– Божья кара будет ужасна, если это сделал тот, кого я подозреваю, – сказал Хасан. – Если же я ошибаюсь и это сделал другой, то, во имя Аллаха, пусть не пострадает невинный. – После небольшой паузы он продолжил: – Брат, нашему отцу всегда не давала покоя эта власть, этот халифат, но Аллаху было угодно, чтобы халифом стал сначала Абу Бакр, затем Омар. После шести выборов он был уверен, что теперь халифат достанется ему, но власть снова перешла к другому – Осману. Осман был убит, и наконец люди принесли присягу Али, но тут же начались распри, расколы и кровопролитие; он ни минуты не мог спокойно пользоваться своей властью. Поистине это так! Видимо, Аллах не желает, чтобы потомки пророка были халифами. Вспомни, каким унижениям толпа подвергала тебя в Куфе и вынудила приехать сюда… Послушай, я просил у Аиши позволения быть похороненным вместе с Посланником Аллаха, и она согласилась. Но я не думаю, что люди позволят тебе похоронить меня там. Если они попытаются остановить тебя, не спорь с ними, смирись.
Когда час смерти был близко, ужас и печаль одолели Хусейна, и он заплакал.
– Зачем эти слезы? – утешал его брат. – Подумай только, ты отправляешься туда, где встретишь Посланника Господа, Али, твоего отца, Хадиджу и Фатиму, твою мать!
– Брат, – отвечал Хасан, – я ухожу в мир Господа. Я не могу себе представить, как он выглядит. Может, я и увижу своих близких, но совсем не так, как я привык видеть их здесь, на земле.
Когда он умер, его брат пошел к Аише, спросить разрешения на похороны. Она ответила согласием, но Марван, наместник Медины, ставленник Муавии, запретил хоронить Хасана рядом с его дедом, пророком Мухаммедом, и его похоронили на кладбище Баги, рядом с его матерью Фатимой.
Мир и плоть
Ибн Аббас однажды сказал:
– Муавия, Аллах даровал Мухаммеду его асхабов, любивших его больше жизни, и они донесли Его Слово людям. При жизни они были Его союзниками, а после смерти стали друзьями. В загробной жизни они скорее гости и не останутся там навсегда. Кажется даже, что они покинули этот мир из-за того, что были не от мира сего.
Но Муавия прервал его:
– Достаточно об этом, Ибн Аббас. Давай сменим тему.
Во времена Валида было принято беседовать об архитектуре, во времена же Сулаймана стали разговаривать о еде и женщинах.
* * *
"Ты арабский Цезарь", – говорил Омар, встречая Муавию. Сын Абу Суфьяна и Хинд был красив и высок, но в его светлом лице всегда было что-то устрашающее. О его сдержанности ходила молва.
Однажды один араб сказал ему:
– Клянусь Аллахом! Тебе лучше не ссориться с нами, Муавия! Иначе, будь уверен, мы очень быстро приструним тебя.
– Каким образом? – спросил халиф.
– Палкой! – отвечал араб:
И Муавия ответил:
– Будь по-твоему.
Когда его избрали халифом, он попросил Абу Туфайла:
– Впиши свое имя вместе с остальными, что будет свидетельством тому, что Осман был убит.
– Я не стану этого делать. Ведь я был одним из тех, кто позволил свершиться этому злодеянию и даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь ему.
– Что же помешало тебе? Твоим долгом было защищать правителя.
– То же, что помешало тебе. Когда убивали Османа, ты находился в безопасности, в Сирии.
– Зато теперь я продолжаю дело халифа местью за его смерть.
– Может быть, но твои слова заставили меня вспомнить строки поэта Ханафи:
Всепоглощающая печаль, отплати за меня мертвого
Тем, кто не давал и черствой корки хлеба мне живому!
* * *
Однажды Муавия сказал: "Простые чувства разжигают войны, в то время как повседневные дела заслоняют собой действительно важные вещи".
