Анисим Иванович отпустил Ваську гулять на целый день. Мы запрятали в карманы по куску хлеба и выбежали со двора.
До чего было хорошо вокруг! Теплый, едва слышный ветерок веял в лицо свежим ароматом сирени. На высокой акации, надувая пушистый зоб, пел скворец. В лучах солнца его черные перья отсвечивали то фиолетовым, то зеленым, то синим блеском.
Весна украсила нашу грязную улочку, наши пропахшие дымом дворики. Ни одной хатки не узнать: ту побелили, и она слилась с пышной кроной цветущей яблоньки; у той зазеленела трава на крыше, и мазанка стала похожа на камень, поросший мхом. А Илюхина завалюшка - точь-в-точь избушка на курьих ножках - косила подслеповатым оконцем из-за куста желтой акации, будто подглядывала за кем-то.
Казачьих разъездов на улице уже не было, но у лавки Мурата прохаживался Загребай. На другом углу еще трое городовых, там еще и еще. Зачем их нагнали сюда столько? Неужели стерегут людей в землянках?
- Вась, почему сегодня нельзя из дому выходить? - шепотом спросил я.
Васька ответил раздраженно:
- Царь приказал.
- Да что ты все - царь да царь… Зачем это ему нужно?
- А я почем знаю? Царь что захочет, то и сделает. Может, например, тебе бочку золота дать, а может на котлеты изрубить. Скажет: "Нажарьте мне котлет из Леньки", - и прощайся с жизнью, капут, жил - и нету.
"Беда, - думал я, - отец еще когда обещался, что царя убьют, а он живет себе да живет…"
- Вась, я только тебе тайну открою, больше никому…
- Какую тайну?
- Отец говорил: царя убьют…
Васька испуганно обернулся:
- Тише, городовой услышит. Я тоже кое-что знаю.
- Что, Вася?
- Сказку про царя Далдона. Хочешь, расскажу?
- Хочу.
- Идем в степь. А то здесь услышит кто-нибудь.
- Айда!
2
Васька обнял меня за шею, и мы пошли. На углу нас догнали ребята Абдулка Цыган и гречонок Уча. Потом мы увидели рыжего Илюху. Он бежал по улице, придерживая рукой спадающие штаны; при этом он дул в самодельный свисток, изображая городового.
- Дай посвистеть, - попросил я, когда Илюха подбежал.
- Вот еще, слюней напустишь… Вы куда, хлопцы?
- На кудыкин двор.
- Нет, правда, куда?
- Гулять.
- Меня возьмите.
- Идем.
Обгоняя один другого, мы помчались туда, где обрывался отвесный каменный карьер.
- В атаку, за мной! - скомандовал Васька и стал наносить палкой удары по высоким колючкам. Летели в стороны отсеченные лиловые цветы, испуганно разлетались шмели, шарахались в стороны бабочки.
- Ур-ра! - вопили мы, следуя за Васькой.
Уча, запыхавшись, упал на живот, приложил ухо к земле и сделал вид, будто слушает, что делается под землей.
- Ребята, слышу, - закричал он, - слышу, как шахтеры уголь рубают!
Мы знали: Уча шутит. И все-таки мы тоже легли и стали слушать.
Васька постучал кулаком по земле и крикнул:
- Дядя шахтер, мы тебя слышим, вылезай!
- Угольку дай! - вопил Уча, зарывшись лицом в траву и приложив ко рту ладони, чтобы шахтеры под землей лучше слышали его.
Над обрывом каменного карьера мы заползли под кусты колючего терновника и спрятались в тени. Цветущие ветви низко нависли над нашими головами. Полосатые осы, хлопотливые пчелы, жуки, букашки гудели, мелькали, кружились в синем воздухе. С речки доносились женский говор, шлепанье вальков по мокрому белью, гогот гусей.
Васька сидел, обхватив кольцом рук поджатые босые ноги, и, думая о чем-то, смотрел в степную даль, а мы, сомкнувшись кругом, голова к голове, ждали.
Вот он сорвал одуванчик и лег на спину.
- Что же ты, Вась?
- Чего?
- Сказку расскажи.
Васька рассмеялся.
- Царь Овес все сказки унес.
- Правда, Вась, расскажи! - просили ребята.
Васька отбросил одуванчик и сказал:
- Ну ладно, только глядите, сказка страшная. Не будете бояться?
- Нет.
- Илюха, не будешь бояться?
- Я еще пострашней знаю…
- Ну, слушайте и знайте: сказка с начала начинается, концом кончается, а в середине не перебивается. Понятно?
- Понятно.
