Залповое ружьё Харпера болталось где-то на уровне бедра, но он инстинктивно спустил курок, и семь пуль проделали прореху в центре короткой шеренги противника. Офицера отбросило назад, а остальные, более напуганные грохотом, который издала семистволка, чем, собственно, пулями, кинулись бежать. Один или двое успели выстрелить, но Шарпа, успевшего уже вскочить на камни, ни одна пуля не задела. Вольтижёры убегали, спускаясь по крутым склонам отрога. Офицер, раненый выстрелом Харпера, выкрикивал приказы, пытаясь остановить их и повернуть их лицом к врагу. Шарп заставил его замолчать, оглушив ударом тупой стороной палаша. Португальцы, стрелки и красномундирники карабкались за ним по камням, отчаянно пытаясь окружить французов и не дать им уйти. Нерасторопных взяли в штыки. И нападавшие, и убегавшие вопили. Сержант, видя, что скрыться не удастся, развернулся к врагу лицом и сделал выпад штыком в сторону Харпера. Ирландец отбил его семистволкой и нанёс ему кулаком такой удар в челюсть, что француз рухнул, словно сражённый девятифунтовым ядром. Для верности Харпер ещё приложил его прикладом в лоб.
Несколько французов не решились спускаться по крутому восточному склону и оказались в ловушке.
- Сложите оружие! – прокричал им Шарп, но по-английски они не понимали и ощетинились штыками.
Шарп отбил нацеленный в его сторону ствол мушкета с тяжёлым штыком и ткнул остриём палаша в живот противника, крутанул, чтобы клинок не застрял в теле, вырвал. Кровь хлынула на камни, он поскользнулся, услышав над ухом мушкетный выстрел, ударил другого француза. Рядом Висенте срубил своим палашом капрала. Шарп вспрыгнул на камень, увидел француза на самом краю отрога, ткнул клинком его в спину – и несчастный словно нырнул с утёса. Через секунду далеко снизу послышался глухой удар, словно мешок с мусором сбросили с крыши на каменную мостовую.
Наступила благословенная тишина, нарушаемая сотрясающей окрестности артиллерийской канонадой на севере. Французы убегали вниз по склону, подстёгиваемые выстрелами из винтовок, и португальцы из отряда Висенте победно завопили.
- Сержант Харпер! – позвал Шарп.
- Сэр?- отозвался Харпер, не прерывая своего занятия (он споро шарил по карманам мёртвого француза).
- Доложите о потерях.
Французский снаряд, не причинив никому вреда, взорвался где-то ниже по склону. Шарп вытер лезвие о синий мундир, вложил в ножны. Внезапно навалилась сильнейшая усталость. Он сел на камень, съел припасённую к обеду колбасу, попытался привести в порядок свой пробитый пулей кивер, но бросил это занятие и надел его, как есть. Удивительно, но несколько минут назад, во время атаки он и не вспоминал о своих помятых рёбрах, а теперь боль вернулась. У самых его ног лежал мёртвый вольтижёр с коротенькой сабелькой, от которых французские стрелки вроде бы давно отказались, потому что ими можно было разве что рожь жать. На теле не было видно ран, словно француз умер какой-то совершенно мирной, ненасильственной смертью. Решив, что негодяй притворяется, Шарп ткнул его носком ботинка, но тот не отреагировал. По глазу вольтижёра поползла муха, и Шарп решил, что он точно умер.
Через камни к нему пробрался Харпер.
- Мистер Илифф, сэр…
- Что с ним?
- Убит, сэр, – доложил Харпер. – А на остальных ни царапины.
- Илифф убит? - Шарп почему-то не ощущал полагающегося в этом случае сожаления.
- Он ничего не почувствовал, сэр. – Харпер ткнул себя пальцем в лоб, показывая, куда угодила пуля. - Наповал.
Шарп выругался. Ему не нравился Илифф, но в бою мальчишка вёл себя храбро. Перед боем он трусил, трусил настолько, что его выворачивало, но лишь только над головой засвистели пули, он забыл свой страх, и это было замечательно. Шарп подошёл к убитому, снял кивер. На лице прапорщика Илиффа застыло странно удивлённое выражение.
