В отвратительном настроении заехал к отцу (он лежал в военном госпитале), рассказал о последних новостях, под дождем поехал домой. Включил телевизор – выступление Горбачева на совещании по научно-техническому прогрессу. Во многом – наши слова, наши предложения, записки, которые мы писали, демонстрируемая готовность уходить от догм, идеологических ограничений. Пусть далеко не все из того, что говорится, точно, но идеологически область допустимых уступок явно расширяется. Появилась надежда пробиться через слои высокой бюрократии и достучаться до верхней власти, объяснить реальное положение, реальные альтернативы, возможные пути осуществления новой экономической политики.
Вообще, время раннего Горбачева было временем надежд и сомнений. И в Советском Союзе, и на Западе гадали, на самом ли деле нам предстоят серьезные изменения или это очередная кампания, каких было немало, – поговорят немножко, может быть, на время откроют идеологическую форточку, а потом пересажают тех, кто неосмотрительно воспользовался свежим воздухом? Один из самых характерных образцов интеллигентского народного творчества этого периода:
Теперь у нас эпоха гласности,
Товарищ, верь, пройдет она,
А Комитет госбезопасности
Запомнит наши имена.
У нас в институте тоже постоянные споры и все о том же: в какой мере серьезны намерения нового руководства? Большая часть моих друзей, знакомых,единомышленников настроена, скорее, скептически. Бюрократия могуча и консервативна. Поговорят, поговорят и все вернется на круги своя. Где вы видите реальные изменения? Конечно, хотят задурить голову Западу, очередной раз надуть, может быть, под сурдинку выбить уступки, улучшить условия доступа к западным технологиям, но этим все и ограничится. Не пойдут они на глубокие преобразования, которые могут пошатнуть основы их тотального контроля над экономикой. Зачем рубить сук, на котором сидишь?
Я отстаиваю иную позицию, хотя остаюсь в явном меньшинстве. Мне кажется, что очевидная apхаичность экономической системы, само столь видимое отставание от уходящего вперед Запада должны стимулировать радикальные изменения, во всяком случае со стороны более динамичной и инициативной молодой части руководства. Потом, честно говоря, мне просто симпатичен Горбачев, он кажется мне искренним в своем желании добиться перемен и сознающим, насколько эфемерно относительное благополучие, основанное на нефтяных доходах. Да, я замечаю, конечно, многочисленные его неточности в оценке событий. И вместе с тем, на фоне мрачной архаики предшествовавших поколений руководителей он подкупает своим динамизмом, готовностью к общению с людьми, открытостью. А главное – дела. В это время выходят книги, которые десятилетиями лежали под спудом. С интересом ожидается каждый новый номер толстого журнала. И это после унылой апатии конца 70-х – начала 80-х.
У Аркадия Стругацкого и его брата Бориса скопился целый ворох не опубликованных в России произведений. Что-то из этого выходило за границей, что-то мы читали в рукописях. Аркадий Натанович уже не надеется увидеть их изданными в России. Я убеждаю его в том, что теперь это возможно. И действительно, плотина прорывается. Публикуются "Гадкие лебеди", "Улитка на склоне", "Сказка о тройке", "Град обреченный", "Хромая судьба". Ничего больше не надо пробивать. Журналы, издательства сами бьются за право получить залежавшиеся рукописи. Спрос не только на художественную литературу, но и на бывшие под цензурным запретом эссе по правовым и экономическим проблемам.
Многое из того, что печатается, действительно хорошо, интересно, талантливо. И все же возникают ассоциации со спящей царевной, заснувшей где-то в 60-е годы и пробудившейся от сна в середине 80-х. Круг идей, представлений об обществе во многом повторяет зады 60-х. В одну реку невозможно войти дважды. То, что было справедливо и интересно тогда, уже не отвечает реалиям конца 80-х. Особенно это бросается в глаза при чтении экономической публицистики. Модель экономического мира, которая там доминирует, явно устарела и выглядит наивно. Но это так, кстати. Главное, что снимаются запреты, и это обнадеживает.
Мы пытаемся достучаться до Горбачева, пишем ему записки по ключевым вопросам экономической политики, передаем их ему через академиков Станислава Шаталина, Александра Анчишкина. Какие-то следы своих предложений обнаруживаем потом в его выступлениях. Но чем дальше, тем больше возникает ощущение опасного расхождения его добрых намерений с конкретной экономической политикой.
