Свердлов, по оценке Подвойского, очень ревниво относился к партийным кадрам. "Он создавал определённый тип работников. Работники, выполнявшие под его руководством задания партии, проходили великолепную школу. Свердлов оставил партии отличные кадры, мастерски подобранные, выученные, расставленные по боевым местам… Свердлов приучал кадры выполнять точно, полностью, быстро решения вышестоящих партийных учреждений…" В конце восьмидесятых - начале девяностых годов стали известны имена многих из этих людей - Юровского, Белобородова, Голощёкина. Газета "Литературная Россия", журналы "Молодая гвардия", "Москва", "Кубань" открыли перед изумлёнными читателями немало нового, прояснившего, по мнению этих изданий и их авторов, подлинный облик мастерски подобранных, выученных и расставленных по боевым местам кадров Якова Михайловича Свердлова. Потрясённые читатели узнали, во что обошлась стране бездумная привычка этих кадров выполнять точно, полностью и быстро предписания центра, отождествляемого с личностью Якова Михайловича, представленного в этих публикациях одним из главных организаторов массовых репрессий против народа, убийства последнего русского царя и его семьи, автора самоличной директивы о поголовном истреблении казачества, по которой было уничтожено 2,5 миллиона из 4 миллионов проживающих на Дону людей.
Одного из созданного Свердловым типа работников ярко живописует казахский литератор Виктор Михайлов в газете "Литературная Россия". Это Филипп (Шая) Исаевич Голощёкин, ближайший друг Якова Михайловича по туруханской ссылке. С ним в марте 1917 года они вместе покатили в санях по замёрзшему Енисею в революционный Петроград. Сын мелкого подрядчика, Шая родился в городе Невеле Витебской губернии. Мещанином города Полоцка считался отец Свердлова, Мираим (по другим сведениям - Мовша) Израилевич. Как видим, земляки.
Шая Голощёкин начинал жизненный путь приказчиком в писчебумажном магазине, затем переквалифицировался на зубного техника, имел свой зубоврачебный кабинет. После Октября Свердлов направляет друга в Пермь секретарём губкома. Ему был нужен на Урале абсолютно преданный и надёжный человек, способный выполнить любое задание. Первое щепетильное задание не заставило себя долго ждать. Дело в том, что с августа 1917 года в Тобольске под охраной находился отрекшийся от престола царь Николай II с семьёй. Его-то и должен был "пасти" Голощёкин. И он "пас"…
Заседание Екатеринбургского Совета в ночь на 17 июля 1918 года, якобы решившее участь Романовых, было не более чем инсценировкой: позже начальник расстрельной команды Юровский вспоминал, что ещё "в шесть часов вечера Филипп Г-н (Голощёкин) предписал привести приказ в исполнение". Надёжный друг Свердлова занимал в то время пост военного комиссара Уральской области.
В тот же день по сигналу из Екатеринбурга в Алапаевске казнили трёх сыновей великого князя Константина Романова, а также двух других Романовых - великого князя Сергея Михайловича и великую княгиню Елизавету Фёдоровну. Немногим раньше, 12 июня, в Перми был взят чекистами и расстрелян брат Николая II - Михаил.
Случайно ли, задаёт вопрос В. Михайлов, что все Романовы из тех, кто находился в то время в России, оказались в одном районе - на Урале? Случайно ли, что они вместе с близкими людьми и слугами были поголовно и разом истреблены? Разумеется, нет, считает автор публикации. По его мнению, это была заранее продуманная и предписанная центром акция. О ней сейчас уже достаточно много известно.
Степень причастности Свердлова к организации убийства царя и его семьи - разговор особый, и без него, видно, не обойтись, поскольку это недавно открывшееся обстоятельство стало одной из главных причин неоднозначного отношения к личности пламенного революционера, репутация которого ещё недавно считалась безупречной. Сейчас же продолжим рассказ о жизненном пути одного из тех, кого он пригрел, кому безоговорочно доверял, кто не допускал засорения, загрязнения политической линии. После Екатеринбурга Голощёкина вновь, как и в годы подполья, понесло по стране. Туркестан, Башкирия, Москва (целый год был председателем Главруды - будто что-то понимал в руде!), Кострома, Самара - и всё на руководящих должностях. Ещё в 1914 году, находясь в туруханской ссылке, Свердлов заметил о своём друге, что при хорошем отношении к людям вообще, к абстрактным людям, он безобразно придирчив к конкретному человеку. Жестокость была врождённой чертой его характера. Много, много судеб сокрушил он, прежде чем сам оказался в застенках ГПУ.