- Из него вышел бы хороший солдат, – сказал Шарп, и его солдаты закивали, соглашаясь.
Сержант Рид и ещё четверо солдат понесли тело прапорщика к батальону. Лоуфорда это не порадует. И почему только эта пуля не попала в Слингсби? Вот бы вольтижёры сделали доброе дело… И какого чёрта он сам выстрелил мимо? Шарп устал так, словно дрался день напролёт, но, глянув на ещё низко стоящее на небе солнце, он сообразил, что всё ещё было утро. В Англии кое-кто ещё и позавтракать не успел. "Всё же жаль Илиффа", - подумал Шарп, отхлебнул воды из фляги и принялся ждать, вслушиваясь в канонаду.
- Начали! – крикнул генерал Кроуфорд, и два батальона встали, появившись перед французами, словно выросли из-под земли. – Десять шагов вперёд!
Солдаты быстро пошли навстречу противнику, поднимая заряженные мушкеты.
- Пятьдесят второй! – воззвал Кроуфорд голосом, в котором слышались гнев и ярость. – Мстим за Мура!
52-ой был под Ла-Коруньей, когда, отражая атаку французов, они потеряли своего любимого генерала, сэра Джона Мура.
- Приготовиться! – выкрикнул полковник 52-го.
Враги были совсем близко, в двадцати пяти ярдах. Открыв рты, они таращились на неожиданно возникшую перед ними красномундирную шеренгу. Даже новички в изрядно потрёпанных французских колоннах поняли, что это значит. Красная шеренга, казалось, сделала четверть оборота направо, поднимая мушкеты на уровень плеч, и каждый мушкет был нацелен прямо на них. Французский офицер перекрестился.
- Огонь!
Пространство, разделявшее французов и британцев, заволокло дымом, и тысячи пуль ударили в колонны. Те, что шли в задних рядах, повинуясь грохоту барабанов, не могли понять, почему передние ряды превратились в груду трупов и корчащихся от боли раненых. За пеленой дыма впереди раздавался дружный скрежет шомполов о стволы мушкетов. Артиллеристы уцелевшей британской батареи дали залп четырьмя зарядами картечи, которая растерзала тех, кто выжил, и в воздухе повис кровавый туман.
- Огонь полуротами! – послышалась команда.
- Огонь!
И беспощадный, точный, как часы, отработанный механизм уничтожения был запущен. Часть рот 43-го и 52-го спустились вниз по склону, охватывая с флангов. Британские и португальские стрелки сгруппировались справа и тоже добавили огонька. Передние ряды колонн, в которых стреляли с трёх сторон, окутало пламя, дым, свинцовый ливень сёк их, терзали плевки картечи. Сухая трава загорелась сразу во многих местах от тлеющих пыжей. Дымки от залпов полурот ритмично окутывали красномундирные шеренги. Пули вонзались в плоть и рикошетили от мушкетов. Атака французов захлебнулась. Никто не смог бы двигаться вперёд в облака порохового дыма, пронизанные вспышками выстрелов.
- Примкнуть штыки! – крикнул Кроуфорд, и наступило короткое затишье, во время которого солдаты вставили в желобки на почерневших стволах мушкетов семнадцатидюймовые штыки.
– А теперь прикончите их! – Чёрный Боб ликовал, потому что его отлично обученные парни сокрушили вчетверо превосходящие силы противника.
Последний залп – и красномундирники двинулись вниз по склону, вначале сохраняя порядок, но вскоре шеренги потеряли сплочённость, потому что солдатам пришлось перебираться через груды трупов. До выживших французов было ещё несколько ярдов. Британские солдаты громко завопили и ринулись в штыковую атаку.
- Прикончите их! – Чёрный Боб, который находился справа, позади шеренг с обнажённой саблей в руке, впился взглядом в разворачивающуюся перед ним резню.
Большинство тех французов, что находились в передних рядах и пережили залпы британской пехоты и картечи, было ранено, и теперь красномундирники кололи их штыками. Длинные лезвия пронзали, поворачивались в ране и выдергивались. Над вершиной хребта стоял громкий вой, в котором сливались просьбы о милосердии, призывы к Господу и проклятья. Залпы полурот, секущие французов с флангов, не давали им развернуться в линию. Они прошли дорогой смерти от подножия до вершины, и в двух шагах от цели их резали, как овец, с фронта, пули разили с флангов, и единственным способом спастись от мучительной гибели, было отступить.