К моменту прихода Горбачева денежно-финансовая сфера не свободна от серьезных диспропорций, и вместе с тем, темпы роста денежной массы устойчиво низкие, бюджет с учетом кассовых остатков традиционно сводится к превышениям доходов над расходами. Горбачев декларирует готовность снять идеологические ограничения на запуск рыночных механизмов. Легализованы такие слова, как "реформа", "рынок". Готовится решение по стимулированию кооперативного сектора, индивидуально-трудовой деятельности. И вместе с тем, в области экономической политики принимаются решения, подрывающие сами основы финансовой стабильности. Опаснейшая антиалкогольная кампания, попытка резко увеличить темпы роста капитальных вложений накладываются на падение нефтяных доходов и сокращение доли товаров народного потребления в импорте. Государственный бюджет получает сразу несколько мощных пробоин.
Несущая конструкция относительной денежной стабильности социалистической системы деформируется, начинает быстро разваливаться. Все идет в направлении, противоположном тому, которое мы отстаивали в своих предложениях и записках, я – в последних книгах и статьях. Вместо упорядоченной подготовки запуска рыночных механизмов входим в тяжелый финансовый кризис, резко усиливающий инфляционные тенденции в народном хозяйстве. И одновременно демонтируются механизмы, позволявшие регулировать подавленную инфляцию. Для специалистов понятно: экономическая политика приобретает опасное сходство с ситуацией в Польше накануне острейшего кризиса 1979-1981 годов, приведшего там к объявлению военного положения.
В конце августа 86-го года компания молодых экономистов проводит семинар на Змеиной горке под Ленинградом. Там вместе со мной Анатолий Чубайс, Сергей Васильев, Петр Авен, Сергей Игнатьев, Вячеслав Широнин, Олег Ананьин, Константин Кагаловский, Георгий Трофимов, Юрий Ярмагаев. В общей сложности, человек 30 экономистов-рыночников. В более узком кругу обсуждаем самые идеологически опасные вопросы. Например, пути формирования рынка капитала, обеспечение прав собственности.
Все мы остро испытываем чувство открывшейся свободы, простора для научных исследований, для реального изучения процессов, происходящих в экономике. Можно отказаться от эвфемизмов и недоговоренностей, описывать протекающие процессы принятыми в мировой экономической литературе терминами. Все согласны с необходимостью упорядоченных реформ, готовящих советскую экономику к постепенному восстановлению рыночных механизмов и частнособственнических отношений. И вместе с тем, осознаем, что это будет в высшей степени не простым делом. Закончив работу, жжем костры, поем песни, шутим. На завершающем семинаре-капустнике я изложил два возможных сценария развития кризиса.
Первый назывался "На гребне". В нем определялось, кто какую роль будет играть в реформировании экономики. Надо сказать, что я точно определил ключевое место Чубайса в этом процессе. Второй вариант назывался "В складке". В нем определялись сроки заключения и размеры пайки, которую предстоит получать участникам семинара. Настроение, однако, было веселое.
В 1986 и 1987 годах идет интенсивная борьба за снятие идеологических табу, обсуждение новых тем, введение в открытый оборот запретных терминов. Цензоры, ведущие научно-экономические журналы и издательства хватаются за голову, им непонятно, что можно, а что нельзя.
Мощным тараном, крушащим идеологические стены, неожиданно становится обновленный журнал "Коммунист", традиционная цитадель ортодоксии. Возглавлять его поставлен старый знакомый Горбачева – академик Иван Фролов. Он обновляет редколлегию, на должность первого заместителя главного редактора приглашает известного экономиста, долгие годы опального Отто Лациса. После назначения Лацис выступает у нас в институте, делится своим видением перспектив экономического развития, не исключает возможности острых идеологических баталий. Чуть позже звонит мне, просит зайти.
С удовлетворением подумал: видимо, хочет заказать статью. Это здорово, ведь я сознаю, что наши записки и опусы в профессиональных изданиях никак не могут исправить ту опасную цепь ошибок, которые дестабилизируют народное хозяйство, денежную, финансовую систему, уже частично привели к растущему дефициту на потребительском рынке. Создается впечатление, что власть просто не понимает происходящего, не отдает себе отчета в последствиях непродуманных решений. В этих условиях возможность высказаться по стратегическим вопросам со страниц такого влиятельного издания, как "Коммунист", – редкая удача.
Я не ошибся, Лацис действительно заказал мне статью, суть которой состояла в критике стратегии ускорения, ее практического воплощения. А затем неожиданно предложил возглавить экономический отдел журнала. Идея показалась и рискованной, и очень интересной. С одной стороны, ну какой из меня журналист или публицист! Мой привычный жанр – статьи для издания тиражом до 500 экземпляров, сугубо профессиональные и мало понятные для непосвященных в тонкости экономики. Потом, у меня уже запланирована новая книга, работа над ней требует времени. И вообще, нигде не чувствую себя так^ уютно, как в библиотеке, абсолютно не жажду избыточного общения с людьми. Сложилась научная репутация, наверное, скоро буду самым молодым доктором экономических наук в стране. Зачем же выбиваться из привычной колеи, пускаться в авантюры?
