b) покойниками - успокоившимися от житейской суеты вечным сном; подобно тому о рыбе говорят, что она заснула, вместо умерла, задохлась. В вышеприведенном месте Краледворской рукописи Морена усыпила Власлава; малорусы, при известии о чьей-нибудь кончине, говорят: "Нехай з’Богом спочивае!" В англосаксонской поэме о Беовульфе сказано: "wyrm liged swaefed sâre wund" - змей лежит, спит (вместо издох), тяжело раненный.
В Смоленской губернии мертвецы называются "жмурики" (от глагола жмурить - закрывать глаза), то есть сомкнувшие свои очи; в Архангельской губернии существует поверье: кто засыпает тотчас, как ляжет в постель, тот долго не проживет; у литовцев была примета: когда молодые ложились в первый раз вместе, то кто из них засыпал прежде - тому и умереть суждено раньше. Сербы не советуют спать, когда заходит солнце, чтобы вместе с умирающим светилом дня не заснуть и самому вечным сном.
Слово "отемнеть" потребляется в народном говоре в значении ослепнуть и умереть; согласно с этим свидетельством языка, упырей (мертвецов, являющихся по смерти) большею частью представляют слепыми. Как сон сближается с смертью, так, наоборот, бодрствование уподобляется жизни; поэтому жилой означает неспящего, например: "мы приехали на жилых", то есть мы приехали, когда еще никто не спал; глагол жить употребляется в некоторых местах в смысле бодрствовать, не спать. В причитаниях, обращаемых к покойникам, слышатся такие выражения: "И вы, наши роднинькие, встаньте, пробудитесь, поглядите на нас!" или "Пришли-то мы на твое жицье вековешное, ужь побудзиць-то пришли от сна крепкова".
Эти данные, свидетельствующие о братстве сна и смерти, и то верование, по которому душа во время сна может оставлять тело и блуждать в ином мире и видеть там все тайное, послужили основанием, почему сновидениям придано вещее значение. Для живой и впечатлительной фантазии наших предков виденное во сне не могло не иметь прямого отношения к действительности, среди которой так много было для них непонятного, таинственного, исполненного высшей, священной силы. Они признали в сновидениях то же участие божества, какое признавали в гаданиях и оракулах; сновидения являлись как быстролетные посланники богов, вещатели их решений. Славяне до сих пор сохранили веру в пророческий смысл снов; таких, которые бы, по примеру сказочного богатыря Василия Буслаева, не верили ни в сон, ни в чох, а полагались бы только на свой червленый вяз, в старое время бывало немного, и христианские проповедники вынуждены были поучать народ не доверять сонным мечтаниям. У черногорцев если жена видела во сне, что муж ее подвергнулся какой-либо опасности, то этот последний непременно отложит задуманное им предприятие. В наших народных песнях есть несколько прекрасных поэтических рассказов, содержанием которых служит "вера в сон". Приведем примеры.
Как по той ли реке Волге-матушке,
Там плывет, гребет легкая лодочка.
Хорошо лодка разукрашена,
Пушкам, ружьецам изстановлена;
На корме сидит асаул с багром,
На носу стоит атаман с ружьем,
По краям лодки добры мóлодцы.
Добры молодцы - все разбойнички;
Посередь лодки да и бел шатер,
Под шатром лежит золота казна,
На казне сидит красна девица,
Асаулова родная сестрица,
Атаманова полюбовница.
Она плакала, заливалася,
Во слезах она слово молвила:
Нехорош вишь сон ей привиделся -
Расплеталася коса русая,
Выплеталася лента алая,
Лента алая, ярославская,
Растаял мой золот перстень.
Выкатался дорогой камень:
Атаману быть застрелену,
Асаулу быть поиману,
Добрым молодцам быть повешенным,
А и мне-то, красной дéвице,
Во тюрьме сидеть, во неволюшке.
Потеря обручального кольца, по народной примете, - худой знак, вещающий расторжение брака и любовной связи; распущенная коса - символ печали по усопшему другу или родичу.
Другая песня:
Ох ты, мать моя, матушка,
Что севоднешну ноченьку
Нехорош сон мне виделся:
Как у нас на широком дворе
Что пустая хоромина -
Углы прочь отвалилися,
По бревну раскатилися;
На печище котище лежит,
По полу ходит гусыня,
А по лавочкам голуби,
По окошечкам ласточки,
Впереди млад ясен сокол.