- Значит, так. В некотором царстве, не знаю, в каком государстве, за горами, за моряки жили-были два брата: один богатый, другой бедный. У богача в доме пир горой, гармошка играет, а у бедного в хате куска хлеба нема, одни мыши бегают. И жил в этом царстве-государстве царь по прозвищу Далдон. Был он дурак дураком, да все-таки царь…
Илюха испуганно посмотрел на Ваську, а тот продолжал:
- Вот раз встречает братьев царь Далдон и спрашивает: "А ну говорите, кто из вас добрей?" Богатый брат выскочил наперед и отвечает: "Царь-государь батюшка, добрее меня человека на свете нет". - "А ты?" спрашивает царь у бедного. "Не знаю", - отвечает тот. "Не знаешь? Тогда я сам узнаю, кто из вас добрее".
Взял царь богатого брата за руку и спрашивает: "Видишь в поле три дуба?" - "Вижу". - "Что бы ты из тех дубов сделал?" Богач и говорит: "Я бы те дубы спилил, досок наделал и тебе, царь-батюшка, богатые хоромы построил". - "Молодец! - похвалил царь. - Ну а ты, что сделал бы из тех дубов?" - спрашивает у бедного. Подумал Бедняк и отвечает: "Я бы третий дуб срубил, положил на те два да тебя, царское величество, повесил бы".
Рыжий Илюха заерзал на месте, будто под него насыпали горячих углей.
- Ты чего?
- Не бывает таких сказок…
- Не любо - не слушай, а врать не мешай, - проговорил Васька и продолжал: - Ну так вот… Услыхал царь Далдон слова Бедняка и говорит: "Пойдемте до моря…" Пришли они, остановились и смотрят, как рыба играет. Царь Далдон подкрался сзади да ка-ак толкнет Бедняка в воду. "Пропадай же, - говорит, - лучше ты, чем я…"
Абдулка Цыган даже привстал, а Уча с досады стукнул своим расщепленным костылем по траве:
- Чудак, зачем же он так близко к морю подошел?
- …Упал Бедняк в воду, а тут, откуда ни возьмись, - Чудо-юдо рыба кит. Подплыла - хап его! - и проглотила.
Илюха опять недоверчиво хмыкнул:
- Ну да, проглотила. Он же в сапогах был.
Васька покосился на рыжего и неожиданно спросил:
- Илюха, сто да сто - сколько будет?
- Двести.
- Ну и сиди, дурак, на месте.
Илюха обиделся и засопел:
- Задаешься чересчур…
В траве прошмыгнула ящерица. Васька прихлопнул ее ладонью, отбросил щелчком в сторону и продолжал:
- Ну вот, значит, очутился Бедняк в животе у кита. Что делать? А кит наглотал в себя всяких пароходов, бричек с волами - тесно в животе у кита, как на ярмарке. Сидит Бедняк и думает: "Чего бы поесть?"
Ребята рассмеялись.
- Бедняк-бедняк, а хитрый! - проговорил Уча.
- А может, он целый день не обедал, - сказал Абдулка.
- Тише, не мешайте рассказывать! - прикрикнул я на ребят.
Васька продолжал:
- …Немного погодя поднялся Бедняк и пошел бродить между бричками. Пошарил рукой в одной бричке и нашел в соломе трубку, табак и кресало. Взял трубку, высек огонь кресалом и сидит себе курит. Одну трубку выкурил, набил табаком другую - выкурил, набил третью - тоже выкурил. У кита от дыма голова закружилась, приплыл он до берега и заснул…
Ребята опять было рассмеялись, но Васька нахмурился, и они смолкли.
- …Ну что делать Бедняку? Не сидеть же в ките! Вылез он через китово ухо, смотрит, а на берегу сидит старик и что-то стругает. "Бог на помощь, дедушка". - "Спасибо, добрый молодец". - "Что делаешь?" "Гусли-самогуды стругаю". - "Давай меняться: я тебе трубку-самокурку, а ты мне гусли-самогуды". - "Давай". И поменялись.
Васька умолк. Усмешка играла на его губах. Он оглядел нас, спросил:
- Интересная сказка?
- Интересная.
- Рассказывать дальше?
- Рассказывай, рассказывай!
- А может, не надо?
- Надо, надо!
- Что же дальше?.. Ну ладно, пошел Бедняк по дороге. Гусли-самогуды сами играют, сами пляшут, сами песни поют. Поют про то, как царь Далдон Бедняка в море утопил. Ходит Бедняк по городам и рудникам, а гусли поют про царя и его злодейство. Собирается народ, слушают люди гусли-самогуды и говорят: "Надо бы самого Далдона утопить. Зачем он над бедными знущается?.."
Илюха тревожно оглянулся на кусты - нет ли кого поблизости.