И они дрогнули. Миг назад они были ещё организованной массой, сплачивающей ряды под напором стали и свинца – и вот последние ряды, смешавшись, превратились в беспорядочно бегущую толпу. Передним шеренгам, окружённым со всех сторон, бежать было некуда, и они стали лёгкой добычей для семнадцатидюймовых лезвий. Под гору катились барабаны, брошенные мальчишками-барабанщиками, которые не думали ни о чём, кроме спасения. Британские и португальские стрелки стреляли с флангов; красномундирники преследовали отставших. На узких улочках деревни Сула штыки заработали снова, и булыжники, и белые стены домов окрасились кровью. Истошные крики французов были слышны в долине, где Массена, разинув рот, наблюдал за тем, как его победа превращается в крах. Тех, кто запутался в виноградных лозах, вылавливали cazadores и резали им глотки. Стрелки подстреливали убегавших, как зайцев. Пытавшийся укрыться в деревенском доме несчастный молил о милосердии, но его крики сменились жутким визгом, когда два штыка забрали его жизнь.
И, наконец, всё кончилось. Охваченные паникой французы отступили, оставив после себя на склонах вокруг деревни брошенное оружие и мёртвых. Некоторым повезло: их взяли в плен, и двое стрелков конвоировали их к мельнице, где артиллеристы приводили в порядок
Французский капитан, который уцелел, притворившись мёртвым, отдал свою саблю лейтенанту 52-ого батальона. Лейтенант учтиво поклонился и вернул оружие.
- Окажите мне любезность сопровождать меня, – сказал он, пытаясь использовать свои школьные познания во французском. – Как-то вдруг похолодало, не правда ли?
Француз согласился, но добавил, что погода стоит весьма тёплая. При этом его пробирала дрожь, он был с ног до головы залит кровью, но не собственной, а тех, кто был ранен возле него картечью. Его люди лежали вокруг него, мёртвые или умирающие, они смотрели на него, пытались просить о помощи, а он ничего не мог для них сделать. Он помнил нацеленные в него штыки и свирепое удовлетворение на лицах тех, кто держал их в руках.
- Это…была буря, - промолвил он, не зная, как выразить свои чувства.
- Но теперь, думаю, жара спала, – отозвался лейтенант, не поняв, что имеет ввиду пленник.
Батальонные оркестранты подбирали раненых, среди которых были, в основном, французы, и сносили к мельнице, где выживших грузили на телеги и везли в монастырь, к поджидавшим их хирургам.
- Мы надеемся поиграть в крикет, если погода завтра будет хорошей, – сказал лейтенант. – Вы видели когда-нибудь, как играют в крикет? Офицеры лёгкой пехоты собираются всех обыграть.
- Я никогда не видел крикет, – пожал плечами француз.
- Когда вы попадёте на небеса, мсье, - надеюсь, это будет спустя много лет вашей счастливой жизни, - вы обнаружите, что каждый её день вы потратили на игру в крикет, - очень серьёзно заметил лейтенант.
Теперь выстрелы раздавались южнее. Если судить по регулярности и скорости залпов, казалось, что стреляли британцы, но на самом деле, это были четыре португальских батальона, которые занимали позицию справа от лёгкой пехоты. На них, далеко отклонившись от деревни, по дну глубокого, заросшего лесом ущелья вышла небольшая французская колонна, задачей которой было закрепить успех первых двух. Выбравшись из-за сосен, французы увидели перед собой всего лишь португальцев, которых били прежде. Солдат в коричневых и синих мундирах они не боялись, если рядом с ними не видели красных мундиров и британских мушкетов. Это должно было стать лёгкой победой, сокрушительным разгромом презираемого, да к тому же и уступающего численностью противника, но в этот миг португальцы открыли огонь с регулярностью отлаженного механизма; их пули летели низко, мушкеты перезаряжались стремительно… Оказавшись под перекрестным огнём, как и их товарищи на северной дороге, последняя из французских колонн потерпела поражение от презираемого ими врага и сама с позором побежала под гору, побеждённая людьми, вставшими на защиту своей родины. На склонах хребта не осталось солдат Императора, за исключением мёртвых, раненых или взятых в плен. Раненый мальчишка-барабанщик скулил от боли среди виноградников. Ему было одиннадцать лет, и в лёгких у него засела пуля. Его отцу, сержанту, который лежал в двадцати шагах, стервятник уже выклёвывал глаза. Лишь только стихли выстрелы, отовсюду на кровавый пир слетелись чернокрылые птицы. Ветер рассеивал дым. Стволы пушек остывали. Солдаты передавали по кругу фляги с водой.
