Рискуя свалиться в грязь, я клевал носом во время марша - спать верхом, увы, невозможно даже на самой смирной лошадке; а ночью отдохнуть больше четырех часов не удалось ни единому человеку в нашем корпусе. Да и не первая ночь была такая, солдаты держались из последних сил. Выстрелы, донесшиеся с левой стороны из-за леса, прогнали сон. Там двигалась по параллельной дороге другая колонна, во главе с Меншиковым, - и, судя по дружным частым залпам, начинался правильный пехотный бой.
- Шире шаг! - пронеслось по колонне. - Поберегись! - приминая кусты, проскакал вперед по обочине на крупном гнедом жеребце царский лейбшиц Бухвостов, следом - сам государь в сопровождении Брюса и Голицына. Там, где лес расступался, гвардия спешивалась и с ходу перестраивалась в боевой порядок, выходя во фланг шведам, свирепо атакующим Меншикова. Судя по всему, здесь была передовая позиция неприятеля, отделенная от его лагеря полосой мелколесья. Князь не забыл обещание, и я оказался на правом фланге гвардейской бригады, далеко охватывающем менее протяженную вражескую линию. Когда раздалась команда "пали!", моя рота стояла строго на продолжении строя противника, обычно о таком приходится только мечтать. Шведский полковник завернул крайние плутонги en potence, но они растаяли, как ледышка на раскаленной плите, не помешав истреблению своего батальона. Остатки его отступили в лес, и пока на другом краю бой продолжался, мы воспользовались временем для перезарядки.
Роту я поставил, как все, в шесть шеренг, но огонь вел только двумя одновременно, с расчетом, чтобы солдаты, полностью расстрелявшие вкладыши, отходили и готовились к новой волне боя под прикрытием товарищей, выступивших вперед. По плану, хотя бы треть стрелков должна была постоянно находиться в строю с полным боевым запасом, однако, до конца используя счастливое расположение, я посчитал возможным отступить от этого правила. Конечно, те, кто атаковал шведов с фрунта, не преминули записать успех на свой счет - ну и Бог с ними, не мерить же в трупах диаметры дырок от пуль!
Тем временем наши драгунские полки, выходя следом за гвардией из леса, вступали в бой и дальше охватывали отступающих шведов. Знамена, раненый полковник и несколько пушек были захвачены. Не более чем через час после первого выстрела мы уже строились за перелеском для наступления на главную неприятельскую позицию, огражденную вагенбургом.
И на следующий день после боя я не мог бы вспомнить все последовавшие атаки и контратаки: думаю, их было не меньше десяти. Мы старались загнать шведов в обоз, они нас - в лес, волны сражения много раз прокатывались по полю, но ни одна сторона не получала решающего перевеса. Все мои старания сосредоточились на неторопливой, вдумчивой, прицельной стрельбе. Оказавшиеся в пределах досягаемости вражеские офицеры выбивались моментально, ряды противника прореживались до такой степени, чтобы сбить пыл атакующих, но не растратить при этом все заряды. Я не преминул обратить внимание объезжавшего линию государя на точное исполнение мною нарвского обещания: только треть роты стреляла в каждый момент, при этом намного превосходя многочисленнейшего неприятеля в действенности огня. Заметно было, что противостоящую часть своего строя шведы постоянно подкрепляют свежими силами. Бой продолжался преимущественно как огневой, лишь изредка и местами переходя в рукопашный. Именно то, что мне надо. Даже перестрелку я старался вести на дальних дистанциях, дабы умножить свои преимущества и сократить потери, однако затянувший поле пороховой дым часто не позволял этого.