Ади из рода Тай, сын Хатима, говорил ему: "Если коварство твое не иссякнет, то, пока наши сердца, ненавидящие тебя, еще бьются и пока наши руки держат мечи, которыми мы сражались с тобой, до тех пор наше возмездие будет преследовать тебя"
"Это слова мудрого человека. Кто-нибудь, запишите их!" – сказал халиф и продолжил беседу.
Одним из его выражений было: "Я не вынимаю меч из ножен, когда использую кнут, и не беру кнута в словесной битве. Пусть лишь тонкий волос связывает меня с моим народом, я не позволю ему разорваться. Когда мой народ ослабляет его натяжение, я его усиливаю. Когда они натягивают, я ослабляю его".
Он говорил также:
"Что утверждается теперь, раньше осуждалось. Так же как и то, что мы сейчас отвергаем, однажды будет принято.
Абу Бакр не искал мира, как и мир не искал его. Мир искал Омара, ибо всего, чего искал, уже не было. А мы теперь по пояс увязли в этом мире".
"Я, – сказал он, – первый царь".
День халифа
Дворец халифа в Дамаске был целиком выстлан зеленым мрамором. В центре двора возвышался прекрасный фонтан, в котором постоянно была вода, она орошала великолепный сад, где росло множество деревьев. Сад этот оживляли снующие повсюду бесчисленные птицы.
По своему обыкновению, Муавия устраивал пять аудиенций в день. После утренней молитвы он принимал своего помощника с тем, чтобы тот изложил последние новости; затем ему приносили Коран, и он читал тридцатую часть Божественного Откровения. Затем он возвращался в свои личные покои, занимался своими делами и, произнеся молитву с четырьмя поклонами, отправлялся в залу для аудиенций. Первыми к нему приходили наиболее приближенные военачальники, а после непродолжительной беседы с ними Муавия принимал своих министров, с которыми велось обсуждение всех, по их мнению, наиважнейших дел последних дней. Параллельно с приемом министров халиф завтракал. Ему подавали то, что оставалось от ужина предыдущего дня: холодную баранину, цыпленка или какое-нибудь другое блюдо. Когда все вопросы были подробно обсуждены, Муавия обыкновенно удалялся в свои комнаты, чтобы немного отдохнуть.
После отдыха он выходил и, как правило, говорил: "Слуга, выставь в мечети мое кресло". Затем он уходил туда, где уже после богослужения садился на подготовленное для него кресло спиной к ширме. Окруженный стражей, он позволял подходить к себе любому – и бедняку, пришедшему из пустыни странствующему арабу, и женщинам, и детям, и нуждающимся – всем. Один жаловался на несправедливость, и Муавия приказывал исправить ее; другой – на какое-либо посягательство на имущество, и халиф посылал своих воинов остановить это; третий – на оскорбление, и правитель приказывал внимательно расследовать все обстоятельства. После того как уходил последний посетитель, он возвращался во дворец, занимал свое место на троне и отдавал следующий приказ: "Позовите людей внутрь и приглашайте их в порядке, подобающем их положению. Пускайте каждого, кто хочет пожелать мне доброго дня". Обычной формой приветствия было:
– Как прошло утро владыки правоверных? Да продлит Аллах твои дни!
И в ответ халиф говорил:
– Аллах был милостив ко мне.
Порой, после того как все придворные усаживались на свои места, Муавия обращался к ним следующим образом:
– Народ называет вас знатью, но только лишь потому, что вам дозволено сидеть здесь, в этом зале. Поэтому именно ваша задача – следовать интересам тех, кто не так приближен к нам.
Тогда кто-то поднимался со своего места и говорил о гибели какого-либо человека в Священной войне против неверных, Муавия приказывал выписать ежегодную выплату детям погибшего. Другой придворный мог сообщить об отъезде кого-либо из приближенных, и тогда халиф распоряжался присматривать за его делами, снабжать необходимым и оказывать нужные услуги.