Кровавый след тянулся за Голощёкиным после расправы над царской семьёй везде, куда бы не назначал его Орграспред, появившийся в ЦК после смерти Свердлова. В 1925 году Голощёкина прислали в Казахстан. Вскоре все видные казахские коммунисты попали в "национал-уклонисты". В степи, через восемь лет после революции, он провозгласил свой "малый Октябрь". Если потребуется, пояснил он, надо идти на жертвы, не боясь крови. И она полилась. Даже великого просветителя Абая, умершего до революции, объявили врагом Советской власти. Был уничтожен духовный цвет нации. Над верующими надругались, закрыв все мечети. Повсеместно искусственно разжигалась классовая борьба.
В 1929 году три четверти коренного населения Казахстана вело кочевой или полукочевой образ жизни. И вот им-то, прирождённым кочевникам, Голощёкин повелел в кратчайший срок "осуществить оседание". Оно проводилось варварскими методами. У людей отбирали скот, домашний скарб и под присмотром милиции сгоняли в "точки оседания", где не было ни жилья, ни кормов, ни воды. Всех сопротивляющихся арестовывали и объявляли врагами социализма. Обобществляли арбузные и огуречные семена, одежду и домашнюю посуду, собак и кошек, даже пирамидальные тополя. Множество истинных скотоводов и хлебопашцев было расстреляно, разорено и выслано на погибель. "Отнятие самого необходимого из одежды и домашней утвари и полное лишение продовольствия, - говорил он, - порождает сочувственное отношение к кулацким семьям и их детям со стороны середняков и даже бедняков, берущих их на прокормление". Это, видимо, по-настоящему раздражало: ещё бы, тут жалели не абстрактных людей, как он, а - живых.
Коренное население, подавляемое чекистами, милицией и регулярными войсками, уходило в соседние Киргизию и Узбекистан, в Поволжье и на Урал, в Сибирь. С боями пробивались в Китай. По официальным данным, от произвола бежали более миллиона казахов - треть населения. Многие бросали детей, не надеясь их уберечь. Сироты умирали десятками тысяч. Актюбинский отряд Красного Креста сообщал, что всё детское население Тургая в возрасте до четырёх лет вымерло. Отчаявшиеся матери оставляли детей перед учреждениями и домами. На станции Аягуз одна казашка бросила двоих детей под поезд, другая в Семипалатинске утопила двоих малолеток в проруби. Казахи, лучшие в стране скотоводы, бежали с родной земли, а в Казахстан под дулами чекистских винтовок гнали спецпереселенцев - цвет русского и украинского крестьянства. Выбрасывали из скотских вагонов на мёрзлую голую землю, оставляя на погибель.
"В три года коллективизации, - пишет В. Михайлов, - Голощёкин сделал с Казахстаном примерно то же, что Пол Пот с Кампучией. К 1933 году от 40 миллионов голов скота осталась едва ли десятая часть; причём в главных животноводческих районах, где прежде находилось почти всё стадо, осталось всего 300–400 тысяч. Из крупнейшего в стране поставщика мяса, шерсти, кожи Казахстан превратился в голодную пустыню. Казахи, которые даже приветствуют друг друга при встрече словами: "Здоров ли скот?", лишились своей жизненной основы.
Никто в точности не знает, сколько людей погибло от голода и болезней в 1931–1933 годах, да и невозможно это установить. По различным подсчётам, число жертв колеблется от полутора до двух миллионов человек. Большинство из них - казахи, тысяч 200–250 - люди других национальностей. Вымерла треть, если не половина нации. Материалы переписей свидетельствуют: лишь к 1970 году коренное население республики восстановило свою численность 1926 года".
В 1941 году арестованного перед войной Голощёкина по указанию Берии расстреляли. Во времена Хрущёва реабилитировали. В Кустанайской области есть железнодорожная станция, сохранившая с 1932 года имя верного сподвижника Свердлова. Имеется также и станция, названная именем бывшего председателя ВЦИК. До сегодняшнего дня стучат поезда от станции Голощёкино до станции Свердловск по усыпанной костями земле.
На такой далеко не оптимистичной ноте заканчивается публикация в "Литературной России". Мысль автора предельно ясна: ученики достойны своего учителя, перед ними всегда стоит его пример. Ничего нового Голощёкин не придумал. Стирая с лица земли казахский народ, он пользовался теми же методами, что и Свердлов по отношению к донскому казачеству. Правда, с поправкой на мирное время.
Сегодня Свердлову предъявляют прямые обвинения в преступлениях против народа, в организации расказачивания и геноцида на Дону. Долгое время правда о страшных событиях, приведших к трагедии и казачества, и народа в целом, тщательно скрывалась. Наружу она начала выходить ещё в начале шестидесятых годов, но оттепели перекрывали кислород, что создало питательную почву для слухов, которые множились до самого последнего времени.