Через некоторое время в баталии произошла передышка, по приказу или нет - не ведаю. Солдаты наши и шведские уселись на дистанции пушечного выстрела друг от друга прямо на землю: стоять не было сил. Князь Голицын, все время находившийся в первой линии - спокойный, распорядительный, бодрый, с дымящейся курительной трубкой во рту, - объяснил, что на подходе корпус Боура. Дождавшись подкрепления, можно будет атаковать с лучшими шансами. Действительно, восемь драгунских полков, хотя сохранивших лишь половину штатного состава, помогли добиться перевеса: еще несколько атак, и мы оттеснили шведов за повозки. Солдаты ломали и растаскивали обозные фуры, поставленные впритык, бой шел уже в вагенбурге, когда против нашего правого фланга по оставленному без присмотра мосту через речку Леснянку стала переходить с другого берега свежая шведская пехота. Наши генералы ничего не успели предпринять, как там выстроились три батальона!
Можно, конечно, упрекнуть Петра в непредусмотрительности за оставление моста без прикрытия; но мог ли он предполагать, что Левенгаупт, генерал с репутацией, ослабит в решающий момент свои силы и рано поутру отошлет вперед не только половину обоза, но и несколько лучших полков, для охраны повозок от мелькавших в лесу казаков? Такой ошибки трудно было ожидать от шведского командующего, мы почитали все его силы находящимися в окруженном нами лагере. Теперь неожиданно вернувшийся неприятельский авангард мог натворить бед, ибо гвардии требовалось время выбраться из вагенбурга, а во второй линии стояли сильно потрепанные и обескровленные драгуны, сегодня уже мало на что годные. Моя рота единственная из своего полка осталась в поле и не потеряла строй. В ближнем бою среди телег все наши преимущества были бы утрачены, к тому же перезарядиться не мешало, поэтому я решительно усадил солдат на землю, невзирая на их горячее желание ворваться во вражеский обоз. Дьявол, теперь и отойти нельзя - иначе весь фланг может рухнуть! А гвардейцам, кто не успеет выскочить - конец. Утром, после молебна, зачитали обращение к офицерам от государя: "которые на бою уступят место неприятелю, почтутся за нечестных и в числе людей счисляемы не будут…" Так это как раз про нынешний случай. Надо стоять, пусть каждый батальон превосходит меня вчетверо.
Семеновцы поодиночке и мелкими группами просачивались между фур. Слишком медленно, шведы уже изготовились к атаке - слава Богу, не все на меня. Два батальона пойдут правее, на драгун - но могут потом и повернуть. А третий точно мой, некуда деться.
Я развернул строй в две шеренги: помирать можно и с нарушением артикулов. Сзади сержант рявкнул:
- Стой, б…й сын! Назад!
Все оглянулись. Молодой солдатик, бросив ружье, шустро улепетывал в тыл. Еще пять секунд - и у него найдутся десятки последователей.
После предпоследней атаки я взял винтовку и вкладыши у мертвого. Курок взведен. Приложиться. Выстрел.
Ноги беглеца подломились, он грянулся оземь. Перезарядить.
- Кто побежит, убью. К стрельбе изготовься. Заряжай!
Первая шеренга опустилась на колено, вторая стоит в трех шагах - обе в готовности.
- Дистанция двести шагов, целить в пол-фигуры, не спеша, точно. Мы их положим. Первая - прикладывайся…пали! Заряжай! Вторая…
У каждого полка есть свой предел: какие потери убитыми и ранеными в одном бою он может вынести, прежде чем обратится в бегство. Для европейских армий десять-двадцать процентов считается нормальным. Войска, способные выдержать треть, заслуживают глубочайшего уважения. Половину… Таких очень мало. Русская гвардия и некоторые шведские полки. Может быть, клановые отряды шотландских горцев. Остальные европейцы - недостаточно дикие и слишком дорожат жизнью. Меншиков, герой баталии при Калише, докладывал, что его неприятели потеряли: поляки - одну тысячу из двадцати, шведы - пять из восьми. Может, и прихвастнул, но вряд ли сильно. Простая арифметика: один швед равен, как боевая сила, двенадцати полякам. Вопрос, сколько могут терпеть мои противники, пока их атака расстроится.
Заряжай… Прикладывайся… Пали…
Они смогли выдержать немало. Даже приблизились на пятьдесят шагов и дали залп - но командовать было совсем уже некому. Получилось вразнобой и неприцельно. По отступающим я не стрелял: сегодня они не опасны.
