Щорс и я приехали в Богунскую бригаду Бонгардта, в полк, которым командовал тов. Квятык (ныне командир-комиссар 17-го корпуса). Подъехали мы к селу Белошицы, где в цепи лежали наши бойцы, готовясь к наступлению.
Противник открыл сильный пулемётный огонь, и особенно, помню, проявлял "лихость" один пулемёт у железнодорожной будки. Этот пулемёт и заставил нас лечь, ибо пули буквально рыли землю около нас.
Когда мы залегли, Щорс повернул ко мне голову и говорит:
- Ваня, смотри, как пулемётчик метко стреляет.
После этого Щорс взял бинокль и начал смотреть туда, откуда шёл пулемётный огонь. Но прошло мгновение, и бинокль выпал из рук Щорса, упал на землю, голова Щорса тоже. Я окликнул его:
- Николай!
Но он не отзывался. Тогда я подполз к нему и начал смотреть. Вижу, показалась кровь на затылке. Я снял с него фуражку - пуля попала в левый висок и вышла в затылок. Через пятнадцать минут Щорс, не приходя в сознание, умер у меня на руках".
Итак, пуля настигла Щорса в расположении полка Квятыка. По версии Дубового, стрелял пулемётчик с железнодорожной будки. Получается, начальник дивизии и его заместитель прибыли незамеченными в полк Квятыка и сразу же направились в залёгшие цепи красноармейцев? Неужели приехавших высоких командиров никто не сопровождал? Был ли ещё кто-нибудь рядом со Щорсом, кроме Дубового, в тот роковой день?
Поиски других очевидцев становились всё более настойчивой необходимостью. Главный свидетель чего-то явно не договаривал. Большие сомнения в правдивости его воспоминаний заронила судебно-медицинская экспертиза 1949 года, доказавшая, что пуля вошла в затылок и вышла в области левой теменной кости, а не наоборот, как утверждал Дубовой, и что выстрел был произведён с очень близкого расстояния, предположительно с 5 –10 шагов. Эксперты допускали, что пуля по своему диаметру была револьверной. Неужели Дубовой темнил насчёт пулемётной?
Искать! Надо искать других свидетелей! Не может быть, чтобы командир полка не знал о прибытии в расположение своей части начальника дивизии!
Квятык Казимир Францевич… Архивные данные скупы: поляк, из семьи варшавского железнодорожника, что особенно сдружило со Щорсом, отец которого тоже был паровозным машинистом. Тридцатилетний комполка треть своей жизни прогремел кандалами по всей ближней и дальней Сибири, испробовал Александровский централ, нерчинские рудники и амурские каторжные стройки. Бунтарь по духу, террорист, избежавший из-за малолетства смертного приговора за покушение на жизнь варшавского губернатора, комкор Квятык разделил горькую участь тех, кого перемололи страшные жернова репрессий тридцать седьмого года.