Затем халифу подавали обед, и в это время к нему обычно являлся его секретарь и вставал по правую руку. Если во время обеда к халифу был допущен проситель, он приглашал его за стол и угощал. Пока секретарь зачитывал его просьбу и выполнял решение правителя по этому вопросу, человек успевал два или три раза попробовать угощение. После объявления решения правитель просил пришедшего уступить место следующему. Он поднимался, и приглашали другого просителя. Так продолжалось до тех пор, пока не были рассмотрены все прошения. Бывало, что за время обеда халиф принимал сорок человек. Когда же все блюда были убраны и все придворные по его распоряжению покидали зал, Муавия уходил в свои покои, куда не разрешалось являться никому до призыва к дневному намазу. В это время халиф следовал в мечеть и проводил молитву, после чего возвращался во дворец и совершал еще одну молитву с четырьмя поклонами.
Затем он вновь принимал своих военачальников. Зимой правитель предлагал им сладости, называя это "усладой для паломника", печенье, сахарные пироги с творогом, сладкую кашу, лепешки, сушеные фрукты и засахаренную дыню. Летом же он их потчевал свежими фруктами. На этот раз министры являлись к халифу затем, чтобы получить распоряжения, которые необходимо было выполнить в этот же день. Эта аудиенция длилась до середины дня, после чего Муавия совершал дневную молитву, удалялся к себе и еще некоторое время никого не принимал.
В конце дня правитель появлялся вновь, располагался на троне и призывал придворных занять свои места. Тогда накрывали ужин, продолжавшийся вплоть до призыва к вечерней молитве, и на него уже не пускали ни одного просителя. Блюда убирали, звучал призыв к молитве, и халиф снова отправлялся в мечеть. По возвращении он обыкновенно читал еще одну молитву с четырьмя поклонами, в течение каждого из них цитировал пятьдесят аятов из Корана вслух и про себя. Затем он вновь удалялся к себе, где уже никого не принимал, пока его не призовут к ночной молитве.
По завершении богослужения особо приближенные военачальники, министры, принадлежавшие к ближнему кругу халифа, вновь созывались на аудиенцию. В течение первой половины вечера министры и халиф согласовывали и выполняли необходимые дела. Затем примерно треть вечера посвящалась чтению сочинений, посвященных арабам и их истории, чужеземцам, их царям и политике, жизни владык прошлого, войнам, военному искусству и законам, а также чтению сочинений, посвященных современности.
После занятия литературой, по традиции, из покоев жен халифа приносили особые изысканные кушанья: халву и другие подобные сладости.
В оставшуюся треть ночи Муавия спал. Однако, если он не мог заснуть, он садился и обращался к книгам: летописям царских династий, книгам по истории, войнам и военным хитростям правителей прошлого. На такие случаи у Муавии были специально подготовленные слуги: они знали наизусть тексты этих книг и вели повествования для халифа, цитируя отрывки. Каждую ночь он повелевал рассказывать отрывки из истории или чьего-либо жизнеописания из летописей или сочинений по искусству управления государством.
В установленный час он отправлялся в мечеть проводить утреннюю молитву: так начинался новый день, также наполненный уже описанными делами.
* * *
Муавия стал первым халифом, к которому обращались как к равному. К примеру, однажды некий Хурайм явился на аудиенцию к халифу в подвернутых штанах, так что были видны его красивые ноги. Муавия заметил ему:
– Ах, если бы эти ножки принадлежали женщине!
И Хурайм ответил:
– Как и твои ягодицы, о владыка правоверных.
Халиф Муавия впервые в истории ислама стал нанимать глашатаев и первым основал диван печати. Случилось это так. Однажды халиф сделал одному из своих подданных щедрый подарок, выписал указ о выдаче ему ста тысяч дирхемов, а тот исправил число в указе на двести тысяч. Когда Муавии принесли отчеты, он сразу же отозвал указ. В этот самый день был основан диван печати. Абдаллах из Гассана возглавил новый диван, и ему была доверена царская печать. Сделана она была из камня, и на ней был высечен афоризм: "Весомо каждое слово". Этой печатью пользовались вплоть до последних дней халифата и дома Аббаса.
