Но в том-то и дело, что англичане несколько терялись от слишком большой морской активности России, у которой еще так недавно не было на Балтике ни одной порядочной баржи. И Прутский поход нисколько не утешил руководителя британской политики статс-секретаря Сент-Джона. Любопытное письмо писал он из королевского дворца в Лондоне Чарльзу Витворту 30 октября 1711 г., т. е. через каких-нибудь три месяца после Прутского похода и когда уже явно обнаружилось, что "северные союзники" - Россия и Дания - с новой энергией будут теснить шведов на море. Сент-Джон, с одной стороны, боится, что союзники потерпят поражение от шведов, так как это усилит позицию Франции, а с другой - тот же Сент-Джон лишь немного меньше боится полной победы России и Дании над Швецией: "Эти предприятия (русских и датчан против шведов - Е. Т.) будут одинаковым образом, хоть и в меньшей степени, иметь зловредное действие, если им удастся очень сильно подавить Швецию (to reduce Sweden very low), так как это уничтожило бы равновесие сил на севере".
Если учесть это заявление Сент-Джона в доверительнейшем служебном письме к подчиненному ему послу, то не приходится удивляться видимой путанице, мнимой непоследовательности, противоречивости британской политики в годы второй половины Северной войны. Не забудем, что ведь были в то время такие моменты, когда англичане просто не знали, как бы поскорее выпутаться из затянувшегося состязания с Людовиком XIV. "При том положении, в котором мы теперь находимся, - говорится в том же письме, - я думаю, что самое лучшее тянуть дело (to temporise) с этими государями (датским и русским - Е. Т.), раз уж нам невозможно навязать им свою волю или возвратить себе тот вес, который мы прежде имели, пока мы не будем настолько счастливы, чтобы выпутаться (to draw ourselves) из ведущейся нами войны".
Это - исчерпывающее объяснение всех мнимых странностей английских дипломатических сношений с Петром. Сегодняшним врагом англичане считали Людовика XIV, а завтрашним - Петра. И кроме этих беспокойств по поводу усиления русского флота, англичан тревожили еще постоянно возникавшие, потухавшие и вновь появлявшиеся слухи, что у царя ведутся какие-то переговоры с Версальским двором и что можно будто бы ждать при французском посредничестве прекращения на выгодных для России условиях русско-шведской войны и затем вступления Петра в коалицию против Англии.
Поневоле богобоязненные британцы охотно начинали возлагать свои лучшие упования на всевышнего создателя, который, может быть, догадается наслать на русских чуму: "В таком народе (в боеспособных солдатах - Е. Т.) самодержавное правительство (России - Е. Т.) никогда не будет иметь недостатка, разве только всемогущий бог нашлет на них общую чуму (a general plague)", - утешает английский агент в Москве А. Вейсброд своего начальника статс-секретаря Сент-Джона. Так он крепит (в официальной бумаге за номером) в приунывшем министре пошатнувшуюся надежду на вседержителя, на светлое будущее Англии и на чуму в России.
Задача завоевания Южной и Юго-Западной Финляндии диктовалась Петру всей политической и стратегической обстановкой. Отношения с союзниками стали таковы, что Петр очень зорко следил за польско-саксонскими войсками, которые весьма подозрительно маневрировали около Курляндии. С Данией тоже многое не клеилось и не приходило в ясность. Речи не могло быть о том, чтобы сильным ударом союзных флотов с юга, от Копенгагена, Борнгольма, Данцига, Ревеля, заставить шведов мириться. После завоеваний 1710 г. именно это было главной задачей политики Петра относительно Швеции.
Но если этот удар нельзя нанести от южного берега Балтийского моря, то оставался лишь один исход: базироваться на северном берегу Финского залива, взять Гельсингфорс, взять Або, попытаться овладеть Аландскими островами, превратить Юго-Западную Финляндию в плацдарм для нападения на шведские берега или хотя бы создать серьезную угрозу нападения, что могло заставить шведов согласиться на мир. Завоеваний в самой Финляндии, т. е. новых постоянных земельных приобретений там, царь не искал, он решил удовлетвориться полосой земли между Кексгольмом и Выборгом.