Уйма времени ушла на поиск печатных трудов Квятыка. Напрасные усилия - никаких следов. Был человек - и нет человека. И вдруг, когда, казалось, пропала последняя надежда, - неожиданная крупная удача! В подшивке украинской газеты "Коммунист" за март 1935 года - не верю своим глазам! - небольшая заметка бывшего командира Богунского полка К.Ф. Квятыка о роковом для Щорса дне. "30 августа на рассвете, - восстанавливает события шестнадцатилетней давности боевой товарищ Щорса, - враг начал наступление на левый фланг фронта, охватывая Коростень… Штаб Богунского полка стоял тогда в Могильном. Я выехал на левый фланг в село Белошицу. По телефону меня предупредили, что в штаб полка в с. Могильное прибыли начдив тов. Щорс, его заместитель тов. Дубовой и уполномоченный реввоенсовета 12-й армии тов. Танхиль-Танхилевич. Я доложил по телефону обстановку… Через некоторое время тов. Щорс и сопровождающие его подъехали к нам на передовую… Мы залегли. Тов. Щорс поднял голову, взял бинокль, чтобы посмотреть. В этот момент в него попала вражеская пуля…"
В заметке Квятыка нет упоминания ни о пулемёте, ни о железнодорожной будке, ни о направлении полёта пули, оборвавшей жизнь начдива. И всё же главная ценность его рассказа не в этом, хотя досаду исследователя на отсутствие в публикации столь важных подробностей можно понять. Короткая газетная заметка позволила установить имена людей, присутствовавших при роковом выстреле, которых Дубовой почему-то не называет. Не исключено, что с определённой целью. Ограничение кем-то круга лиц, сопровождавших Щорса, до одного человека, которым являлся сам Дубовой, могло быть сознательно направлено на укрепление в массовом сознании версии о пулемётном выстреле с железнодорожной будки. А если учесть, что уже в первые дни после гибели Щорса наряду с официальной версией - убит случайной пулей - упорно ходила и другая, приписывавшая выстрел своим, то говорить правду о таком количестве людей, находившихся рядом с начдивом, значило бы давать пищу для распространения и усиления подозрений. Выходит, если легенда об одном человеке, сопровождавшем Щорса на передовую, где-то и кем-то отрабатывалась, значит, было что скрывать?
Таким образом, дело приобрело неожиданный оборот. Кроме Дубового, так сказать, "законного" свидетеля, длительное время считавшегося единственным, обнаружилось ещё двое, находившихся вблизи Щорса. Наименее известна и наиболее темна из них личность Танхиля-Танхилевича Павла Самуиловича, двадцатишестилетнего одесского щеголя и пройдохи, умевшего сносно говорить по-французски и по-английски, закончившего гимназию, ставшего летом 1919 года политинспектором реввоенсовета 12-й армии. Через два месяца после гибели Щорса этот хлыщ поспешно исчезает с Украины и объявляется на Южном фронте, уже в качестве старшего цензора-контролёра военно-цензурного отдела реввоенсовета 10-й армии. Сторонники версии о причастности политинспектора к убийству Щорса (в марте 1989 года в республиканской газете "Радянська Украина" прямо сказано, что Щорса застрелил Танхиль-Танхилевич с санкции реввоенсовета 12-й армии) считают это звеньями одного замысла: те, кто его планировал, постарались упрятать подальше исполнителя.
Киевская "Рабочая газета" опубликовала недавно отрывки из написанных в 1962 году, но не печатавшихся по известным причинам воспоминаний генерал-майора С.И. Петриковского (Петренко). В момент гибели Щорса он командовал отдельной кавбригадой 44-й дивизии. В записках генерала содержится ряд ценных свидетельств, имеющих касательство к расследуемой нами истории. Особенно важны его оценки поведения и личности П.С. Танхилевича. Оказывается, комбриг тоже сопровождал Щорса на передовые позиции!
"30 августа, - пишет ещё один неожиданно объявившийся свидетель, - Щорс, Дубовой, я и политинспектор из 12-й армии собрались выехать в части вдоль фронта. Автомашина Щорса, кажется, ремонтировалась. Решили воспользоваться моей…
Выехали 30-го днём. Спереди сидели Кассо (шофёр) и я, на заднем сиденье - Щорс, Дубовой и политинспектор. На участке Богунской бригады Щорс решил задержаться. Договорились, что я на машине еду в Ушомир и оттуда посылаю машину за ними. И тогда они приедут в Ушомир в кавбригаду и захватят меня обратно в Коростень.
Приехав в Ушомир, я послал за ними машину, но через несколько минут по полевому телефону сообщили, что Щорс убит… Я поскакал верхом в Коростень, куда его повезли.
Шофёр Кассо вёз уже мёртвого Щорса в Коростень. Кроме Дубового и медсестры, на машину нацеплялось много всякого народа, очевидно - командиры и бойцы.
Щорса я видел в его вагоне. Он лежал на диване, его голова была сильно забинтована.