Теперь поглядим, что у нас справа. Атака в расходящихся направлениях, как опрометчиво! Это надо совсем не уважать русских. Один батальон теснит наших драгун к лесу, почти спиной ко мне и уже далеко, а другой сейчас подставит фланг! Нас они в расчет не берут: понятно, для гладкоствольного оружия дистанция великовата, - а у меня по такой цели, как пехотная линия в четыре шеренги, ни одна пуля даром не пропадет. Жаль, маловато этих пуль осталось…
По моей команде левая половина роты повернулась кругом, выполнила захождение и тридцать шагов вперед. Убийственный продольный огонь вызвал у врага минутное замешательство - достаточное, чтобы драгуны исправились и контратаковали.
Фланг устоял. Через мост продолжали перебираться на нашу сторону шведы, но уже самые остатки. Гвардия, слишком увлекшаяся штурмом вагенбурга, выбралась из-за возов и построилась для решающей атаки, сокрушившей последние надежды Левенгаупта отступить с честью. Мост шведам, однако, удалось оборонить - благодаря вечерней темноте, снежной буре и крайнему изнеможению солдат, заставившему нас прекратить усилия. Только Яков Брюс продолжал во мраке ночи громить артиллерией неприятельский лагерь. Люди подходили к кострам, разожженным нестроевыми из разбитых телег, и валились как убитые, засыпая прямо в снегу, павшем на землю этой печальной страны, когда в моей Италии еще лето. У одного из костров точно так же спал замерзший и обессилевший царь.
С рассветом мы поднялись и выстроились к бою - но шведский лагерь был пуст. Остатки ливонского корпуса бежали, бросив половину обоза на поле боя, другую - на раскисшей дороге к Пропойску. Это была одна из баталий, повернувших в пользу Петра ход войны - и вместе определившая мою карьеру, ибо вооруженная новоманерными фузеями рота на глазах у всех совершила невозможное, разом оправдав поглощенные оружейными опытами деньги.
Три дня мы хоронили своих убитых. Потери были страшные, особенно в гвардейских полках, вынесших главную тяжесть боя. Мои люди пострадали меньше других: меткий выстрел - лучшая защита. По русскому обычаю, у могил поставили церковь-обыденку. Она и сейчас цела, только по прошествии времени отнята у православных и передана в унию. Удивительно, какую гладкую поверхность имеют некоторые гонители схизмы на месте совести.
Недели через две после баталии я вошел в деревянный дворец на окраине Смоленска для доклада государю. Надлежало решить спор об устроении новоманерных воинских сил: князь Михаил Михайлович желал составить из них четвертый батальон семеновцев, Брюс стоял за отдельные роты - по одной на полк, подобно гренадерским. Кстати, именно в эти дни вооруженные дальнобойными винтовками солдаты получили собственное имя. Я упорно пытался найти русское слово, но не преуспел: все наименования, происходящие от стрельбы, не годились из-за нежелательной ассоциации со стрельцами, "охотник" звучало двоесмысленно. Голландско-немецкое "шуттер" еще хуже - никакие подвиги не спасли бы от прозвища "шутовской роты". Латинское "сагиттарий" обозначало исключительно стрелка из лука. Мне нравилось итальянское "тиратор", последнее и было введено в употребление, хотя, как оказалось, ненадолго. В тот день предстояло непростое дело: переспорить в присутствии государя обоих генералов - отменно умных людей - и добиться создания отдельного тираторного полка. К счастью, у меня нашлось несколько дней, чтобы подготовить основательные аргументы.