Конечно, предстояла встреча со шведами и на суше и на море. В течение всего 1712 г. и в течение весны 1713 г. шла самая кипучая работа по постройке галерных судов и подготовка уже имевшихся линейных кораблей. Блестящая стратегическая мысль Петра, деятельно осуществляемая Апраксиным, Боцисом и др., заключалась в том, что главная роль в предстоящих военных действиях выпадет на долю не линейных кораблей, а весельных и парусных галер, полугалер, бригантин и т. п., т. е. судов, для которых возможно маневрирование в шхерах. Около двухсот этих гребных судов было готово к походу уже весной 1713 г.
Это не значит, что Петр прекратил постройку и покупку новых и новых линейных кораблей в 1712-1713 гг. Царь знал, что без них на просторах Балтики рано или поздно не обойтись, потому что шведский флот пока еще очень силен. Но для такой операции, как завоевание Финляндии, линейный флот не был так непосредственно нужен, как флот галерный.
Галеры двинулись в поход из Петербурга 26 апреля 1713 г., под командованием Апраксина. Авангардом командовал контр-адмирал Петр Михайлов (царь), кордебаталией - Апраксин, а арьергардом - шаутбенахт Боцис, венецианский грек на службе России, очень дельный моряк, хотя и не чуждый склонности к интриге, "склоке". До Березовых островов галеры шли под прикрытием корабельного флота, которым командовал вице-адмирал Крюйс. 8 мая галерный флот подошел к Гельсингфорсу, и 11 мая, в результате совместных действий галер и десанта, город был занят. 17 августа князь Голицын по суше, а Апраксин на гребных судах морем пошли от Гельсингфорса к Або. Город был сдан без сопротивления 28 августа 1713 г..
Итак, с этого момента Стокгольм оказался весьма недалеко от крайнего западного пункта Финляндии, которым овладел Петр. С точки зрения организации постоянной (и все увеличивающейся) угрозы столице Швеции занятие Або явилось важным моментом в истории Северной войны.
ГЛАВА 7
Шведы, несмотря на тяжкие неудачи в 1713 г., на появление русских в Або и на потерю всей Южной и части Западной Финляндии, вовсе не считали себя побежденными на море. Они не могли, конечно, не видеть, что сделали капитальную ошибку, не выстроив вовремя достаточно гребных судов, оставшись поэтому в почти беспомощном положении при действиях русских моряков в шхерах. Но чем объясняли впоследствии шведы свой губительный промах? Именно своим высокомерным отношением к русским морским силам, самоуверенным убеждением, что они, будучи сильнее русских при единоборстве линейных кораблей, даже и не подпустят русских к шхерам, а потом потопят их в открытом море. Все это оказалось ошибкой и патриотической фантазией. Шведы даже и не заметили того, как стало меняться соотношение сил и в линейных флотах, они ничего в точности не знали не только о всех постройках кораблей на русских верфях, но и о непрерывных покупках судов для русского флота за границей. Морская разведка у шведов была в те времена из рук вон плоха. Не весьма блестящей, впрочем, была она и у Петра. Единственной державой, у которой морской шпионаж (вспомоществуемый очень энергично шпионажем дипломатическим) всегда оказывался на высоте, была Великобритания. А затем нужно сказать, что даже в те годы, когда шведский флот еще был и в действительности гораздо сильнее русского, шведское командование как-то не сумело найти места, где можно было бы нанести русским серьезный удар.
Требовалось испытание, хотя бы в ограниченных размерах, чтобы обе стороны могли получить некоторый новый материал для сравнения относительной оперативности своих флотов и их общей боеспособности. Таким испытанием, правда, еще не давшим полного материала для окончательного, категорического, бесповоротного решения вопроса, но произведшим громадное впечатление и в Швеции, и в России, и в Европе, явился бой у Гангута 27 июля 1714 г.