Также именно при Муавии впервые для службы в покоях жен халифа были набраны евнухи.
Его жена Майсун, мать царевича Язида, принадлежала к бедуинскому племени калб. Во время своего проживания во дворце в Дамаске она написала:
Навес, мечущийся от ветра пустыни, мне дороже,
чем этот поднимающийся в небо дворец.
Ветер, ревущий на песчаных просторах, звучит прекрасней,
чем трубы, поющие на все голоса.
Сухая лепешка в углу кочевой повозки слаще,
чем все изысканные кушанья.
И кочевник из знатного племени привлекает меня больше,
чем пузатые бородачи, что окружают меня здесь.
Когда халиф услышал эти строки, он выслал Майсун назад к своей родне, где и вырос царевич Язид. Позже всех детей халифов из династии Омейядов отправляли пожить в пустыню, где они могли совершенствоваться во владении чистым арабским языком.
Однажды по какому-то делу к Муавии прибыл Амр, все еще бывший на тот момент правителем Египта. Муавия был уже стар и слаб, и один из его вольноотпущенников всегда был при нем. Два старых человека начали беседу, и Амр спросил:
– Владыка правоверных, какие удовольствия до сих пор радуют тебя?
Муавия ответил:
– Женщины? Нет, они мне больше не нужны. Роскошь? Моя кожа уже привыкла к тканям самым мягким и богатым, я больше не могу различить, какие же из них лучшие. И еда, – я вкусил столько изысканных блюд, что не знаю теперь, какое же из них любимое. Нет, думаю, у меня не осталось больших удовольствий, чем наслаждение холодным питьем в летний зной и созерцание внуков и правнуков вокруг себя. А ты, Амр, что бы тебе сейчас принесло удовольствие?
– Кусочек плодородной земли, где можно вырастить немного фруктов для себя и еще немного впрок.
Тогда халиф обратился к вольноотпущеннику Вардану:
– А для тебя, Вардан, что для тебя высшее наслаждение?
И тот отвечал:
– Благородное, праведное дело! Такое, чтобы оно осталось в памяти людей, чтящих свое прошлое, и было бы зачтено мне, когда я предстану перед Аллахом в Судный день.
Тогда халиф воскликнул:
– Беседа окончена. На сегодня достаточно! Этот раб, Амр, гораздо лучше, чем мы с тобой.
Амр скончался в 43 году по смерти пророка. Почувствовав приближение смерти, он произнес такую молитву: "О Аллах, у меня нет прав требовать что-либо и нет сил оправдываться ни в чем: я нарушал Твои заветы, я совершал поступки, которые Ты запрещал. И теперь, Господь мой, я отдаю свою голову в Твои руки". Он также добавил, обратившись к тем, кто был рядом: "Выкопайте для меня могилу и приготовьте мне ложе в земле". Произнеся эти слова, он вложил палец себе в рот и не вынимал его до самой кончины.
Спустя семь лет умер Саад, сын Абу Ваккаса, покоритель Персии. И последними его словами тем, кто был с ним в этот момент, были: "Теперь принесите мне ту одежду, в которой я был в день битвы при Бадре, и похороните меня в ней. Именно для этого дня я хранил ее все это время".
"Для моих асхабов достаточным почетом будет память об их уходе", – говорил Последний пророк.