Дубовой был почему-то у меня в вагоне. Он производил впечатление человека возбуждённого, несколько раз повторял, как произошла гибель Щорса, задумывался, подолгу смотрел в окно вагона. Его поведение тогда мне казалось нормальным для человека, рядом с которым внезапно убит его товарищ. Не понравилось только одно… Дубовой несколько раз начинал рассказывать, стараясь придать юмористический оттенок своему рассказу, как он услышал слова красноармейца, лежащего справа: "Какая это сволочь с ливорверта стреляет?.." Красноармейцу на голову упала стреляная гильза. Стрелял из браунинга политинспектор, по словам Дубового. Даже расставаясь на ночь, он мне вновь рассказал, как стрелял политинспектор по противнику на таком большом расстоянии…
Эта нарочитость повторения достигла своей цели. Я начал думать о политинспекторе, стрелявшем рядом со Щорсом в момент его гибели.
…Я больше не видел политинспектора. Он в тот же день уехал в штаб 12-й армии. Мне товарищи даже называли его фамилию. Она у меня записана…
Это был человек лет 25–30-ти. Одет в хорошо сшитый военный костюм, хорошо сшитые сапоги, в офицерском снаряжении. В хорошей кобуре у него находился пистолет системы "браунинг", никелированный. Я его запомнил хорошо, так как этот политинспектор, будучи у меня в вагоне, вынимал пистолет, и мы его рассматривали. По его рассказам, он родом из Одессы. Проходя по российским тюрьмам, я насмотрелся на уголовников. Этот политинспектор почему-то на меня производил впечатление бывшего "урки". Не было в нём ничего от обычного типа политработника. Приезжал он к нам дважды. Останавливался у Дубового. Его документ, что он политинспектор, я видел своими глазами…"
Далее следовало такое, от чего перехватило дыхание и участился пульс. Генерал С.И. Петриковский (Петренко) сделал сенсационное заявление о том, что выстрел, которым был убит Щорс, раздался после того, как замолк пулемёт на железнодорожной будке! Бывший командир отдельной кавбригады из дивизии Щорса допускал даже возможность случайного, неумышленного убийства. Политинспектор волновался, а может быть, и струсил. Первый бой. Возбуждение. Свой случайно убил своего. Бывало. Что тогда? Свои разберутся. Быть может, даже под суд отдадут. Но при неумышленном убийстве всегда всё-таки потом поймут.
Итак, в противовес Дубовому утверждается, что пуля просвистела, когда петлюровский пулемёт уже умолк. Кстати, это не единственное свидетельство. Более того, имеются даже напечатанные, притом в солидных московских изданиях, и что уж совсем невероятно - при жизни Сталина. К ним мы ещё вернёмся, а сейчас дослушаем до конца бывшего комбрига С.И. Петриковского (Петренко).
"При стрельбе пулемёта противника, - старается быть педантичным старый рубака, - возле Щорса легли Дубовой с одной стороны, с другой - политинспектор. Кто справа и кто слева - я ещё не установил, но это уже не имеет существенного значения. Я всё-таки думаю, что стрелял политинспектор, а не Дубовой. Но без содействия Дубового убийства не могло быть… Только опираясь на содействие власти в лице заместителя Щорса - Дубового, на поддержку РВС 12-й армии, уголовник совершил этот террористический акт… Я думаю, что Дубовой стал невольным соучастником, быть может, даже полагая, что это для пользы революции. Сколько таких случаев мы знаем!!! Я знал Дубового и не только по гражданской войне. Он мне казался человеком честным. Но он мне казался и слабовольным, без особых талантов. Его выдвигали, и он хотел выдвигаемым быть. Вот почему я думаю, что его сделали соучастником. А у него не хватило мужества не допустить убийства…
…Бинтовал голову мёртвого Щорса тут же на поле боя лично сам Дубовой. Когда медсестра Богунского полка Розенблюм Анна Анатольевна (сейчас она живёт в Москве) предложила перебинтовать аккуратнее, Дубовой ей не разрешил.