Французы вернулись в долину.
- Есть ещё дорога к северу от хребта, – напомнил адъютант маршалу Массена.
Тот ничего не ответил - смотрел на то, что осталось после его атак. Они все были отбиты. Закончились ничем. Полное поражение. А скрывавшийся на вершине враг ждал, чтобы попробовать еще раз.
- Помните мисс Сэвидж? – спросил Висенте.
Они с Шарпом сидели на краю круто обрывающегося вниз отрога, глядя на побитую французскую армию.
- Кейт? Конечно, я помню Кейт, – отозвался Шарп. – Часто гадаю, что с ней стало.
- Она вышла за меня замуж, – Висенте улыбнулся так, что стало ясно: он совершенно всем доволен.
- О Господи! – пробормотал Шарп и тут же, сообразив, что это не слишком соответствующая случаю реакция, поправился. – Это хорошо!
- Как вы и посоветовали, я сбрил усы, и она согласилась.
- Я никогда не верил, что женщинам нравятся усы, – согласился Шарп. – Это всё равно, что целоваться со щёткой для чистки сапог.
- У нас ребёнок, – продолжил Висенте. – Девочка.
- Быстро работаете, Джордж!
- Мы очень счастливы! – торжественно заявил Висенте.
- Рад за вас, – сказал от души Шарп.
Восемнадцать месяцев назад Кейт Сэвидж убежала из своего дома в Опорто, и Шарп с помощью Висенте спас её. Потом Шарп часто думал, что случилось с юной англичанкой, унаследовавшей виноградники и винодельню своего отца.
- Кейт, разумеется, сейчас в Опорто. – добавил Висенте.
- С матерью?
- Она вернулась в Англию, когда я отправился по месту назначения, в свой новый полк в Коимбре.
- Почему именно в Коимбру?
- Я там вырос, – пояснил Висенте. – Там живут мои родители. Я там учился в университете. Но теперь мой дом в Опорто. Будет там, когда закончится война.
- Снова станете адвокатом?
- Надеюсь на это, – Висенте перекрестился. – Знаю, Ричард, что вы думаете о законах, но ведь это – единственный барьер между человечностью и дикостью.
- Который не останавливает французов.
- На войне законы не действуют, поэтому война ужасна. Война допускает то, что не позволено законом.
- Меня, например.
- Вы не настолько плохой человек, каким пытаетесь казаться, – улыбнулся Висенте.
Шарп увидел, что французы, наконец, отступили туда, где расположились прошлым вечером, а их пехота принялась рыть траншеи вдоль ручья.
- Ублюдки думают, что мы спустимся, чтобы добить их.
- А мы это сделаем?
- Слава Богу, нет! Мы держим высоту. Нет смысла бросать такую выгодную позицию.
- И что же теперь?
- Будем ждать дальнейших приказов, Джордж. Полагаю, их источник как раз приближается к нам. – Шарп имел ввиду майора Форреста, ехавшего верхом в их сторону.
Форрест спешился и пробрался через валуны, озираясь на трупы французов. Выглядел он усталым, рукав его красного мундира потемнел от крови, и Шарп вспомнил, что майор был ранен в руку.
- Майор Форрест, позвольте представить вам капитана Висенте, – сказал Шарп. – Я воевал с ним в Опорто.
- Моё почтение, – пробормотал Форрест, помолчал, словно пытаясь придумать что-нибудь более любезное, но, видно, в голову ничего не пришло, и он обратился к Шарпу. – Полковник приказывает вернуть роту, Шарп.