Но с другой стороны – страстное желание использовать открывающуюся беспрецедентную возможность, ввязаться в схватку по самым принципиальным идеологическим и экономико-политическим вопросам. Ведь очевидно, что трибуна "Коммуниста", главного теоретического официоза, – мощнейшее оружие. Поколебавшись несколько дней, принял приглашение Лациса и никогда после не пожалел об этом. Хотя сознаю, что, наверное, именно в тот день на годы закрыл для себя дорогу в спокойную академическую жизнь.
"Коммунист" 1987-1989 годов – очень интересное явление. Там работали и те, кто оказался впоследствии среди национал-социалистов или в коммунистической фракции Государственной Думы, и те, кому было суждено проводить либеральные реформы. Были здесь и заслуженные, проверенные партийные аппаратчики, и бывшие полудиссиденты, и молодежь, мобилизованная из академической науки.
Почти одновременно со мной в журнал пришел Игорь Дедков, один из самых авторитетных литературных критиков России того времени. Молодой журналист Сергей Колесников неожиданно был назначен заместителем главного редактора. Впоследствии долгие годы он был советником и руководителем информационной службы Виктора Черномырдина.
К себе в отдел я пригласил коллег-единомышленников: Виктора Ярошенко, Алексея Улюкаева, Николая Головнина, с которыми и потом немало пришлось поработать вместе. Журнал жил в атмосфере интенсивной внутренней дискуссии по принципиальным вопросам политики и идеологии, зеркально отражавшей противоречия в высшем партийном руководстве между ортодоксами, ориентировавшимися на Егора Лигачева, и либералами, группировавшимися вокруг Александра Яковлева. Журнал все более склонялся на сторону последнего. Заседания редколлегии, собиравшиеся еженедельно за огромным зеленым столом главного редактора, проходили интересно, интеллектуально насыщенно.
Для того чтобы оценить все возможности и риск работы руководителя экономического отдела в теоретическом журнале партии, надо сказать несколько слов о том, как был устроен механизм идеологического контроля ЦК КПСС. Традиционно человек, назначавшийся на такую должность, должен иметь за плечами серьезную школу партийного опыта, где главным правилом служит принцип сапера: ошибаешься один раз. Дело в том, что ответственная должность в партийном журнале давала право свободного выбора решений, и заведующий отделом не был обязан консультироваться с чиновниками из ЦК насчет того, что можно, а чего нельзя, он сам себе был цензором. Но это и налагало на него огромную личную ответственность, чреватую большими неприятностями: одна ошибка могла стоить всей дальнейшей карьеры.
Именно в силу этого ответственные работники "Коммуниста", журнала, впаянного в ткань высшей партийной иерархии, были, как правило, крайне осторожны. Но это был не мой случай, и пришел я в журнал не для того, чтобы оглядываться на Старую площадь. Мне было в высшей степени наплевать на возможность сохранения начальственного кресла и тем более – дальнейшей партийной карьеры, меня это место занимало исключительно с точки зрения возможности отстаивать свои собственные суждения, независимо от сохраняющихся еще цензурных идеологических ограничений. И потому в своей работе я сразу начал активно вводить в оборот до тех пор закрытые понятия, информацию, сведения, отсутствие которых в открытой печати парализовало целые направления экономических исследований.
На страницах "Коммуниста" появились ранее немыслимые применительно к социализму термины: инфляция, безработица, бедность, социальное расслоение, бюджетный дефицит. Первые реалистичные оценки военных расходов. А главное – квалифицированный разговор о том, что происходит в народном хозяйстве страны. Пытаемся объяснить правящей элите пагубность избранного ею курса. Именно в этом – содержание общеэкономических статей, моих ежегодных обзоров, которые начинаю публиковать в "Коммунисте". Доказываю опасность попыток форсирования экономического роста за счет увеличения нормы накопления, пагубность формирующихся финансовых диспропорций, ведущих к развалу потребительского рынка. Указываю на опасность стремительно растущего внешнего долга.
Периодически раздаются звонки со Старой площади. Что вы делаете?! Разве эта проблема подлежит открытому обсуждению? Парировать подобное, как правило, несложно. Переспрашиваю: разве вы еще не знаете? И чиновник, точно не знающий, какова последняя партийная установка, тушуется и оставляет в покое.
Случались, конечно, и серьезные конфликты. Первый из них – почти сразу после моего прихода в журнал. Он был связан со знаменитой артелью золотодобытчиков "Печора", возглавляемой Вадимом Тумановым, человеком сложной, противоречивой судьбы, ярким и очень интересным. Артели золотодобытчиков оставались рыночным островком в море социалистического хозяйства. Академик А.Аганбегян традиционно приводил их в своих выступлениях в пример того, как можно работать. Думаю, не случайно в этот период борьбы вокруг выбора стратегического курса решили нанести удар именно по золотодобытчикам, чтобы другим неповадно было.