Истина томилась в архивах, к которым только сейчас открыт доступ. Вот что докладывал о тех кровавых днях в казачий отдел ВЦИК московский коммунист К.К. Краснушкин, командированный в Хоперский район и работавший в 1919 году в ревтрибунале, а затем председателем Урюпинского комитета партии. "Был целый ряд случаев, - сообщал он, - когда назначенные на ответственные посты комиссары станиц и хуторов грабили население, пьянствовали, злоупотребляли своей властью, чинили всякие насилия над населением, отбирая скот, молоко, хлеб, яйца и другие продукты и вещи в свою пользу, когда они из личных счетов доносили в ревтрибунал на граждан и те из-за этого страдали… Отдел розысков и обысков при ревтрибунале, а также комиссары при производстве обысков отбирали вещи, продукты совершенно безнаказанно на основании личных соображений и произвола, причём, как видно из переписок по дознаниям, отобранные предметы исчезали неизвестно куда. Эти отобрания и реквизиции производились сплошь и рядом… с совершением физических насилий. Эти действия… настолько возбуждали население района, что был признан необходимым возможно скорейший разгон этого отдела…
…Трибунал разбирал в день по 50 дел… Смертные приговоры сыпались пачками, причём часто расстреливались люди совершенно невинные, старики, старухи и дети. Известны случаи расстрела старухи 60 лет неизвестно по какой причине, девушки 17 лет по доносу из ревности одной из жён, причём определённо известно, что эта девушка не принимала никогда никакого участия в политике. Расстреливались по подозрению в спекуляции, шпионстве. Достаточно было ненормальному в психическом отношении члену трибунала Демкину заявить, что подсудимый ему известен как контрреволюционер, чтобы трибунал, не имея никаких других данных, приговаривал человека к расстрелу… Расстрелы производились часто днём, на глазах у всей станицы, по 30–40 человек сразу, причём их с издевательствами, с гиканьем, криками вели к месту расстрела. На месте расстрела людей раздевали догола, и всё это на глазах у жителей. Над женщинами, прикрывавшими руками свою наготу, издевались и запрещали это делать…"
Кровь стынет в жилах от описания диких сцен бессудных расправ над казаками и их семьями. Богуславский, председатель ревкома в станице Морозовской, напившись, отправился в тюрьму, потребовал список арестованных, вызвал по порядку номеров 64 сидевших в камерах казаков и всех по очереди расстрелял. В дальнейшем Богуславский даже не утруждал себя приходом в тюрьму - вызывал для расстрела в ревком, а то и к себе домой. В Центральном архиве Октябрьской революции хранились документы о том, что во дворе дома Богуславского обнаружили 50 зарытых трупов расстрелянных и зарезанных казаков и членов их семей. Ещё 150 трупов нашли в разных местах вне станицы. Проверка показала, что большинство убитых ни в чём не было виновно и все они подлежали освобождению.
В ходе расказачивания, вылившегося в подлинную вакханалию, погибли сотни тысяч невинных людей. Сколько точно - предстоит ещё подсчитать. Те, кто взялся вершить судьбу казачества, не разбирались в его противоречивой социальной природе. Казачья масса представлялась охваченным фанатизмом романтикам мировой революции настолько некультурной, что они проводили сходство между её психологией и психологией некоторых представителей зоологического мира. Основанием для такого заключения служила серьга в ухе казака. Иногда их было две. А кое-кому приходилось видеть, что у некоторых казаков даже в носу проделана дырка для вставления кольцеобразного приспособления. Отсюда делался вывод: казачество должно быть сожжено в пламени социальной революции, русский пролетариат не имеет никакого нравственного права применить к Дону великодушие. Дон необходимо обезлошадить, обезоружить, обезнагаить и обратить в чисто земледельческую зону.
"Обезлошадить", "обезнагаить" казаков, за спиной которых многовековой, с XV столетия, исторический путь? Сжечь в пламени классовой борьбы уникальный народный слой с его своеобразным укладом жизни, традициями и обычаями, ярким, самобытным фольклором? Это ли не прообраз, не генеральная репетиция тех чудовищных репрессий, которые потом воплотятся в требовании Шаи Голощёкина об "осуществлении оседания" казахов-кочевников в кратчайшие сроки, в другие акции геноцида по отношению к целым народам, предпринятые верными сподвижниками Свердлова.
Чем же заслужило такую немилость казачество, с давних времён охранявшее южные границы Руси, добиравшееся на стругах до Трапезунда, воевавшее у стен Синопа и Константинополя, поившее своих коней из рек Вены, Берлина, Парижа? В 1812 году казаки выставили против Наполеона 86 полков и во многом определили победу над французами, о чём завещал помнить потомству русскому фельдмаршал Кутузов. Где, в какой ещё стране была такая прекрасная организационная структура войска, у которого в крови и традициях - защита Отечества от нашествия врагов?