По приказанию Дубового тело Щорса без медицинского освидетельствования отправлено для погребения…
…Дубовой не мог не знать, что пулевое "выходное" отверстие всегда больше, чем "входное". По его же рассказу, он видел рану Щорса, Щорс умер на руках у него. Так что же он пишет, что пуля вошла спереди и вышла сзади?.."
О том, что все было как раз наоборот - пуля вошла ему в затылок и вышла в висок, впервые сказано в изданной в 1947 году в Москве книжке "Повесть о полках Богунском и Таращанском". Бывший боец щорсовской дивизии Дмитрий Петровский вопреки версии Дубового уверял, что в момент, когда пуля сразила Щорса, вражеский пулемёт уже молчал, так как был уничтожен нашей артиллерией. Известна фамилия артиллериста - Хомиченко, который, по словам Д. Петровского, саданул четыре снаряда в будку или сарай, откуда строчил пулемёт. Когда бойцы бросились к разрушенному сараю, они увидели разорванного в клочья пулемётчика и части пулемёта, выведенного из строя снарядом за несколько минут до смерти Щорса. Трудно переоценить важность свидетельства артиллериста Хомиченко для следствия, если бы оно проводилось.
Когда был уничтожен пулемётчик: до гибели Щорса или после? Если артиллеристы били по будке после того, как Щорс получил смертельную дозу свинца, можно допустить, что пуля выпущена с крыши этой злополучной будки. Если четырьмя снарядами, о которых говорит Д. Петровский, саданули раньше, а после известия о смерти Щорса пушки огня не открывали - значит, стрелять с крыши было уже некому. К сожалению, материалов дознания по факту нелепой смерти Щорса нет, как нет и акта медицинского освидетельствования тела погибшего. К тому же С.И. Петриковский (Петренко) уверяет, что Дубовой не разрешил медсестре перебинтовать голову Щорса.
Как Д. Петровскому удалось печатно опровергнуть версию Дубового - до сих пор остаётся неразгаданной тайной. Но волна слухов и недоумений, поднятая нашумевшей "Повестью о полках Богунском и Таращанском", была столь высокой, что для её возвращения в официальные берега вынуждены были пойти на рискованный шаг и произвести эксгумацию останков. Могилу обнаружили лишь в 1949 году. Вот истинная причина многолетних поисков места захоронения Щорса, а не обращение сербов, как объяснили наивной Ольге Александровне. Результаты судебно-медицинской экспертизы были таковы, что испуганные идеологи не придумали ничего другого, кроме сурового указания о прекращении обсуждения обстоятельств гибели Щорса. В соответствии со сценарием, разработанным в верхах, началось гневное осуждение "Повести о полках Богунском и Таращанском". Справедливости ради следует признать, что в эту шумную пропагандистскую кампанию втянули и ветеранов-щорсовцев. "Зачем ворошить прошлое? - вопрошали они. - Зачем через столько лет бередить наши раны?" Впрочем, на осуждение именно самими щорсовцами строптивого автора рассчитывали особо. Словом, свои должны расправляться со своими. Знакомый почерк, не правда ли?
Что ж, устроители осуждения "вредной" книги порядком преуспели. Они добились того, что замолчали даже самые неугомонные, догадывающиеся о правде. Но ведь шила в мешке не утаишь. Едва началась хрущёвская оттепель и появилась возможность безбоязненно обсуждать вопросы недавнего прошлого, как жгучая тайна гибели Щорса всплыла снова. И снова с неожиданной стороны. Возмутителем спокойствия на этот раз был умерший в 1951 году авторитетный военачальник - генерал-полковник Е.А. Щаденко, занимавший в гражданскую войну высокую должность члена реввоенсовета Украинского фронта. В пятом номере журнала "Советская Украина" за 1958 год появилась посмертная публикация Щаденко о Щорсе, где впервые обрисована та непростая обстановка, которая сложилась вокруг начдива-44 в последние недели его жизни. Щаденко, например, прямо говорит о том, что были вокруг Щорса люди, которые ненавидели его за непримиримое отношение к мелкобуржуазной расхлябанности, разгильдяйству. Они объявили Щорса "неукротимым партизаном", представляя его в канцелярских сферах наркомата как "противника регулярных начал", внедрявшихся в армии. "Новое командование, присланное из центра, - с горечью вспоминал престарелый генерал-полковник, - стало подозрительно относиться к Щорсу. "Угодники", создавая мнение, старались дискредитировать начдива. Новый член реввоенсовета 12-й армии Аралов не раз приезжал в дивизию, чтобы лично проверить, насколько Щорс "неукротим"… Оторвать Щорса от дивизии, в сознание которой он врос корнями, могли только враги. И они его оторвали".