Проверка прокуратуры ничего криминального не выявила. Тем не менее серия погромных статей в газете ЦК КПСС "Социалистическая индустрия", казалось, предрешала будущее "Печоры". Ознакомившись с документами, мы, в свою очередь, направили на место специалистов. Организовали собственное журналистское расследование и пришли к твердому убеждению, что обвинение в адрес "Печоры" не стоит выеденного яйца, что это чисто политическое давление. Опубликовали соответствующие материалы. Впервые за десятилетия партийный журнал полемизировал с партийной же газетой! Новому редактору Н.Биккенину с подачи Е.Лигачева лично звонил М.Горбачев, устроил выволочку. Но шум постепенно утих, и колесо репрессий удалось остановить.
Я вывел Вадима Туманова на заместителя председателя правительства по строительству Н.Баталина, и тот направил тумановскую артель в Карелию, дал ей возможность строить там дороги.
Второй инцидент был куда более масштабным и касался грандиозного проекта создания нефтегазо-химических комплексов Западной Сибири с общим объемом финансирования около 40 миллиардов долларов.
Прежде чем рассказать об этом, хочу вкратце поделиться уже имевшимся у меня к тому времени опытом в области рождения подобных проектов. В Академии наук мне и моим коллегам неоднократно приходилось ввязываться в драку по поводу экспертизы крупномасштабных и на редкость неэффективных проектов, лоббировавшихся тем или другим ведомством. Самыми нашумевшими из них были проекты переброски сибирских рек в Среднюю Азию и северных рек в бассейн Волги. Оба не выдерживали никакой экономической критики. И там, и там нам удалось мобилизовать поддержку экспертов, общественности и затормозить крупномасштабные авантюры.
Для меня лично знакомство с механизмами лоббирования подобного рода проектов было интереснейшим опытом реального осознания системы бюрократической экономики. Именно поэтому меня давно перестало удивлять, что, например, строительство того или иного сооружения сначала обосновывалось резким падением уровня Каспия, а затем – резким его повышением. Я понял, что подобного рода аргументы не имеют никакого значения, что для их авторов важно получить ресурсы на определенный проект и пропустить их через соответствующую ведомственную структуру. В редакции "Коммуниста мы неоднократно вступали в дискуссии по подобного рода принципиальным вопросам, включая такие, как безумный проект создания Турухан-ской ГЭС без малейшего представления о том, куда подавать вырабатываемую энергию, или проект Катунской ГЭС, не выдерживавший никакой критики с точки зрения экономической рациональности и рентабельности.
Наверное, именно поэтому кто-то из сотрудников государственного аппарата, по-настоящему озабоченных эффективным использованием государственных средств, анонимным звонком просил меня обратить внимание на готовящееся беспрецедентное постановление, результатом которого станет сооружение пяти крупнейших нефтегазохимических комплексов в Западной Сибири.
Проект далеко превосходил все, с чем приходилось сталкиваться. Его объемы в несколько раз превышали средства, затраченные на так и не достроенную Байкало-Амурскую магистраль. Сейчас, при явно вышедшем из-под контроля внешнем долге, в условиях тяжелого финансового кризиса, это было очевидной авантюрой. Коротко упомянул об этом проекте в обзоре российской экономики за 1989 год. И тут же получил гневную отповедь могучего лобби сторонников проекта. Шесть союзных министерств во главе с тогдашним министром газовой промышленности Виктором Черномырдиным подписали письмо в ЦК КПСС с просьбой привлечь к ответственности зарвавшегося кандидата экономических наук, который игнорирует решение партии по развитию Западной Сибири. Копию они направили в журнал "Коммунист", видимо, для соответствующих оргвыводов. Текст был составлен в лучших традициях партийной терминологии, любые экономические обоснования и рассуждения заменялись смачной демагогией и ссылками на решения съезда.
Что же, мы и напечатали его в журнале со своим подробным комментарием. Я проанализировал аргументы, привел примеры предшествующих, хотя и меньших по масштабу, проваленных проектов, опубликовал данные о разбросанном по всей стране неиспользованном импортном оборудовании. Наверное, в прежней ситуации остановить подобного рода авантюру не удалось бы. Как неоднократно говорили мне мои друзья, если 40 млрд долларов решили куда-то перетечь, никакими силами ты их не удержишь. Но система уже явно пошла в разнос, начинался процесс горбачевской демократизации, и история получила резонанс на I Съезде народных депутатов. В результате в первоначальном авантюрном виде проект был похоронен, реализовались лишь некоторые из его осмысленных деталей. С Виктором Степановичем Черномырдиным в ходе последующей совместной работы этой истории мы никогда не касались.