- …Пошла молва про Бедняка и докатилась до царя, - продолжал Васька. - Испугался Далдон и говорит своим слугам: "Спрячьте меня скорее, а если Бедняк придет, скажите, что меня дома нема, что я на базар пошел".
- А какие слуги у царя? - неожиданно спросил Абдулка.
Васька ответил не сразу.
- Какие? Всякие. Эти, как их… гусары, бароны…
- И палач! - выкрикнул Уча. - С топором! По царскому приказу головы отрубает.
- Ноги, - сказал я.
- Не ноги, а головы, - возразил Уча.
- Вы будете меня перебивать? - сердито спросил Васька.
- Не будем, не будем!
- Вот, значит, стали слуги думать, куда царя Далдона спрятать, чтобы его Бедняк не нашел. Куда спрячешь? На небо нельзя - не удержится он на облаках; в воду тоже нельзя - потонет. Думали, думали и надумали: спрятали царя в яйцо, яйцо - в утку, утку - в железный сундук, а сундук заперли пудовым замком и опустили в глубокую шахту под землю.
Илюха поднялся, собираясь уходить.
- Шо ты, Васька? Разве можно так про… царя?
- Дурной, это же сказка.
- Будет тебе сказка, если городовой узнает!..
Уча поддел костылем Илюхину шапку и закинул ее в кусты. Илюха обиженно засопел и уныло поплелся за шапкой.
Васька продолжал:
- Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли шел Бедняк. Приходит до царского двора. Видит, высокие-превысокие хоромы, а вокруг забор из дубовых бревен. В небо забор упирается. Слуги царевы увидели Бедняка, перепуганные насмерть, и ласково так спрашивают: "Ты царя, голубчик ищешь? Нема его, на базар ушел".
Вдруг Васька запнулся и переменился в лице. Я оглянулся и обмер: в двух шагах от себя я увидел Загребая. Пышные усы его шевелились, точно городовой нюхал нас.
Кусты терна раздвинулись, и на поляну, крадучись, вышли двое: Загребай и какой-то слюнявый парень с мутными глазами. На нем был новый картуз с блестящим лакированным козырьком, одна штанина заправлена в сапог, другая вывалилась и болталась. Я сразу догадался - сыщик.
- Вы что тут делаете? - грозным шепотом спросил Загребай.
Васька растерянно приподнялся. Мы тоже встали.
- Что делаете, спрашиваю?
- Ничего не делаем, играем, - сказал Васька хмуро.
- Мастеровых не видали? - спросил городовой, оглядывая нас подозрительно.
- Каких мастеровых?
- Не знаешь, каких? Заводских. Может, собирались тут, про царя говорили?
- Нет, не видали.
Успокоившись, городовой снял белый картуз с желтым кантом и облупившейся жестяной кокардой, вытер платком потный лоб. Сыщик лениво опустился на траву, вынул из кармана конфету, развернул ее и отправил в рот. У него были скучные глаза, будто ему до смерти надоели эта степь, поющие жаворонки, полицейский Загребай и мастеровые, которых нужно искать по кустам. Он сосал конфету и безучастно смотрел в степь.
Городовой высморкался в большой белый платок и присел на корточки. Его зеленые, точно у кота, глаза улыбались.
- Играете, значит? - спросил он мирно и, желая, видимо, развеселить нас, ткнул Илюху в живот концом шашки, выкрикнул "к-кх!" и закатился беззвучным смехом. - Ах ты сволочь эдакая, обезьяна рыжая! - сказал он и снова потянулся щекотать ребра Илюхи, но тот испуганно спрятался за Ваську.
Потом лицо городового сделалось серьезным, и он зашептал:
- Вот что, пацаны. Вы тут последите, ладно? Если заметите, собираются мастеровые, - живо ко мне! - Он достал из кармана медный пятак с двуглавым царским орлом и показал нам. - Кто первый увидит, тому дам эту штуку, поняли?
- Поняли, господин Загре… то есть господин городовой.
- Молодцы. Сидите и делайте вид, будто играете, а сами смотрите в оба.
Сыщик и городовой, пригнувшись, полезли в кусты. Среди ветвей промелькнула длинная черная спина сыщика, за ней красный складчатый затылок городового. Васька поспешно надел картуз.
- Побудьте тут, я скоро приду.
- А ты куда?
- На кудыкину улицу.
Ребята заволновались:
- Доскажи сказку, Вась.
- Некогда.
- Можно с тобой?
- Сиди здесь. - И Васька скрылся за кустами.
