2) На основании ранее, 21 октября 1917 года, при Атамане Каледине заключенных договоров Донская республика, как часть целого, входит в состав "Юго-Восточного союза" - из населения территорий Донского, Кубанского, Терского и Астраханского казачьих войск, горских народов Северного Кавказа и Черноморского побережья, вольных народов степей юго-востока России, Ставропольской губернии, Черноморской губернии и части Царицынского уезда Саратовской губернии и обязуется поддерживать интересы этих государств и их законных правительств.
3) Относительно установления точных границ и торговых и иных отношений между Донским войском и Украиною ведутся переговоры, для чего послано посольство в лице Черячукина и Свечина.
4) Донское войско не находится ни с одною из держав в состоянии войны, но, держа нейтралитет, ведет борьбу с разбойничьими бандами красногвардейцев, посланных в Войско Советом народных комиссаров.
5) И впредь Донское войско желает жить со всеми народами в мире на основании взаимного уважения прав и законности и соблюдения общих интересов.
6) Донское войско предлагает всем государствам признать его права, впредь до образования в той или иной форме Единой России, на самостоятельное существование, и государствам, заинтересованным в торговых или иных отношениях, прислать в Войско, в его столицу Новочеркасск, своих полномочных представителей или консулов.
7) В свою очередь, Донское войско пошлет в эти государства свои Зимовые станицы, то есть посольства, для установления дружеских отношений.
Обо всем этом прошу Вас, милостивый государь, широко объявить с согласия Вашего Правительства всем гражданам Вашего государства. Донской Атаман генерал-майор Краснов".
В письме генералу Франше д'Эспере атаман коротко писал о постепенном освобождении Войска Донского от большевиков, о тех кровавых жертвах, которые при этом пришлось принести Войску, о причинах, побудивших его войти в сношения с Германией и написать письмо императору Вильгельму. Донской атаман указывал на то, что силы, борющиеся против большевиков - Донская и Добровольческая армии - в общем невелики, он писал, что без иностранной помощи Россию не спасти. Донской атаман указывал, что единое командование будет возможно осуществить лишь тогда, когда Добровольческая армия повернет на настоящее направление и пойдет на Москву. Наиболее желательными вождями для такого объединенного командования атаман назвал генералов Щербачева и Николая Иудовича Иванова.
"…Без помощи союзников освободить Россию невозможно, - заканчивал свое письмо атаман. - Помощь эта может выразиться в присылке снаряжения, оружия, технических средств борьбы, обмундирования и денег, тогда борьба затянется на один, на два года, или в присылке кроме этого еще 3–4 корпусов войск 90 - 120 тысяч, тогда в 3–4 месяца можно всю Россию освободить.
Советские власти ненавидимы русским народом, и русский народ ждет только толчка, чтобы свергнуть их. Красная армия труслива, подвержена панике и бежит даже от наших войск, численно раз в 10 меньших, нежели она.
Если назначить один корпус для освобождения Кавказа, один вверх по Волге на Царицын, Саратов, Самару, Пензу, Тулу и Москву, один на Воронеж, Рязань и Москву и один на Харьков, Курск и Москву, можно с уверенностью сказать, что только до Саратова, Воронежа и Курска придется идти походом и с боями - по взятии их Москва падет и дальнейшее движение примет характер триумфального шествия и торжественных встреч.
Украину временно придется занять иностранными войсками…
Было бы крайне желательно, чтобы теперь же опытные генералы французских, английских или американских войск прибыли бы в Новочеркасск, посетили бы со мною фронты, посмотрели бы войска, чтобы они могли бы составить правильное представление как о Донской армии, так и о самом характере борьбы с большевиками.
Из прилагаемого при сем правительственного сообщения Войска Донского от 22 мая сего года Вы усмотрите, что Войско Донское все время было верно идее Единой, Неделимой России и за свободу, и счастье ее только и борется, рассчитывая на сохранение за собою своих вечных привилегий и казачьих прав.
Податели этого письма, я это позволю себе еще раз повторить, являются вполне осведомленными и полномочными послами моими для переговоров с державами Согласия, на которых мы и теперь, как и всегда, смотрим, как на своих верных союзников, притом обязанных нам за помощь в1914, 1915 и 1916 годах, когда мы, русские, помогли им своими победами в Пруссии и Галиции…"
Атаман преподал своим посланникам тот взгляд, что он считает, что союзники и особенно Франция обязаны помочь России в борьбе с большевиками, что это ее нравственный долг и что донские казаки верят в глубокую порядочность французской нации, которая не откажется в уплате по векселю. Атаман настаивал на полной самостоятельности Донского войска до тех пор, пока не явится настоящее российское правительство, будь то император или президент, или соберется полномочное Учредительное собрание, и атаман не признавал генерала Деникина ни за диктатора, ни за полноправного главнокомандующего, но смотрел на него только как на командующего союзной армией. Посланные им люди были строевые офицеры, полковник Янов притом же был пылкий, несколько экзальтированный, влюбленный в Дон человек, гордый победами и успехами донских казаков.
