Еще одним протеже Библейской школы был отец Юзеф Милик, польский католический священник, переселившийся во Францию. Ученик и близкое доверенное лицо де Во, Милик получил в свое распоряжение особенно важный корпус материалов. В него входил целый ряд ветхозаветных апокрифов. Были в этом корпусе и так называемые "псевдопиграфические" творения – тексты, позднейшие толкователи которых, стремясь придать им большую авторитетность, приписывали их перу древних пророков и патриархов. И, что самое важное, в состав этих текстов входили так называемые "общинные материалы", – материалы, относившиеся непосредственно к жизни Кумранской общины, ее учению, ритуалам, распорядку и т. п.
Представителем Великобритании в этой международной группе был Джон М. Аллегро, работавший в то время над своей докторской диссертацией в Оксфорде под руководством профессора Годфри Р. Драйвера. Аллегро прибыл в Иерусалим, будучи агностиком. Он был единственным членом этой группы, не придерживавшимся определенных религиозных взглядов. Кроме того, он был единственным филологом среди своих коллег и уже успел зарекомендовать себя, опубликовав пять работ на страницах академических журналов. Таким образом, Аллегро оказался единственным членом группы, успевшим составить себе определенную репутацию еще до начала изучения свитков. Все прочие ее участники еще не успели снискать известность в научных кругах и сделали себе имя лишь впоследствии благодаря работе над свитками.
Аллегро было поручено исследовать свитки с толкованиями на библейские тексты (которые представляли нечто роде "секретарских материалов" типа тех, которые изучал и Юзеф Милик) и солидный корпус так называемых "благодарственных гимнов" – гимнов, псалмов, молитв и славословий морально-этического и поэтического характера. Надо признать, что материалы, над которыми работал Аллегро, оказались более "взрывоопасными", чем у любого из его коллег, да и сам он в то время был инакомыслящим, человеком независимых взглядов. Можно не сомневаться, что он без колебаний нарушал пресловутый консенсус, который настойчиво стремился установить де Во, и поэтому, как мы узнаем, был изгнан из группы, уступив место Джону Страгнеллу, также работавшему в докторантуре в Оксфорде. Страгнелл стал учеником Фрэнка Кросса.
На основании каких же принципов происходило распределение материалов и их передача тем или иным сотрудникам? Как решался вопрос о том, кому и над чем работать? Профессор Кросс в телефонном разговоре, отвечая на этот вопрос, заметил, что подобные вещи решались "посредством дискуссии и консенсуса, а также с благословения де Во":
"Некоторые аспекты были самоочевидны; те из нас, кто был загружен преподавательской работой, просто не имели времени заниматься неизученными и наиболее сложными проблемами. Поэтому мы отбирали библейский, наиболее простой для понимания материал с точки зрения его идентификации и распределяли по принципу "подходит – не подходит". У нас были специалисты по арамейскому языку, например, Старки, и тексты на арамейском передавались им. Интересы некоторых ученых, перспективы исследований – словом, многое зависело от того, чем именно каждый из нас хотел заниматься. Подобные вопросы быстро согласовывались, и де Во давал свое благословение. Мы не просто сидели и голосовали: у нас реально не возникало конфликтов на этой почве. Наша группа действительно работала на основе консенсуса".
Профессор Кросс подтверждает, что каждый из членов группы знал и понимал, чем конкретно занимаются его коллеги. Все материалы были разложены и хранились в общем помещении, так называемом Зале свитков, и каждый сотрудник имел право прогуляться по залу и посмотреть, над чем трудятся его коллеги. Они, естественно, могли помогать друг другу в решении сложных проблем, требующих опыта и специальных знаний. Но это означало также, что, если один из членов группы работал с противоречивым или сенсационным материалом, это немедленно становилось известно всем остальным сотрудникам. Это дало основание Аллегро утверждать в конце жизни, что его коллеги скрывали наиболее сенсационные материалы или, по крайней мере, задерживали их публикацию. Другой независимо мыслящий ученый впоследствии признался, что в 1960-х гг. ему давали негласные распоряжения "медлить и не спешить", причем эта неспешность приобретала столь навязчивые черты, "что даже сумасшедший не выдержал бы и убежал подальше". Дело в том, что отец де Во хотел, насколько это возможно, избежать ситуаций, способных повергнуть в замешательство христианскую церковь и общественность. А некоторые из Кумранских рукописей вполне могли вызвать такую реакцию.