Пустая хоромина - чужая сторона, углы опали и бревна раскатились - род-племя отступилось, кот - свекор, гусыня - свекровь, голуби - деверья, ласточки - золовки, ясен сокол - жених. В Слове о полку Игореве встречается следующий рассказ о вещем сне князя Святослава: "А Святславь мутен сон виде: в Киеве на горах си ночь с вечера одевахте мя, рече, чрною паполомою, на кроваты тисов; чрпахуть ми синее вино с трудом смешено; сыпахуть мя тщими тулы поганых тльковин великый женчюг на лоно, и негуют мя; уже дьскы без кнеса в моем тереме златовресем Всю нощь с вечера босуви врани възграяху".
Сон Святослава состоит из ряда печальных примет: черный покров и карканье вóрона предзнаменуют грядущее несчастие; терем без кнеса означает лишение членов семейства, жемчуг - слезы; вино, смешанное с горем, напоминает выражение "упиться горем". Тот же предвещательный смысл придается сновидениям и в скандинавских сагах, и в Нибелунгах, и в Одиссее (песнь XIX). Греки и римляне присваивали снам религиозный характер и верили, что спящий человек может находиться в сношениях с невидимым миром; по случаю благоприятных сновидений у них совершались празднества, а по случаю страшных - очищения.
И сон, и смерть были признаваемы славянами, как и другими индоевропейскими народами, за живые мифические существа. Следы такого олицетворения сна замечаем в колыбельных песнях:
Ой, ходить Сон по улоньце,
В белесонькой кошулоньце,
Слоняетця, тыняетця,
Господыньки пытаетця.
Или:
Сон идет по сеням,
Дрема по терему;
Сон говорит:
- Усыплю да усыплю!
Дрема говорит:
- Удремлю да удремлю!
Вышеприведенные выражения апокрифа: "пришла Смерть, взяла его душу" - употребительны в русском языке; по народной поговорке: "Смерть ходит по эдям". Кто ленив на подъем, медлителен в исполнении поручений, о том говорят Руси: "его только чтó за Смертию посылать", в Германии: "nach dem Tod senden, en Tod suchen"; о весьма престарелых людях немцы отзываются: "der Tod hat crgessen sie abzuholen" - Смерть позабыла их взять (утащить).
К опасно больному приходит Смерть, становится около его постели и заглядывает ему в очи; если кто вдруг, неожиданно вздрогнет - это знак, что ему "Смерць в очи поглядзела". Согласно с злобным, демоническим характером Смерти, на которую (по пословице - на солнце) во все глаза не взглянешь и от которой нельзя ни откупиться, ни отпиться, она олицетворялась в образе устрашающем. По мнению античных народов, Mors (Kηρ - смерть в битвах) неумолима и свирепа; зубы ее опаснее клыков дикого зверя, на руках - страшные, кривые когти.
Смерть, говорит Гезиод, черна (лат. mors atra), скрежещет зубами, быстро мчится на войну, хватает падших ратников и, вонзая в тело свои когти, высасывает из них кровь; Эврипид представляет ее крылатою и облеченною в траурную мантию. Русские памятники (старинные рукописи, стенная живопись и лубочные картины) изображают Смерть или страшилищем, соединяющим в себе подобия человеческое и звериное, или сухим, костлявым человеческим скелетом с оскаленными зубами и провалившимся носом, почему народ называет ее курносою. Это последнее представление встречаем у всех индоевропейских народов: кончина человека предает его тлению, и тот образ, в который она изменяет труп, послужил и для воплощения самой Смерти. Так как слово "смерть" женского рода, то, следуя этому указанию, славяне олицетворяют ее женою, подобною Гелле; у немцев же her Tôt, der heilig Tod выступает как злой бог, наравне со всеми богами и духами, она появляется внезапно, нежданно-негаданно для человека (слетает с небес), изнимает из него душу и увлекает ее в загробный мир. С понятием смерти фантазия соединяет различные поэтические уподобления: Смерть то жадно пожирает людской род своими многоядными зубами, то похищает души, как вор, схватывая их острыми когтями; то, подобно охотнику, ловит их в расставленную сеть; то, наконец, как беспощадный воин, поражает людей стрелами или другим убийственным оружием. Тот же тип хитрого ловчего и губителя христианских душ присваивается и владыке подземного царства, искусителю Сатане. Вооруженная в ратные доспехи, Смерть вступает в битву с человеком, борется с ним, сваливает его с ног и подчиняет своей власти; судороги умирающего суть последние знаки его отчаянного сопротивления.
Усопшие следуют за нею, как пленники за своим победителем - опутанные крепкими веревками и цепями.