Шведское правительство, зная о приготовлениях русского командования к десантным операциям через Ботнический залив, тотчас после открытия навигации весной 1714 г. выслало к полуострову Гангут эскадру адмирала Ватранга, чтобы преградить путь русским галерам в Або-Аландский район.
Русский план кампании 1714 г. предусматривал переход галерного флота с десантом в Або, занятие Аланского архипелага и, в зависимости от обстановки, вторжение на территорию Швеции. Корабельный флот должен был прикрывать гребные суда до входа их в шхеры и потом идти в Ревель, чтобы воспрепятствовать проходу неприятельских линейных кораблей в Финский залив, а в случае необходимости - также оказать содействие гребному флоту, если бы последний встретил препятствие со стороны шведского линейного флота.
20 мая 1714 г. 99 полугалер и скампавей с десантом 15 тысяч человек под командованием генерал-адмирала Апраксина направились от Котлина в шхеры. Со стороны моря гребные суда прикрывал корабельный флот (18 кораблей, фрегатов и шняв) под командованием контр-адмирала Петра Михайлова. В районе Березовых островов флоты разделились: гребной флот пошел в шхеры, а корабельный - в Ревель.
11 июня корабельная эскадра прибыла в Ревель, где она соединилась со стоявшими там купленными за границей и построенными в Архангельске кораблями. Всего Петр имел теперь под своим командованием 16 линейных кораблей, 8 фрегатов и шняв. Экипаж этого флота был равен 7 тысячам человек, пушек было 1060.
Гребной флот 29 июня подошел к бухте Тверминне и здесь остановился, так как дальнейший путь был невозможен из-за присутствия неприятельского флота у Гангута.
У Ватранга было 16 линейных кораблей, 8 галер, 2 бригантины, 2 галиота. Ватранг находился у оконечности полуострова Гангут, и галерный русский флот, идя из Тверминне к западу, чтобы обогнуть Гангутский полуостров и затем идти в Або, непременно должен был натолкнуться на шведскую эскадру, сторожившую здесь русских.
Что было делать? Вызвать из Ревеля весь линейный флот и сразиться с Ватрангом в открытом море? Риск был слишком велик. Лучшие суда противника были налицо, и их артиллерия была очень велика. Решено было лучше уж рискнуть галерами, чем линейным флотом. И тут Петр (прибывший из Ревеля на галерный флот 20 июля) и Апраксин (главнокомандующий) обнаружили большую находчивость. Они пошли на совсем необычное дело: решили в узком месте Гангутского полуострова устроить "переволоку" и перетащить часть галер через эту переволоку к западу, чтобы создать в стане противника замешательство. Соответствующие работы уже делались и приходили к концу, когда Ватранг, узнав об этом, отделил 25 июля фрегат, 6 галер и 2 шхербота, отдал их под команду шаутбенахта Эреншильда и направил его к западной части Гангутского полуострова, именно туда, где кончалась русская "переволока" и где можно было ждать спуска перетащенных по суше русских галер в море. Уже это раздробление сил оказалось роковой неосторожностью шведского адмирала Ватранга. Но в тот же день Ватранг допустил и другую, еще худшую неосторожность: он отрядил 8 линейных кораблей, фрегат и 2 бомбардирских судна под командованием адмирала Лиллье к Тверминне, где стояли русские суда. Петр, выследив первым это движение, принял дерзкое решение: пользуясь ослаблением сил Ватранга и наступившим мертвым штилем, когда парусные корабли не могли двинуться с места, он приказал 26 июля отряду из 20 скампавей, под командованием капитан-командора Змаевича, идти на прорыв с обходом шведского флота мористее его расположения. Отряд Змаевича немедленно тронулся в путь. Адмирал Ватранг, заметив движение русских скампавей, приказал сняться с якоря и буксировать свои корабли шлюпками к проходившим скампавеям Змаевича. Одновременно шведы открыли сильный артиллерийский огонь, не причинивший, однако, нашим судам никакого вреда, так как скампавеи шли вне дальности пушечной стрельбы. .