Де Во привык к ситуации, когда Рокфеллеровский институт вплоть до 1967 г. находился на территории восточного Иерусалима, подконтрольной Иордании. Израильтянам было запрещено появляться в этом секторе, и это давало антисемитски настроенному де Во удобный предлог для того, чтобы не допускать к исследованиям израильских специалистов, даже несмотря на то, что его группа, как считалось (пусть даже теоретически), отражала широкое многообразие интересов и подходов. Но хотя политикам удавалось не допускать израильтян в Восточный Иерусалим, тем все же можно было бы дать возможность ознакомиться с фотографиями и найти иные пути доступа к материалам. Но такой доступ был решительно закрыт.
Мы затронули эту тему в разговоре с профессором Бираном, губернатором израильского сектора Иерусалима и впоследствии директором департамента древностей Израиля. Он заявил, что иорданские власти с непоколебимым упорством отказывались позволить Сукенику или любому другому израильскому специалисту попасть на территорию этого сектора Иерусалима. Будучи губернатором, Биран обратился в комитет де Во с запросом, предлагая устроить встречу в израильском секторе и гарантируя полную безопасность. В проведении подобной встречи было отказано. Тогда Биран предложил продать Израилю отдельные свитки или хотя бы фрагменты, чтобы с ними могли ознакомиться израильские специалисты. Но и это предложение было отвергнуто. "Конечно, они могли бы прийти на встречу, – заметил в заключение профессор Биран, – но они чувствовали себя уверенно, обладая ими (свитками. – Прим. перев.), и не желали позволить никому другому ознакомиться с ними". В сложившейся политической ситуации свиткам не придавалось особого значения, и официальные израильские власти не желали оказать нажим, чтобы преодолеть это упорство академических кругов.
Ситуация стала еще более абсурдной вследствие того, что израильтяне, и впервую очередь, естественно, Еврейский университет, а также специально организованное Хранилище книги, уже обладали семью ценнейшими свитками, три из которых первоначально приобрел Сукеник, а еще четыре Йигаэль Йадин сумел выкупить в НьюЙорке. Израильтяне, несомненно, вели свои исследования и публиковали их результаты более или менее ответственно, и, кроме того, все они были подотчетны Йадину и Бирану и тем более правительству и считались с мнением общественности и академических кругов. Что же касается группы из Рокфеллеровского музея, то она выглядела на этом фоне менее привлекательно. Имея солидные источники финансирования, располагая неограниченным временем и свободой, члены группы производили впечатление некого эксклюзивного клуба, самопровозглашенной элитной организации, почти средневекового ордена по своим установкам и монополизации материала. В Зале свитков, в котором они проводили свои исследования, царила псевдомонастырская атмосфера, окутывавшая все и вся. В этой связи вспоминается дух замкнутости и изолированности учения, описанный в том же романе "Имя Розы". "Эксперты", имевшие право доступа в Зал свитков, обладали в собственных глазах таким могуществом и престижем, что им было нетрудно убедить непосвященных в правоте своих воззрений. Как заметил в беседе с нами профессор Джеймс Б. Робинсон, координатор другой, более ответственной группы специалистов, переводивших тексты, обнаруженные в Египетской пустыне в окрестностях Наг-Хаммади, "открытие этих рукописей пробудило самые худшие инстинкты в ученых, бывших доселе вполне нормальными".
Поскольку международной группе исследователей удалось присвоить себе монопольное право на изучение материалов, она стремилась монополизировать и их толкование. В 1954 г., когда группа только приступила к работе, ученый-иезуит Роберт Норт уже предвидел опасность этого:
"Во всем, будь то датировка свитков или время их составления, особенности транскрипции и хранения, достигнут некий консенсус, который является неубедительным и нестабильным. Он неубедителен, поскольку основан на целом ряде противоречащих друг другу постулатов, а в качестве основы для дискуссии предлагает "рабочую гипотезу". Крохме того, в нем присутствует и ложная стабильность. Поэтому важно отметить ложность и шаткость многих посылок".
Увы, предостережения Норта упорно игноривались. На протяжении последующего десятилетия действительно сложился "консенсус" – если воспользоваться термином Роберта Эйзенмана – во взглядах, разделявшихся членами международной группы, которая работала под руководством преподобного де Во в Рокфеллеровском музее. Здесь сложилась строгая ортодоксальность прочтений и толкований, любое уклонение от которых расценивалось как ересь.