* * *
Среди всех халифов Муавия был первым, кто назвал своего наследника еще при жизни. В 59 году по смерти пророка к халифу прибыли представители ансаров, и среди посланников от Ирака был Ахнаф, сын Кайса. С его братом Даххаком ибн Кайсом Муавия разговаривал наедине: "На завтрашней главной аудиенции я намереваюсь произнести речь, – да поможет мне Аллах! Когда же я закончу, выступишь ты и присягнешь прилюдно Язиду. Так ты завоюешь расположение подданных при его избрании. Я уже говорил с Абд аль-Рахманом из Такифа, Абдаллахом Асхари и Тхавром из Сальма: они будут поддерживать тебя и скажут несколько слов в поддержку".
На следующий день Муавия, заняв свое место в зале для аудиенций, обратился ко всему собранию со словами, что его сын Язид уже возмужал и стал достойным звания халифа, поэтому он предлагает его на место следующего правителя халифата. При этих словах Даххак поднялся и призвал собрание провозгласить Язида наследником. А после него и Абд аль-Рахман, Абдаллах и Тхавр высказались в поддержку предложения Даххака, отдав свои голоса за молодого правителя.
Тогда Муавия поинтересовался:
– А где же Ахнаф, сын Кайса?
И Ахнаф встал со своего места и сказал:
– Люди с угрожающей готовностью попирают устои прошлого. И уже слишком привыкли к тем благам, что появились у них при тебе. Именно поэтому Язид кажется им подходящим правителем. Я прошу совет исключить тех, кто готов только советовать, но не служить государству, а также тех, кто слишком громко заявляет о своей любви к тебе, халиф.
Тогда Даххак воскликнул в негодовании: "Вы мятежники! Предатели! Я засуну ваши слова обратно вам в глотку!" Абд аль-Рахман поддержал его, высказавшись похожим образом.
В этот момент один из членов кочевого племени обратился к Муавии:
– Для нас ты сейчас владыка правоверных, а после твоей смерти им станет твой сын Язид! – И, достав из ножен свой меч, он добавил: – А это для тех, кто посмеет сказать, что не согласен со мной!
– Садись теперь, – призвал его Муавия, – среди всех высказавшихся ты наиболее красноречив.
Муавия умер в возрасте семидесяти семи лет. Это случилось через год после описанных событий. Последним желанием халифа было при захоронении вложить немного мощей, несколько волосков и обрезки ногтей Посланника Господа в его рот и глаза. Он сказал: "Сделайте это и оставьте меня наедине с самым милостивым из всех милостивых".
У нового халифа было много увлечений: он страстно любил музыку, ястребиную охоту, травлю гончими, а также часто устраивал веселые пиры. Придворные и те, кого он сам наделил властью, также разделяли его склонность к веселью. Теперь стало обыкновением не таясь пить вино. Именно при его власти Мекка и Медина открыли для себя мир музыки: люди стали учиться игре на музыкальных инструментах. Один из курейшитов специально снял дом, где для развлечений могли собираться друзья. Здесь можно было провести время за шахматами, игрой в кости и другими занятиями.
Убийство Хусейна
Когда новый халиф Язид отправил жителям Медины посланника с призывом присягнуть ему, Хусейн ибн Али и Ибн Зубайр отказались признавать правителя. Ночью они покинули город и отправились в Мекку.
Теперь Хусейн вспомнил, что еще при жизни Муавии народ Куфы приглашал его стать их правителем, но тогда он отказался. Когда же Язида провозгласили государем, Хусейн вновь вернулся к мыслям о правлении в Куфе, это казалось благоразумным, однако не менее благоразумным было остаться там, где он был сейчас. Когда же посыльные вновь принесли письма с приглашением, он все же решился отправиться к халифу.
– Не надо этого делать! – советовал Хусейну Ибн Омар. – Господь дал Своему пророку выбор между нашим и загробным мирами, и он избрал второй. Ты часть пророка, этот мир не для тебя. – С этими словами он припал к плечу Хусейна и заплакал, будто прощался с ним навсегда.
Хусейн отбыл в Ирак в сопровождении восемнадцати своих родственников и с шестьюдесятью сподвижниками Али, среди которых было тридцать асхабов пророка Мухаммеда.