- Пехотный огневой бой суть математическая задача. Частота выстрелов, плотность огня на аршин фрунта, доля попаданий на разных дистанциях, стойкость к потерям - все это можно выразить в числах. Строй и передвижение войск - удел геометрии. Решить сию задачу означает найти наилучший способ причинить неприятелю нестерпимые для него потери и сберечь собственных солдат. Превосходство винтовальных фузей нового образца над обыкновенными по дальности прицельного огня позволяет достигнуть более чем десятикратного увеличения количества попаданий на дистанциях, превышающих…
Похоже, царю не удалось толком отдохнуть за прошедшие полмесяца: вид у него был нездоровый и усталый. Пощадив терпение слушателей, я избавил их от флюентов, флюксий и прочей научной кухни, выложив сразу готовые блюда в виде больших листов со схемами и чертежами, изображающими перестроения на поле боя.
- Вычисления показывают, - жест рукой на стопу бумаги с расчетами, - чем равномернее распределение винтовочных стрелков по фрунту, тем большую пользу они способны принести. Будучи собраны в отдельный батальон, тираторы быстро сделают брешь во вражеской линии, которую, однако, легко закрыть резервами. Избыток огневой силы окажется неиспользованным. Неприятель способен предпринять супротивные акции, которые очевидны: сосредоточение артиллерии на этом участке и стрельба ядрами с предельных дистанций, на которых даже винтовка не способна состязаться с пушкой. Может, и способна, - но таких опытов пока не проводилось.
Князь хладнокровно терпел нелояльность подчиненного, Брюс хмурился, но понимающе кивал головой, инженер Василий Корчмин - по опыту и влиянию не уступающий иным генералам - слушал с неослабным интересом.
- Рота на полк составляет разумную пропорцию, однако для достижения наилучшего результата требуется всю ее поставить первой шеренгой в некоторый момент боя, а значит - разрушить гармонию строевых эволюций. Иметь в составе полка сразу пикинеров, фузилеров и тираторов слишком сложно.
Заблаговременно вычерченные схемы маневрирования лежали на столе: мало надежды, что обычный полк сумеет быстро научиться такому. Вертикальная складка на лбу Якова Вилимовича пролегла еще глубже. Решение, которое мне пришлось долго обдумывать, он нашел мгновенно:
- Сделать тираторную роту девятой, сверх обыкновенного штата, и ставить фор-линией, не затрагивая остальных построений.
- Именно это я и хотел предложить, господин генерал-поручик! Чрезвычайно обрадован, что наши мысли совпадают! Только…
Брюс совсем сморщился: он понял, что последует какая-то гадость. И правда, последовал рассказ о неизбывных страданиях с затравочными капсулами, пристрелкой и ремонтом ружей, завершенный бесспорным выводом:
- Содержать отдельную пороховую лабораторию и походную мастерскую при каждой роте просто немыслимо. С этой точки зрения пропозиция генерала князя Голицына собрать новоманерные войска вместе - не только предпочтительный, но и единственно возможный способ.
Всё, дразнить начальство больше нельзя. Нужный градус достигнут. Противоречие обрисовано. Пора предлагать выход из тупика. Я изложил выношенную после Головчинской баталии систему "идти вместе - биться врозь", предусматривающую распределение стрелков по разным полкам только на время боя, и поставил вопрос, подчинять ли их чужим полковникам или оставить под отдельной командой.
- Ладно, - прервал утомительные мудрствования молчавший доселе государь, - это решим. Набирай полк. Сколько у нас фузей новоманерных?
Я назвал цифру: Никитич посылал мне подробные отчеты каждый месяц.
- Значит, пока две роты с винтовальными фузеями, остальные - с простыми. Как возможно будет, заменишь.
- С позволения Вашего Величества, лучше поделить винтовки по ротам в равной пропорции.
- На твое усмотрение, раз уж ты все рассчитал. Кто из твоих в какую должность годится - тебе лучше известно, напишешь. По деньгам генерал-кригсцальмейстеру прикажу, чтоб не было задержки. Людей бери из здешнего гарнизона, после гвардии. Не хватит годных - езжай в Москву, там летом рекрут много пришло. К весне справишься?
- Еще хотя бы роту старых солдат, государь. И дюжину офицеров потолковее, выбрать самому. Восемь капитанов и полковой штаб из моих унтеров никак не выйдет.