Полностью забытый порядок несения службы казаками напомнил журнал "Москва": "Ещё в 1875 году по Войску Донскому казакам был определён срок службы двадцать лет: три года - в приготовительном разряде, двенадцать - в строевом и пять - в запасном. На действительной службе находились четыре года, остальное время - на сборах и дома, где у казака всегда наготове - боевой конь с амуницией, шашка, пика, карабин. Ну и, разумеется, - шинель, мундир, шаровары с лампасами, сухари, подковы, ухнали в переметных сумах, овёс в саквах… Сигнал тревоги - и через час сотня (эскадрон) уже на плацу в строю. Полк… Дивизия… Всё Войско Донское… Двадцать лет под ружьём - и никто не только не тяготился, а и гордился таким образом жизни… Даже нынче кое-кто на Западе отождествляет нашу страну с образом донских казаков. Видно, надолго отложились в памяти их походы… Не зря художник Жан Эффель создал эмблему общества "Франция - СССР": Марианна (образ Франции) целуется с донским казаком".
И вот этих смелых и гордых людей решили сжить со свету. Употреблять слово "казак" было строго-настрого запрещено. Не разрешали носить фуражки, штаны с лампасами. Станицы переименовывали в волости, хутора - в деревни. Казаков выгоняли из куреней, а в их дома вселяли людей из других губерний. Ревкомы, возглавившие всю власть на Дону, вели себя как завоеватели, ежедневно расстреливали сотни мужчин, женщин, детей. Членами ревкомов были коренные крестьяне, а чаще иногородние, чьи взоры давно привлекали богатые казачьи земли и паи. Исполнителями чудовищной кампании по физическому уничтожению всех без разбора казаков, среди которых, как всегда, в первую очередь страдали безвинные и беззащитные, выступали те, которым терять было нечего, кроме своих цепей. Палачи задыхались от работы. Расстреливали, вешали, рубили шашками без суда и следствия. Злоба и кровь ничего иного, кроме зверства, породить не могли. Директива из центра была жесточайшая: всех ранее служивших у белых - к стенке, хотя бы и добровольно перешедших на сторону красных. А кто из казаков не служил? Все служили. Ведь перед расказачиванием Краснов провёл в станицах поголовную мобилизацию мужчин от 18 до 50 лет - под угрозой пулемётного огня. Значит, ревкомам предстояло уничтожить всё жизнеспособное население Дона!
Известна телеграмма Филиппа Миронова, человека трагической судьбы, будущего командующего 2-й Конной армией, защитника донских казаков, потерявшего в Гражданскую сына и восемнадцатилетнюю дочь, казнённую белыми, встретившего свою собственную смерть от пули караульного со сторожевой вышки в 1921 году во время прогулки в тесном дворике Бутырской тюрьмы. Оболганный и оклеветанный завистливыми соперниками, надолго вычеркнутый из истории, истинный герой Дона обращался к Ленину: "…Именем Революции требую прекратить политику истребления казаков!.." В письме Реввоенсовету Республики Филипп Кузьмич излагал, что надо сделать, чтобы удержать казачье население сочувствующим Советской власти. Для этого необходимо считаться с его историческим, бытовым и религиозным укладом жизни. По мнению Миронова, время и умелые политические работники разрушат темноту и фанатизм казаков, привитых вековым казарменным воспитанием старого полицейского строя, проникшим в весь организм казака. Вся обстановка на Дону повелительно требует, писал он, чтобы идея коммунизма проводилась в умы казачьего населения путём лекций, бесед, брошюр и т.п., но ни в коем случае не насаждалась и не прививалась насильственно, как это "обещается" теперь. Необходимо предоставить населению под руководством опытных политических работников возможность строить жизнь самим, строго следя за тем, чтобы контрреволюционные элементы не проникали к власти.
Однако вместо политической мудрости, политического такта, искреннего стремления к прекращению братского кровопролития - беспощадное истребление. Руководящим принципом было: "Чем больше вырежем, тем скорее утвердится Советская власть на Дону". Не было ни одной попытки подойти к казаку деловым образом, договориться мирным путём. Подход был один - винтовка, штык. Между тем казаки и при царском режиме отличались свободолюбием, имели ещё в то время свою выборную власть, привычку к коллективизму в работе. Не редкостью были семьи в 25–30 человек, работавшие на коммунистических началах без найма рабочей силы и обрабатывавшие большие участки земли. Но адская машина была уже запущена. В Москву летели восторженные реляции: крестьяне начинают расправу над казачеством, само слово "казак" выводится из обихода, приготовьте этапные пункты для отправки на принудительные работы мужского населения в возрасте от 18 до 55 лет. Караульным командирам приказано за каждого сбежавшего расстреливать пятерых, обязав круговой порукой казаков следить друг за другом.