казачества сделались города Черкассы и Канев; а скоро после них казачество, постепенно увеличиваясь в своей численности, заняло Киевскую, Черниговскую, Полтавскую и южную часть Подольской губернии. Однако рядом с казаками-пограничниками и их начальниками-старостами изредка действовали и независимые "купы" казаков под начальством собственных вожаков. Своим вожакам казаки давали названия гетманов (от немецкого hautmann – капитан) и первоначально придавали этому слову значение вообще предводителя, не соединяя с ним представления ни об административной, ни о судебной власти, как было впоследствии. Целью первых движений малороссийских казаков из городов в степи, как показывают приведенные свидетельства 1489, 1499, 1652 годов, были интересы военные и промышленные. Так, одни из них уже в это время воевали у Буга с татарами; другие, в качестве рыболовов, звероловов, пасечников и мелких торговцев, отправлялись к Днепру за разного рода добычей.
Такова видимая картина начала и развития южнорусского казачества. Но за этой видимой картиной скрываются несколько причин, благодаря которым южнорусское казачество, начавшись небольшими купами, дошло до развития в целое сословие и разлилось по обширной территории Малороссии и потом Запорожья.
В ряду таких причин первое место занимает причина земельная. Действие этой причины началось с переменой земельных отношений в южнорусских областях после перехода Киевского княжества в 1471 году к Литве и обращения его в воеводство. Литва, присоединив к себе русские области, ввела в них собственный, феодальный порядок государственного строя, и тогда под влиянием этого порядка принцип земельного владения на Украине стал складываться совершенно иначе, чем он выражался в течение многих веков дотоле. По принципам южнорусского государственного строя земля принадлежала не отдельному лицу и не целому сословию, а считалась собственностью общины. По феодальному принципу литовского государственного строя земля считалась собственностью государя и раздавалась им лицам высшего и среднего сословия, отличавшимся на военном, административном или придворном поприще и потому считавшимся правоспособными на пользование земельными участками; крестьяне же, как низший класс населения, считались неправоспособными и потому не имевшими права лично на обладание землей. Этот принцип применен был и в отношении украинского населения, поступившего под власть Литовского княжества. Отсюда естественно, что южнорусское население, встретив не виданный им порядок вещей и постепенно обезземелившись, стало бросать центральные места государства и уходить на окраины его. Пользуясь правом перехода с одного места на другое, оно не встречало никаких препятствий при своих передвижениях и даже находило сочувствие со стороны властных лиц, так как, при отсутствии постоянных войск в Литовском государстве тогдашнего времени, могло стать оплотом на порубежных владениях Литвы против подвижных, воинственных и жадных на добычу татарских наездников. Это и было первой из причин появления на Украине южнорусского казачества.
Второе место в образовании южнорусского казачества занимает экономическая причина. Эта причина состоит в зависимости от системы обработки земли в центральных областях Великого княжества Литовского до половины XVII столетия. До означенного времени в Великом княжестве Литовском ценными землями считались земли лесные, водные и болотные, на которых можно было вести лесное хозяйство, добывать рыбу, ловить зверей ("бобровые гоны"), разводить пчел ("пчелиные борты"). Земли же с черноземными залежами считались малоценными; самая обработка земли практиковалась в весьма малых размерах, единственно для первых потребностей хозяев. Оттого до 1569 года, или до так называемой Люблинской унии, литовские помещики совсем отказывались от окраинных черноземных земель, и правительство предоставляло их во владение низшему сословию. Но низшее сословие, получая эти земли в свои руки, должно было на собственный страх и защищать их от воинственных соседей: чтобы удержать свое имущество и вместе с тем защитить семьи от хищных соседей, поселенцы украинных земель должны были взяться за оружие и стать на военную ногу, а это и было второй из причин появления южнорусского казачества.
Третьей причиной появления южнорусского казачества было существование в Белограде, Крыму и Азове татарских казаков. Уходя в степи ради зверя, дичи, скотоводства и пчеловодства, выплывая в реки и лиманы ради рыбы и соли, южноруссы постоянно сталкивались с татарскими казаками и постепенно усваивали от них как отдельные слова, так и костюм, вооружение, самые приемы битвы и наименование казаков. Если заимствования одного народа у другого происходят на почве мирных сношений, то тем больше делается заимствований между народами, поставленными во враждебные и воинственные друг к другу отношения: в этом случае, чтобы научиться побеждать более сильного неприятеля, нужно изучить все тонкости его боевой тактики и взять в руки одинаковое с ним оружие, надо, одним словом, располагать равномерными с ним боевыми средствами. Мирное южнорусское население, силою земельных и экономических обстоятельств вытесненное из центральных областей своего государства в степные окраины и ставшее лицом к лицу с воинственным азиатом-наездником, волей-неволей усвоило себе все боевые приемы и самое наименование "казака".
Четвертой причиной появления южнорусского казачества была близость вольных степей. Чтобы вырасти, воспитать целое сословие, или общину, воинов – для этого нужен простор, нужны вольные земли, свободная, никем не занятая территория или, по крайней мере, окраины, пограничные со степной равниной. Оттого мы и видим, что как в самой Азии, так и в Европейской России казачество всегда начиналось на пограничной территории государств, развивалось и ширилось на открытых степных равнинах. Так было и в Южной России; сами южнорусские казаки, понимая это лучше, чем кто другой, вложили добытую ими историческую истину в пословицу "степь та воля – казацька доля", то есть воля начинается там, где начинается вольная степь, и вне степи нет ни казака, ни воли.
Наконец, в ряду перечисленных причин возникновения южнорусского казачества нельзя умолчать и об этнографических особенностях южнорусской народности, которой, в силу самой исторической подготовки, весьма сродна была такая форма общественной жизни, как казацкая община. Дело в том, что южнорусская народность, воспитанная на вечевом строе, самосуде и самоуправлении, потом ставшая в зависимость от Великого Литовского княжества и не вполне вошедшая в колею государственных порядков его, оттого потянувшаяся на свободные, никем не занятые места, естественно могла стремиться воскресить в своей памяти "давно померкшие идеалы" некогда существовавших в Южной Руси, на началах полного самоуправления, общественных порядков и также естественно могла стремиться повторить их на новых землях, вдали от феодально-аристократических порядков Литвы и Польши. И точно, Запорожье, с его товариществом, выборным началом старшин, войсковыми радами, общим скарбом, общей для старшин и простой массы пищей, отдельными куренями – все это те же общинно-вечевые порядки древней южнорусской жизни, но только дошедшие до самого высшего предела развития.
Так или иначе, но документальные данные говорят, что первоначально на юге теперешней России появилось татарское казачество, за ним возникло и образовалось городовое, малороссийское. За городовым, малороссийским следовало низовое, или запорожское, казачество. Отправляясь из Киевского воеводства на низовья Днепра за рыбой, бобрами, солью, дикими конями и другой добычей, городовые казаки насиживали там места для низового запорожского или вольного казачества, не подчинявшегося ни воеводам, ни старостам, а слушавшегося лишь своих собственных вожаков, или атаманов. Конечно, община низовых казаков сложилась не сразу, а постепенно, и число ее последовательно увеличивалось различными людьми, недовольными существовавшими в Польско-Литовском государстве порядками и искавшими выхода из своего тяжелого положения.