- В гошпитали возьмешь. Полки скоро уйдут, кто не успеет выздороветь - твои. Только с французской болезнью не бери, этим отставка.
Последнее указание не сильно меня ограничило: "французов" оказалось немного. Из всего Семеновского полка - трое, в десятки раз меньше пропорции, обычной у просвещенных европейцев. Это несмотря на то, что жрицы любви, стоило армии остановиться, слетались отовсюду, как мухи на мед. Петр, с его страстью все регламентировать, издал указ, ограничивающий цену их услуг одной копейкой, дабы не вынуждать солдат к воровству. Сам он в подобных случаях расплачивался золотым червонцем - тоже, в сущности, копейка, сравнительно с тем, что тратил на женщин Август. У меня была иная манера: становиться на постой к молодым вдовам и солдаткам, всегда готовым приютить симпатичного и щедрого офицера, хотя и вздыхавших с сожалением: "батюшки, тощой-то какой!" Сердобольные бабы оценивали мужчин как и всякую прочую скотину - по упитанности.
Сколько ни чурайся грязных визгучих девиц, надо признать, что и худшие из них все же честнее иных высокопоставленных персон. Вскоре разъяснилась стратегия Карла. Не помню другого случая, когда бы я так радовался, что ошибся. Не турецкая война, а всего лишь гетманская зрада стала причиной движения шведов на юг, и с каждым днем появлялось все больше сомнений в правильности королевского решения. Некоторое время я задумывался, вспоминая "машкерадный бой" под Нарвой, не могут ли действия Мазепы быть частью дьявольски хитрой игры царя по завлечению в ловушку шведского волка, потом понял: ни один смертный не способен сравниться со слепым механизмом судьбы в опровержении людских замыслов. Старик всего-навсего хотел оказаться на стороне сильнейшего. Он возложил надежды на Карла - не думая, что Карл сделает ставку на него. И проиграет: когда каждый из союзников рассчитывает прокатиться на шее другого, это не удается никоторому. Подвигнув короля на действия столь опрометчивые, гетман по праву может считаться его погубителем. Стоит ли на этом основании называть престарелого интригана спасителем России - решайте сами. Он подарил нам образцовый пример противоположности замысла и результата. Жаль только людей, увлеченных им за собой и по его вине пострадавших.
Невежество мое в отношении малороссийских дел помог рассеять Семен Филиппович Палий. В Москве, отбирая себе восемьсот человек из двадцатитысячного гарнизона, я встречался в свободное время со многими людьми и имел случай познакомиться с возвращенным из ссылки казачьим полковником, ставшим моим Вергилием на кругах украинской политики. Мы подружились, несмотря на всю разницу в возрасте и воспитании. Палий с первой встречи вызывал доверие и симпатию: за стариковской слабостью тела таился могучий, вольный, несломленный дух. Можно представить, каким был этот человек в расцвете своих сил, и что значит стать полковником не по назначению, а по свободному выбору людей. Мне сразу подумалось, что отец мой был его ровесником - и вполне возможно, товарищем. Теперь я на девяносто девять сотых уверился в своем происхождении из казаков. Донских или запорожских - не знаю, спросите что-нибудь попроще. Седой воин охотно рассказывал о прежних боях и походах, о турецкой осаде Вены, о морских набегах запорожцев на вражьи берега. Странным и чрезвычайно увлекательным казался взгляд с польской и московской сторон на войну против турок, некогда составлявшую главный предмет разговоров венецианской детворы.
Весной, в конце мая, я присоединился к армии Шереметева с новым полком, - сырым, как только что отформованный кирпич. Неудивительно: батальоны маршировали один из Тулы, другой из Смоленска, встретившись только на Украине, так что полковой экзерциции совершенно быть не могло, и даже ротная весьма вразнобой проводилась. Рьяно принявшись исправлять сии упущения, я мало что успел за неделю, прошедшую до приезда государя. Пришлось откровенно ему доложить, что мои солдаты годны покамест только на оборону укреплений.