Подобная ортодоксальность толкований, которая с годами приобретала все более и более догматический характер, была выразительно сформулирована отцом Юзефом Миликом в его книге "Десятилетие со дня открытия в Иудейской пустыне", опубликованной в 1957 г. во Франции. Спустя два года книга Милика была переведена на английский другим членом международной исследовательской группы отца де Во – Джоном Страгнеллом. К тому времени уже появилось первое английское изложение пресловутого "консенсуса", представленное в публикации "Древняя Кумранская библиотека". Ее автором был профессор Фрэнк Кросс, учитель Страгнелла. Окончательные же штрихи в формулировке принципов "консенсуса" были выполнены самим отцом де Во в цикле лекций, прочитанных им в 1959 г. в Британской академии и опубликованных в 1961 г. в книге, озаглавленной "Археология и рукописи Мертвого моря". Всякий, кто дерзнул бы бросить вызов этим принципам, рисковал навсегда подорвать свою репутацию.
В 1971 г., после кончины отца де Во, сложилась чрезвычайная ситуация. Хотя преподобный отец вроде бы не имел намерения присвоить свитки, он тем не менее завещал свои права на них одному из своих коллег, преподобному Пьеру Бенуа, также являвшемуся членом доминиканского ордена и впоследствии ставшему преемником де Во на посту руководителя международной группы ученых, а также Библейской школы. Сам факт наследования отцом Бенуа прав, привилегий и прерогатив де Во по контролю за доступом к свиткам явился делом совершенно беспрецедентным в научных кругах. С точки зрения закона это был крайне редкий случай. Еще более неожиданным оказалось то, что научный мир не воспротивился подобной "передаче прав". Когда мы задали профессору Норману Гольбу из Чикагского университета вопрос о том, как столь сомнительная акция вообще могла иметь место, он ответил, что противиться ей было "совершенно безнадежным делом".
Воспользовавшись завещанием де Во как своего рода прецедентом, его примеру последовали и другие члены группы. Так, например, перед своей смертью, последовавшей в 1980 г., отец Патрик Скиэн завещал права на свитки, находившиеся в его распоряжении, профессору Ойгену Ульриху из университета Нотр-Дам, штат Индиана. Стали объектом завещания или, говоря более эвфемистическим языком, "передачи" и свитки, которыми занимался отец Жан Старки. Они были "переданы" отцу Эмилю Пюэшу из Библейской школы. Таким образом, ученые-католики, составлявшие основное ядро международной группы, сохраняли свою монополию на права собственности и информацию, и "консенсус" остался незыблемым. И лишь в 1987 г., после кончины отца Бенуа, их методы и "права" были взяты под сомнение.
Когда скончался отец Бенуа, профессор Джон Страг-нелл был назначен его преемником на посту главы международной группы. Страгнелл, родившийся в 1930 г. в Барнете, к северу от Лондона, в 1952 г. получил ученую степень бакалавра, а в 1955 г. – степень магистра, причем обе эти степени были получены им в колледже Иисуса в Оксфорде. Но, несмотря на то что он прошел все необходимые тесты для получения степени доктора философии на факультете ориенталистики Оксфордского университета, он так и не закончил работу над своей докторской диссертацией, и в 1958 г. его кандидатура была снята. В 1954 г. Страгнелл получил назначение в группу де Во, прибыл в Иерусалим и проработал там более двух лет. В 1957 г., после краткой стажировки в институте исследований в области ориенталистики Чикагского университета, он возвратился в Иерусалим и стал сотрудником Рокфеллеровского музея, где и проработал в качестве специалиста по эпиграфике вплоть до I960 г. В том году он был назначен аспирантом по изучению Ветхого Завета в богословской школе университета Дьюка. В 1968 г. он поступил на кафедру изучения истоков христианства в Гарвардскую богословскую школу в качестве профессора.
Назначение Страгнелла на пост главы международной группы не стало полной неожиданностью для его коллег. Начиная с 1967 г. правительство Израиля взяло на себя функции ратификации и утверждения подобных назначений. В случае с отцом Бенуа от израильтян не потребовалось подтверждения его полномочий. По словам профессора Шемарйаху Талмона, члена комитета, наложившего вето на кандидатуру Страгнелла, его назначение не могло состояться до тех пор, пока не будут соблюдены определенные условия. Помимо всего прочего, у израильтян вызывало недоумение то, что некоторые члены склонны играть роль своего рода "князя в изгнании". Так, например, в 1967 г. отец Старки решил, что нога его больше не ступит на землю Израиля. Отец Милик, ближайшее доверенное лицо и протеже де Во, долгие годы жил в Париже, разбирая фотоснимки некоторых особо важных свитков, доступ к которым имел только он один. Снимки с документов не позволялось делать никому. Без разрешения Милика никто – в том числе и из состава членов международной группы – не имел права публиковать материалы, являющиеся его монопольной сферой. Насколько нам известно, Милик ни разу не приезжал в Иерусалим после 1967 г., чтобы заняться изучением этих материалов. "Time magazine" характеризует его как человека "весьма уклончивого". Другое издание, "Biblical Archaeology Review", дважды сообщало о том, что он отказывается даже отвечать на официальные обращения департамента древностей Израиля. А его отношение к своим коллегам-ученым и широкой публике можно охарактеризовать только как нескрываемое пренебрежение.