Сказание о Беовульфе смотрит на умершего как на убитого огненною стрелою, пущенною с лука рукою Смерти; немецкие поэты дают ей бич, стрелы и бердыш; литовский Smertis (слово, употребительное и в мужеском, и в женском роде) выезжает на колеснице могучим воином, с копьем и мечом в руках. С такою же обстановкою является Смерть в русской "Повести о бодрости человеческой", или "О прении Живота с Смертию". Повесть эта принадлежит к разряду общераспространенных в Средние века поучительных сочинений, толкующих о тленности мира, и попадается во многих рукописных сборниках XVII века; она известна и в немецкой литературе. Составляя у нас любимое чтение грамотного простонародья, она, по мнению исследователей, перешла из рукописей в устные сказания и на лубочную картину и дала содержание некоторым духовным стихам и виршам.
Но можно допустить и обратное воздействие, т. е. переход устного древнемифического сказания о борьбе Жизни (Живота) и Смерти в старинные рукописные памятники, причем оно необходимо подверглось литературной обработке; соответственно, с воззрениями и приемами грамотников допетровского времени, сказанию придан нравственно-наставительный тон и само оно разукрашено обильными примерами, заимствованными из доступных автору хроник. Смерть лишается своего строго трагического стиля и впадает в хвастливую болтовню о тех богатырях и героях, которых некогда сразила она своею косою. Тем не менее основная мысль повести - борьба Смерти с Жизнию, олицетворение этих понятий и внешние признаки, с которыми выступает эта страшная гостья, бесспорно, принадлежат к созданиям глубочайшей древности. Справедливость требует заметить, что, пользуясь устными преданиями, книжная литература, в свою очередь, не остается без влияния на народное творчество и взятое у него возвращает назад с новыми чертами и подробностями; но эти позднейшие прибавки легко могут быть сняты и не должны мешать правильному взгляду на сущность дела.
Чтобы ярче изобразить непобедимое могущество Смерти, повесть противопоставляет ей не простого слабого человека, но богатыря, славного своею силою и опустошительными наездами, гордого, жестокого и самонадеянного; народная фантазия личность этого богатыря связала с именем известного в преданиях разбойника Аники-воина. Жил-был Аника-воин, жил он двадцать лет с годом, пил-ел, силой похвалялся, разорял торги и базары, побивал купцов и бояр и всяких людей. И задумал Аника-воин ехать в Ерусалим-град церкви Божии разорять, взял меч и копье и выехал в чистое поле - на большую дорогу. А навстречу ему Смерть с острою косою. "Что это за чудище? - говорит Аника-воин. - Царь ли ты царевич, король ли королевич?" - "Я не царь-царевич, не король-королевич, я твоя Смерть - за тобой пришла!" - "Не больно страшна: я мизинным пальцем поведу - тебя раздавлю!" - "Не хвались, прежде Богу помолись! Сколько ни было на белом свете храбрых могучих богатырей - я всех одолела. Сколько побил ты народу на своем веку - и то не твоя была сила, то я тебе помогала". Рассердился Аника-воин, напускает на Смерть своего борзого коня, хочет поднять ее на копье булатное, но рука не двигается. Напал на него великий страх, и говорит Аника-воин: "Смерть моя, Смерточка! Дай мне сроку на один год". Отвечает Смерть: "Нет тебе сроку и на полгода". - "Смерть моя, Смерточка! Дай мне сроку хоть на три месяца". - "Нет тебе сроку и на три недели". - "Смерть моя, Смерточка! Дай мне сроку хоть на три дня". - "Нет тебе сроку и на три часа". И говорит Аника-воин: "Много есть у меня и сребра, и золота, и каменья драгоценного; дай сроку хоть на единый час - я бы рóздал нищим все свое имение". Отвечает Смерть: "Как жил ты на вольном свете, для чего тогда не раздавал своего имения нищим? Нет тебе сроку и на единую минуту!" Замахнулась Смерть острою косою и подкосила Анику-воина, свалился он с коня и упал мертвый. Стих об Анике-воине начинается таким изображением Смерти:
Едет Аника через поле,
Навстречу Анике едет чудо:
Голова у него человеческа,
Волосы у чуда до пояса,
Тулово у чуда звериное,
А ноги у чуда лошадиные.
Косматые волосы и лошадиные ноги - обыкновенные признаки нечистых духов. В тексте лубочной картины Аника называет Смерть бабою: "Что ты за баба, что за пияница (намек на высасывание ею крови) …аз тебя не боюсь и кривой твоей косы и оружия твоего не страшусь". Кроме косы, Смерть является вооруженною серпом, граблями, пилою и заступом:
Вынимает пилы невидимые,
Потирает ею (ими) по костям и жилам -
Аника на коне шатается,
И смертные уста запекаются.