Намёк более чем прозрачный. Несправедливость обвинения усиливается другими свидетельствами, в частности, приведёнными в уже известной нам документальной повести Юлия Сафонова и Фёдора Терещенко - записками члена КПСС с 1915 года, бывшей работницы ЦК КП(б)У А.К. Ситниченко. Её воспоминания хранятся в рукописном фонде Государственного мемориального музея Н.А. Щорса. Вот что рассказывает она о реакции руководителя украинских чекистов М.Я. Лациса на смерть Щорса: "В беседе о положении на Западном фронте совсем неожиданно тов. Лацис сказал:
- Получено печальное известие: вчера убит Н.А. Щорс.
- Как убит? - опросила я.
- Подробности пока не известны. Сообщение из штаба 12-й армии.
Я, никогда не плакавшая на людях, не утерпела и горько заплакала. Тов. Лацис переполошился.
- Ну зачем же плакать? Ах, да… Ведь ты служила в 1-й дивизии у Щорса. Но плакать не надо… Сообщение не проверено, может быть, и ошибка… Да и сообщение какое-то странное, - успокаивал он меня. А сам глубоко задумался… - Да, очень странно и непонятно: Тимофей Черняк убит, Василий Боженко отравлен и… Николай Щорс убит. Неужели убит? Просто в голове не укладывается!.. Какая-то зловещая цепочка. И… идёт она из штаба 12-й армии. Очень всё запутано, непонятно!.."
Тимофей Черняк - командир Новгород-Северского полка. Убит в Ровно при загадочных обстоятельствах. Василий Боженко рангом повыше - командир бригады. Отравлен в Житомире. Четверо суток боролся его крепкий организм, но подсыпанного яда не победил. Оба - ближайшие соратники Щорса, с ними он начинал, к ним успел привязаться. Поговаривали, будто ниточки тянутся в штаб армии. А теперь вот настал черёд и Щорса.
Неприязненные отношения, сложившиеся между Щорсом и новым членом реввоенсовета 12-й армии Араловым, подтверждаются, кроме Щаденко, другими источниками. Уже знакомый нам генерал-майор С.И. Петриковский (Петренко) был свидетелем безобразной сцены, разыгравшейся на его глазах, когда доведённый до крайности Щорс снял с себя портупею, пояс с револьвером и бросил их на стол, за которым сидел надменный Аралов, распекавший за что-то начдива. Эта, с позволения сказать, "беседа" проходила в салоне вагона члена реввоенсовета в Житомире, куда был вызван Щорс для очередной "проработки". Обычно сдержанный и хладнокровный начдив вышел из себя, взбешенный высокомерным тоном, демонстрируя свою готовность сдать командование дивизией. Г.Н. Крапивянский, сын командира 1-й Советской украинской дивизии, которого на этой должности сменил Щорс, утверждает со слов отца, что Аралов дважды намечал снять Щорса с поста начдива, но побоялся осуществить это намерение. Уж больно высокой была его популярность у бойцов и командиров. Аралов понимал: снять Щорса без шума дивизия не позволит. А провоцировать недовольство было не с руки, поскольку положение в полосе боевых действий армии становилось с каждым днём угрожающим. Как бы там ни было, а фронт от Дубно до Винницы держали щорсовцы. Рядом с ними истекала кровью 44-я стрелковая дивизия, малочисленная, слабая в боевом отношении, сведенная из остатков 1-й Украинской армии, в командование которой вступил её последний командарм Иван Дубовой.