Когда донские посланцы прибыли в Яссы, ясское заседание там уже закончилось. Генерала Франше д'Эспере в Яссах не было, и вместо него был генерал Бертело. У Бертело были уже готовые инструкции. В Версале было решено признать одного вождя, и этим вождем был заочно признан генерал Деникин. С ним шла слава кристальной чистоты и верности союзникам, он глубоко ненавидел немцев. Его агенты уже были при французском командовании. Они доложили об измене гетмана Скоропадского России, они нарисовали Донское войско полубольшевистским государством, руководимым немцами, не имеющим никакой армии, словом "quantite negligeable", а донского атамана как ставленника и клеврета императора Вильгельма.
Все это было высказано генералом Бертело на первом приеме Сазонову и Янову и встретило с их стороны горячий, страстный отпор. Может быть, слишком горячий и более страстный, нежели позволяли требования дипломатии. Были сказаны упреки по адресу Добровольческой армии, было сказано, что самым бытием своим Добровольческая армия обязана Донскому войску и немцам…
Расстались холодно, и дальнейшие переговоры прервались. Только благодаря глубокому такту генерала Щербачева и его примирительной политике через три дня генералу Сазонову удалось добиться вторичного свидания с генералом Бертело, на котором все шероховатости были сглажены и Дону была обещана помощь в одинаковой мере с Добровольческой армией.
Там же было выяснено, что Украина непременно вся будет занята иноземными войсками. Или союзники принудят оставить там германские войска, или Украина будет занята англо-французской армией. Помощь была обещана широкая, готовилась к перевозке на юг России вся Салоникская армия. От союзников веяло победой, и донские посланники вынесли то убеждение, что победители Германии сокрушат и большевиков. Относительно присылки на Дон своих представителей генерал Бертело высказался осторожно. Представители будут посланы в Новороссийск к генералу Деникину, на Дон же никого посылать не предполагается, так как Донское войско рассматривалось в Версале как часть Добровольческой армии.
Донесения об этом успокоили атамана за его левый фланг - Украину, и атаман приказал взять З6-ю Донскую дивизию из района Каменской станицы для усиления царицынского направления, где ожидали только прибытия купленных у немцев 12 шестидюймовых морских орудий Канэ, платформы и установки для которых были уже готовы и собраны в Таганроге. За пушками этими был послан в Севастополь донской пароход "Сосиэте".
Непосредственным сношениям с союзниками атаман придавал только моральное значение, как поддержке его влияния и авторитета в Войске. Большевики знали, конечно, о событиях на западе и повели сейчас же широкую пропаганду о том, что союзники никогда не будут помогать ни Деникину, ни донскому атаману, потому что демократия Западной Европы с большевиками заодно и не допустит, чтобы ее солдаты пошли против большевиков.
Эта пропаганда имела большой успех как в Красной армии, так и у донских казаков. Прибытие союзнических полков на фронте показало бы красноармейцам, что их комиссары лгут. Красная армия только что зарождалась. Факты сдачи целыми тысячами, убийства комиссаров на фронте, митинги и обсуждения боевых приказов ясно показывали ее неустойчивость. Появление на фронте даже незначительных частей иноземных войск должно было поразить воображение противника, а в той войне, которая была тогда, это было девять десятых успеха.
Обратно, неприезд союзников на Дон, отсутствие их военных частей на фронте или хотя бы в тылу у казаков должно было окончательно подорвать силы казаков. А эти силы были напряжены теперь до крайности. Казаки держались только надеждами на скорую выручку и на помощь союзников. Донскому атаману нужно было добиться того, чтобы союзники были на Дону на Донском фронте, потому что именно на Донском фронте разыгрывались теперь события первостепенной важности, события, которые грозили самому существованию Дона. И с этой стороны прибытие союзников только в Новороссийск подрывало у казаков веру в своего атамана в минуту решительного сражения на фронте.