Видя успех своего замысла, Петр направил по тому же пути еще 15 скампавей под командованием бригадира Лефорта, которые так же успешно прошли мимо шведского флота. Прорвавшиеся скампавей по приказанию Петра обошли Гангутский полуостров и заблокировали шведский отряд кораблей шаутбенахта Эреншильда.
Рано утром 27 июля 1714 г. русские обнаружили, что шведский флот отошел от берега и расположился там, где накануне прошли русские галеры. На море был мертвый штиль. Петр немедленно воспользовался но' вой оплошностью шведского адмирала и приказал остальным судам начать прорываться, держа путь между шведским флотом и берегов. В 4-м часу утра Апраксин повел свой флот мимо неприятеля. Шведы встретили жестоким обстрелом русские суда, с отчаянной смелостью прорывавшиеся на запад. Но русские прорвались, потеряв всего одну галеру. Самое опасное мгновение миновало, и теперь наступила тяжкая расплата шведского флота за ошибки Ватранга, которые были вызваны полной уверенностью в своей силе и русской слабости. Блестящие качества Петра как флотоводца, а также изумительная храбрость русских экипажей дали в результате замечательную победу.
Бой начался в 2 часа дня страшной артиллерийской стрельбой с обеих сторон. Русские пошли на абордаж. Петр находился в центре боевых действий. Через 3 часа боя, кончившегося рукопашной на палубах шведских судов, шведы сдались. Тяжко раненный, истекающий кровью шаутбенахт Эреншильд был взят в плен. Вся эскадра Эреншильда попала в руки русских. "Из 941 человек шведов, участвовавших в деле, убито 9 офицеров и 352 нижних чинов, а у нас - 124 человека и в том числе 8 офицеров". Шведские фрегат "Элефант", 6 больших галер и 2 шхербота попали в руки победителя. Не ушел никто. Узнав об этой катастрофе Эреншильда, адмирал Ватранг со всем своим линейным флотом поспешил уйти к Аландским островам. Плененный шведский флот был отправлен в Петербург, где произошла встреча победителей. Победоносная флотилия Апраксина прошла уже беспрепятственно в шхеры Або.
Такова была морская победа, заставившая говорить о себе всю Европу. Петр любил сравнивать се с Полтавской битвой. Увлеченный восторгом, царь, конечно, преувеличивал, но все же Гангуту суждено было впервые дать понять упорному врагу, что рано или поздно, но именно русский Балтийский флот довершит то, что начала Полтава. Наступали времена, когда шведы с каждым годом все более убеждались в том, что Балтийское море не является уже тем "ручьем, через который русское войско не перепрыгнет", как иронически выразился торжествующий Густав-Адолъф в 1617 г., подписывая Столбовский договор и сообщая о его условиях в шведском сейме. Гангут в свете дальнейших событий оказался в самом деле первым грозным предзнаменованием.
Настоящий моряк, адмирал Ватранг понимал лучше кого бы то ни было, какой тяжкий не только материальный, но и моральный ущерб потерпели шведы под Гангутом. Вот конец донесения Ватранга королю Карлу XII, который, сидя в Бендерах, лишь спустя долгие месяцы получал деловые бумаги из Стокгольма: "Какую глубокую душевную боль причиняют мне эти несчастные события, наилучше знает всевышний, которому известно, с каким рвением и с какими усилиями я старался выполнить возложенные на меня обязанности и как я усиленно старался отыскать неприятельский флот". Ватранг честно сознается королю, что русские, проявив разумную дерзость и необычайную активность, благополучно прошли мимо шведской эскадры: "К нашему великому прискорбию и огорчению, пришлось видеть, как неприятель со своими галерами прошел мимо нас в шхеры". Как пишет дальше Ватранг, его особенно огорчает, что он совершенно ничего не знает об участи шаутбенахта Эреншильда. Но по этому поводу капитан первого ранга Н. В. Новиков в своей работе о Гангуте, совершенно справедливо и приводя неопровержимые доказательства, замечает, что Ватранг на самом деле уже на другой день после боя, т. е. 28 июля, хорошо знал о взятии Эреншильда в плен. Слишком горько Ватрангу было говорить об этих тяжких для шведского самолюбия подробностях славной русской победы, когда "военное творчество, воля к победе и мужество "вышних и рядовых" дали образец высокого искусства, против которого грозная сила, находившаяся в руках Ватранга, оказалась парализованной и неспособной к противодействию".