Выведенные из себя подобным поведением ученого мужа, израильские власти настаивали на том, что директор проекта по изучению свитков должен проводить хотя бы некоторое время в Иерусалиме. Страгнелл, который пересматривал свою роль в Гарварде, держался так, словно он наполовину ушел в отставку со своего поста. Он начал проводить примерно полгода в Иерусалиме, в Библейской школе, где размещались его собственные апартаменты. Однако оставалось одно условие, которое он упорно отказывался выполнять. Он упорно не публиковал текстов, работа над которыми была поручена ему. Появление его собственного комментария к одному из этих текстов, фрагменту объемом в 121 строку, ожидалось более пяти лет, но труд так и не был издан. Страгнелл написал всего-навсего 27страничную статью о материалах, находившихся в его распоряжении. Помимо этого, он опубликовал статью о самаритянских надписях, перевод исследования кумранских текстов профессора Милика и, как мы видели, длинную и недружественную критическую статью против одного члена международной группы, посмевшего бросить вызов сложившемуся "консенсусу". Право, не слишком впечатляющий перечень материалов для человека, который долгие годы посвятил работе в такой специфической области, которая во многом зависит от публикаций. С другой стороны, он позволил некоторым выпускникам университета участвовать в исследованиях по прочтению текстов оригиналов, что было необходимо им для работы над своими докторскими диссертациями, что повысило престиж и их самих, и их наставника, и Гарвардского университета в целом.
В целом под руководством Страгнелла международная группа исследователей в значительной мере продолжила те же разработки, которыми она занималась и раньше. В этом смысле интересно сравнить достигнутый ими прогресс с успехами ученых, работавших над корпусом других текстов, так называемых "гностических Евангелий", обнаруженных на раскопках в Египте, в Наг-Хаммади.
Свитки Наг-Хаммади были найдены в 1945 г., двумя годами раньше открытия свитков Мертвого моря. В 1948 г. они были приобретены Коптским музеем в Каире. Первоначально была предпринята попытка распространить монополию в духе кумранских открытий на весь этот материал, причем монополия эта принадлежала узкому кругу избранных (кстати, опять французских ученых), в результате чего работа над ними замедлилась вплоть до 1956 г. Работы эти были прерваны в связи с Суэцким кризисом. После этой паузы свитки в 1966 г. были возвращены в распоряжение международной группы ученых для их перевода и публикации. Во главе этой группы стоял профессор Джеймс М. Робинсон, представлявший Институт античности и христианства в Клермонтской магистратуре, штат Калифорния. Когда мы попытались завести разговор с профессором Робинсоном о научном авторитете группы, работавшей над кумранскими свитками, он поморщился. "Ученые, изучающие кумран-ские свитки, – заявил профессор Робинсон, – более не пользуются солидной репутацией; единственно, что им удалось, – это окончательно подорвать ее".
Что касается самого профессора Робинсона и его группы, то они, напротив, трудились с завидной быстротой. Всего за три года для широких кругов ученых стали доступны отредактированные варианты переводов. К 1973 г. вся библиотека текстов Наг-Хаммади была переведена – естественно, в черновом варианте – на английский язык. А к 1977 г. была завершена публикация всего корпуса кодексов Наг-Хаммади как в виде факсимиле, так и в доступных популярных изданиях. Всего было издано сорок шесть книг плюс множество отдельных неидентифицированных фрагментов. Таким образом, на подготовку всех текстов свитков Наг-Хаммади Робинсону и его сотрудникам потребовалось всего одиннадцать лет.
Бесспорно, кумранские тексты куда более многочисленны и создают больше сложных проблем, чем свитки Наг-Хаммади. Но даже если сделать поправку на сложность, перечень научных публикаций, осуществленных группой де Во, мягко говоря, не слишком впечатляет. Когда эта группа была сформирована в 1953 г., ее официально провозглашенными задачами и намерениями была публикация всех свитков, найденных в Кумране, в составе научных изданий, и выпуск издательством "Оксфорд Юниверзити Пресс" серии под названием "Открытия в Иудейской пустыне в Иордании".