Но то, чего не удалось добиться официальной донской миссии генерала Сазонова и полковника Янова у генерала Бертело, то совершенно частным образом устроил адмирал Кононов, донской казак по происхождению, бывший случайно в Севастополе на встрече англо-французской эскадры. Ему удалось свести с английским адмиралом атамана Зимовой станицы Донского войска при крымском правительстве полковника Власова, они рассеяли те неправдоподобные слухи, которые распускались агентами генерала Деникина про Донское войско и его атамана, заинтересовали адмирала в военной и строительной работе Донского войска, и он отправил 21 ноября (старого стиля) из Севастополя два миноносца в Таганрог. Официальная цель похода миноносцев была заняться промерами Азовского моря, неофициально английскому капитану Бонду и французскому капитану Ошэну (Hochain) было приказано с несколькими офицерами и матросами посетить Донское войско и доложить кто прав - донские казаки, которые говорят о том, что Войско Донское вполне самостоятельное, организованное государство с армией, опирающееся на законы, или Добровольческая армия, которая говорит, что Донское войско есть полубольшевистская страна, раздираемая анархией и находящаяся в полувассальном отношении к германской империи.
На Дону начали готовиться к встрече так давно и так жадно ожидаемых союзников. И казалось, что яркое солнце появилось в хмурые и холодные осенние ноябрьские дни.
Глава XIII
Положение Добровольческой армии на Кубани. Смерть лучших вождей этой армии генерала Маркова и полковника Дроздовского. Генералы Покровский и Шкуро. Отношения к Кубани и Дону. Требование признания Доном над собой власти генерала Деникина
После освобождения Екатеринодара и созыва Кубанской Рады положение Добровольческой армии на Кубани стало двойственным. Кубанское войско, видя быстрые успехи Донского войска в государственном строительстве, мечтало освободиться от опеки Добровольческой армии и начать устраиваться так же, как и донцы. Оно и план государственного устройства взяло донской. Устроило у себя военное училище, приступило к устройству офицерской школы, создавало политехнический институт и мечтало о своем университете. Рада разбилась на два главных течения: украинское и самостийное. Украинцы уговаривали кубанцев совершенно слиться с ними и стать частью Украины. Об этом вели переговоры председатель Рады Быч и Рябовол. Самостийники стояли за устройство федерации, в которой Кубань была бы совершенно самостоятельной, и для проведения этого они искали тесного союза с донскими казаками. И те, и другие соединялись в одном - в стремлении освободиться от опеки генерала Деникина. Умеренная часть Рады - фронтовые казаки и войсковой атаман Филимонов - держались за добровольцев. Они боялись остаться одинокими в борьбе с большевиками, хотели за счет добровольцев освободиться от большевиков. Атаман Филимонов всем был обязан генералу Деникину, но для казаков он был ничто. Война выдвинула своих героев, кумиров народной толпы. Жадный до наживы кубанский казак боготворил тех вождей, которые добычей считали не только оружие и снаряды, но и имущество магазинов и кооперативных лавок занятых городов и сел, которые налагали на жителей контрибуции, взыскивали их и делились полученными деньгами с казаками. Такими вождями были генералы Покровский и Шкуро. Тот самый Покровский, который в апреле пробовал самостийничать перед генералом Корниловым, стал послушным слугою у генерала Деникина. Характера он был решительного и в основу войны положил грабеж. Когда соединенный Доно-Кубанский отряд переходил весною 1918 года снова в Кубанскую область, генерал Покровский до основания взорвал фундаментальный железнодорожный мост через реку Кубань лишь для того, чтобы донцы не перешли в Кубань и не стали там требовать своей части добычи. Пока в его отряд входили донские части, между кубанцами и донцами были постоянные споры из-за добычи.
Другой кумир кубанцев был генерал Шкуро. Молодой еще человек, он в русско-германскую войну командовал партизанским отрядом при 3-м кавалерийском корпусе. Как и все партизаны в эту войну, он ничем особенно не отличался. Во время войны с большевиками он выдвинулся быстрым освобождением и такою же быстрою сдачею Кисловодска. Однажды в изнемогавший под большевистским гнетом Кисловодск с гор спустился небольшой конный отряд, предводительствуемый элегантно одетым в свежую черкеску молодым офицером. Большевики после недолгой перестрелки бежали. Отряд вошел в город и сейчас же расклеил афиши об освобождении города от большевиков частями Добровольческой армии Шкуро. Начальник отряда - это и был Шкуро - сам тогда затруднявшийся, в каком чине он находится, потому что его подлинный чин есаула казался ему слишком малым, ходил по парку, ездил по окрестным станицам, поднимал против большевиков Терское войско. Он потребовал, чтобы скрывшиеся по подвалам и закуткам генералы и офицеры открыли свое звание и явились к нему регистрироваться. Это была очень неосторожная и преждевременная мера. Население с удивлением узнало, что многие сапожники и ремесленники - люди в больших чинах. Шкуро собирал деньги на продолжение борьбы, был кумиром кисловодских дам как освободитель… Но когда из гор загремела по Кисловодску большевистская артиллерия, а терские казаки Волгского полка из Пятигорска не то держали нейтралитет, не то примкнули к большевикам, Шкуро так же быстро, как пришел, так и скрылся, уведя с собою незначительную толпу кисловодских "буржуев".