ГЛАВА 8
Радость Петра была безмерна. Он ликовал и хвалился особенно потому, что тут впервые был взят сам начальник морского отряда. Вот как царь сообщал об этой Гангутской победе князю Борису Куракину, своему послу в Голландии и одновременно в Англии: "Объявляем вам, коем образом всемогущий господь бог Россию прославить изволил, ибо по многим дарованным победам на земле, ныне и на море венчати благословил: ибо сего месяца (июля - Е. Т.) в 27 день шведцкого шаутбейнахта Нилсона Эреншелта с одним фрегатом и шестью галерами и двемя шхерботами, по многом и зело жестоком огне у Ангута (sic! - Е. Т.), близ урочища Рилакс Фиель, взяли. Правда, как у нас в сию войну, так и у алиатов (союзников - Е. Т.) с Франциею, много не только генералов, но и фельдмаршалов брано, а флагмана ни единого. Итако сею, мню, николи у нас бывшею викториею вам поздравляем".
После Гангута морская борьба против Швеции на долгое время приняла особый характер, который, собственно, и не менялся уже сколько-нибудь существенно до самого Ништадтского мира, т. е. в течение всех последних шести лет Северной войны. Это было перемежавшееся и вместе с тем чаще всего комбинированное осуществление двух стремлений: с одной стороны - держа наготове и постоянно усиливая как линейный, так и гребной флот и переводя лучшие сухопутные войска на Балтийское побережье, постоянно грозить шведам большим десантом, а с другой - беспрестанным крейсированием в Балтийском море упорно мешать торговле шведов с Европейским материком.
Кораблестроение продолжалось усиленными темпами. Корабль за кораблем спускались на воду. Гангутская победа особенно ободрила царя. Он придумал оригинальный, как сейчас увидим, способ соблюдать при кораблестроении экономию: он "дарил" новый корабль кому-либо из особенно проворовавшихся вельмож. Вот, например, зарисовка с натуры, сделанная Джорджем Мекензи, который присутствовал в самом начале октября 1714 г. при спуске нового линейного корабля "Шлиссельбург":
"Как только корабль сел на воду, его величеству угодно было объявить, что он дарит его князю Меншикову, который хорошо понял смысл такого подарка; его светлость, как я слышал, чтобы отблагодарить за оказанную милость, тут же обещал не жалеть издержек на снабжение корабля и экипажем и украшениями и заявил, что постарается сделать его лучшим из 54-пушечных кораблей русского флота".
Начиная с 1713 г. англичане и французы почти одинаково ревностно старались убедить Петра поскорее согласиться на мир со шведами.
11 апреля (н. ст.) 1713 г. Англия и Франция подписали в Утрехте мир, положивший конец тяжкой для обеих держав долголетней войне за испанское наследство, и с той поры обе державы почти одинаково страшились полного разгрома Швеции Петром в случае продолжения борьбы на Севере. Однако царь категорически отказывался даже от перемирия на время ведения переговоров и громогласно заявлял, что речи не может быть ни при каких условиях об отказе России от отвоеванных у шведов южных берегов Балтики. Конечно, после гангутской победы и после удачных походов вдоль берега Финляндии уверенность Петра в конечном успехе еще более возросла.