- Подъём, парни! – Шарп встал и пожал руку Висенте. – Не выпускайте нас из вида, Джордж. Когда-нибудь, может, нам понадобится ваша помощь. И передайте моё почтение Кейт.
Во главе роты Шарп шагал по земле, во многих местах покрытой выжженными от тлеющих пыжей проплешинами. На склонах теперь всё было тихо, никто не стрелял, лишь ветер вздыхал в траве. Форрест ехал рядом, но ничего не говорил, пока они не добрались до позиции батальона. Южный Эссекский находился в шеренге, но солдатам было разрешено сидеть и даже лежать на траве. Форрест указал жестом на левый фланг шеренги, где должна была находиться рота.
- Сейчас ими будет командовать лейтенант Слингсби, – произнёс он.
- Что? – ошарашено спросил Шарп.
- На время, – умиротворяющее добавил Форрест. – Потому что прямо сейчас полковник хочет видеть вас, Шарп, и я осмелюсь сказать, что он недоволен.
Эти слова явно преуменьшали степень негодования полковника: Уильям Лоуфорд был в гневе. Тем не менее, являясь человеком любезным и обладая изящными манерами, он позволил себе обнаружить своё состояние лишь плотно сжатыми губами и откровенно недружелюбным взглядом. Он вышел навстречу из своей палатки и сказал Форресту:
- Прошу вас остаться, майор.
Форрест спешился. Слуга Лоуфорда увёл его лошадь.
- Ноулз! – подозвал Лоуфорд адъютанта, который бросил на Шарпа сочувствующим взгляд, чем ещё более разозлил полковника. – Будьте здесь и проследите, чтобы не было никого постороннего. Не хочу, чтобы всё, что здесь будет сказано, разошлось по батальону в виде сплетен.
Ноулз отошёл на несколько ярдов. Форрест тоже немного отступил. Лоуфорд, наконец, воззрился на Шарпа и с презрительной холодностью спросил:
- Итак, капитан, я жду ваших объяснений.
- Объяснений, сэр?
- Прапорщик Илифф мёртв.
- Я сожалею об этом, сэр.
- О Господи! Мальчика поручили моим заботам! Теперь я должен написать отцу о том, что его жизнь оборвалась по вине безответственного офицера, который повёл роту в атаку без моего приказа! – Лоуфорд задохнулся от возмущения, не в состоянии подобрать нужных слов, и схватился за эфес сабли. - Я командую этим батальоном, Шарп! Неужели вам это не понятно?! Вы вообразили, что можете бродить, где вам вздумается, и убивать, кого захочется, не получив от меня приказа?
- Я получил приказ, сэр, – ровным голосом возразил Шарп.
- Приказ?! – возвысил голос Лоуфорд. – Я вам приказов не давал!
- Мне его дал полковник Роджерс-Джонс, сэр.
- Какой, к дьяволу, полковник Роджерс-Джонс?
- Думаю, он командует батальоном cazadores, – миролюбиво вставил Форрест.
- Черт побери, Шарп! – рявкнул Лоуфорд. – Полковник Роджерс – чтоб его! – Джонс не командует Южным Эссекским!
- Но я получил от него приказ и повиновался, – настаивал Шарп. – И действовал так, как вы мне посоветовали, сэр.
- Я?
- Вчера вечером, сэр. Вы сказали, что хотите, чтобы ваши стрелки были смелыми и агрессивными. Мы такими и были.
- Я также хочу, чтобы мои офицеры вели себя, как джентльмены, демонстрируя окружающим пример любезного обращения.
Шарп понял, что, наконец, зашла речь о самом главном. Лоуфорд, разумеется, был оскорблён тем, что Шарп послал в атаку роту лёгкой пехоты без его приказа, но это была лишь прелюдия к ещё не высказанным претензиям. Шарп молчал и упорно смотрел в одну точку между глазами полковника.
- Лейтенант Слингсби сказал, что вы оскорбили его, – заявил Лоуфорд, – что вы вызвали его на дуэль. Обозвали незаконнорожденным. Выругали, как мальчишку.