Большевики снова вошли в Кисловодск и жестоко расправились с офицерами. Тогда от их руки погиб и Рузский, один из главных виновников отречения царя и начала русской революции.
"Мне отмщение и Аз воздам!.."
Покровский и Шкуро нравились кубанцам. Они отвечали и духу Добровольческой армии - духу партизанскому.
По мере освобождения Кубанского войска от большевиков число кубанцев увеличивалось, и они преобладали над добровольцами. Ко времени прибытия союзников, то есть к ноябрю 1918 года, в Добровольческой армии считалось 351/2 тысячи кубанцев и 71/2 тысячи добровольцев. Не было прежних вождей Добровольческой армии.
Убит был и красиво, истинным героем умер генерал С. Л. Марков. 12 июня в одном из первых боев Добровольческой армии после отдыха на Дону в станице Мечетинской "предводительствуемые генералом Марковым части 1-й пехотной дивизии после упорного боя овладели мостом и станцией Шаблиевка. Задача, поставленная дивизией, составлявшей левый фланг Добровольческой армии, была блестяще выполнена. Враг бежал, но часть его артиллерии еще продолжала стрелять, и одним из последних снарядов был ранен генерал Марков".
Был ранен в ногу и умер от заражения крови в ростовском госпитале другой герой - рыцарь Добровольческой армии - Дроздовский.
Генерал Деникин становился одиноким. Покровский, Шкуро, новая знаменитость - генерал из рядовых казаков, окончивший всего учебную команду военного времени, Павличенко не могли быть ему ни советниками, ни помощниками, они сами нуждались в советах и руководстве, а генерал Деникин все более удалялся от армии и углублялся в политику.
В Новочеркасске политике не было места. Донской атаман определенно отмежевался от политики и искал только работников. Его кабинет управляющих отделами был совершенно пестрый. В нем были кадеты, были монархисты, управляющим отделом народного просвещения был левый социалист-революционер, почти большевик. Атаман одинаково разрешал собрания эсеров, кадетов и монархистов и одинаково их прикрывал, как только они выходили за рамки болтовни и пытались вмешаться во внутренние дела Войска. На Дону одновременно с эсеровской газетой "Приазовский край" выходил монархический "Часовой". На Дону разрешалось работать, но воспрещалось мешать работе других. "Общественные деятели", если они не были у дела, на Дону не ценились. С Дона был выслан М. В. Родзянко, и на Дону дали понять А. И. Гучкову, что ему делать там нечего.
Все это собралось теперь в Екатеринодаре. Генерал Деникин оказался в центре самых сложных и запутанных политических интриг. Он поставил на своем знамени "Единую и Неделимую Россию", и все то, что не совпадало с этим, было ему ненавистно, и он враждебно к этому относился.
Скоропадский был изменником, изменниками были все украинцы, а с ними вместе изменниками были и руководители Рады - Быч, Рябовол, П. Л. Макаренко и все те, которые мечтали о федерации.
Как-то, несколько позднее, генерал Деникин был на большом официальном обеде у кубанского атамана в его дворце. Над дворцом, подобно тому, как это было на Дону, реял свой кубанский национальный флаг. Атаман сидел на первом месте, Деникин на втором. Это его оскорбило и взорвало. Когда дошло дело до речей, он сказал почти буквально следующее:
- Недавно над этим дворцом развевалось красное знамя и под ним во дворце сидела разная сволочь. Теперь над дворцом развевается знамя иных цветов и сидят иные, прочие люди. Я жду, когда над этим дворцом взовьется флаг Единой Великой России! За Единую, Неделимую Россию, ура!..
Заслуги кубанцев в боях и на походе затирались. В донесениях о них умалчивали или ставили на втором месте. Природные кубанские казаки, за исключением Шкуро, Улагая и Павличенко, не занимали видных мест. В штабе Деникина кубанцев не было, а генералы русской службы Май-Маевский, барон Врангель, Эрдели, Покровский выдвигались на видные места. Это злило кубанцев.
К Дону отношение было сдержанное. На него тоже смотрели, как на неблагодарного сына и стремились прибрать к рукам. В это время известным поэтом-сатириком Мятлевым в Киеве было написано следующее остроумное стихотворение, рисующее положение Юга России к прибытию союзников:
Не поется мне и не пишется,
День-деньской в ушах моих слышится:
"Ах ты, Русь моя, Русь родимая,
Ты единая, неделимая!.."