Легко сказать - сиди, а как же сказка? Чем она окончилась: нашел Бедняк царя или нет?.. Перебил сказку усатый! Я решил убежать от ребят. Уж мне-то Васька доскажет сказку. Я сделал вид, будто погнался за бабочкой, а сам полез сквозь колючие ветки.
Бежать пришлось недолго, Васька возвращался озабоченный. Оказывается, отец велел ему зачем-то нарвать красных полевых маков и побыстрее отнести на завод.
- Зачем цветы?
- Не знаю. Может, праздник или свадьба.
- А разве бывают на заводе свадьбы?
- Наверно, бывают.
По ту сторону речки степь была усеяна красными полевыми маками. Мигом мы нарвали их столько, что трудно было удержать в охапке.
Дома Анисим Иванович завернул цветы в мокрую тряпицу, положил их в кошелку и велел отнести на "Шанхай", к отцу Алеши Пупка.
Я удивился: к какому отцу, если отец Алеши помер год назад?
3
До смерти не любил я, когда старшие поручали Ваське какое-нибудь дело. Он становился строгим - не улыбнется, не забалуется. Я понял: со сказкой ничего не получится. "Некогда, - скажет Васька, - нужно дело делать!"
Васька взял у отца кошелку и подмигнул мне:
- Идем.
Я притворно зевнул и сказал лениво:
- Ну тебя, зачем я пойду?
- Идем, я ведь ходил с тобой в лавку.
- Сказку доскажешь - пойду!
Васька засмеялся:
- Я ее сам не знаю, чудак-человек.
- Как не знаешь?
- Очень просто. Такой сказки нету вовсе. Я ее из своей головы выдумал.
"Хитрит, - решил я, - разве можно сказку выдумать?" Некоторое время мы молча шли рядом. Впереди, свесив розовый язык, бежал Полкан.
Солнце уже поднялось высоко и жгло нещадно. Босыми пятками было горячо ступать по раскаленной земле. На дороге лежала пыль, рыхлая, как мука.
Мимо нас проехал к заводу отряд жандармов. Поднялась такая туча пыли, что мы долго шли вслепую, прикрыв ладонями глаза.
- Вась, а правда, интересно, что было дальше в той сказке? Наверное, кто-нибудь знает, - сказал я, сплевывая пыль, набившуюся в рот.
Васька молча шагал рядом, защитившись от пыли воротом ситцевой рубахи.
- Я бы такому человеку, который знает сказку, все свои стекляшки отдал бы и еще в придачу…
- Некогда сейчас, - сказал Васька, - надо дело сделать. Ты как маленький, тебе бы только сказки.
Сказки. А как узнать про Бедняка? Отплатил он царю Далдону или нет? Я бы тоже заступился за Бедняка с гуслями.
В раздумье я не заметил, как миновали трехрублевые балаганы, и вот перед нами вырос задымленный террикон заводской шахты.
Поселок "Шанхай" примостился у подножия террикона, как цыганский табор под горой.
Здесь было все черно от заводской копоти. Нигде ни деревца, ни травинки, только пыль и камень. Саманные лачуги покрыты ржавыми листами железа и обломками прогнивших досок. Всюду торчали отхожие места вперемежку с летними кухнями, валялись на дороге дохлые собаки и кошки.
В "Шанхае" в большинстве жили китайцы - рабочие завода. Там же находилась хибарка Алеши Пупка.
Он будто знал, что мы придем, и стоял у порога.
- Заходите, давно вас ждем, - сказал он тонким голоском, и его бледное лицо озарилось улыбкой. Мне нравились глаза Алеши - большие и печальные, как у святого.
Мы вошли в полутемную землянку. На кровати, заваленной ворохом тряпья, сидел человек и что-то стругал.
- Па, пришли с маками, - сказал Алеша.
- Добре, - весело отозвался человек, вставая, и я, к своему удивлению, узнал в нем рабочего-китайца, который караулил нас с отцом, когда я мылся в заводской кочегарке.
"Значит, этот китаец - второй отец Алеши Пупка", - решил я.
- Здравствуй, товарищ, - сказал он, подавая руку Ваське, и по тому, как он крепко и долго тряс Васькину руку, я понял: он добрый человек.
- Что ты стругаешь? - спросил я.
Алешкин отец посмотрел на палку, которую выстругал, и сам спросил у меня:
- Красный флаг видал когда-нибудь?
- Видал.
- А почему он красный, знаешь?
- Нет.
- Потому что на нем наша рабочая кровь! И надо эту кровь поднять высоко над землей, чтобы все видели, как горит рабочая кровь!.. Понял или нет?
- Да.
- Молодец, пролетарий! - сказал он и обратился к Алеше: - Собирайся, скоро гудок будет.
Алеша подхватил кошелку, и мы вышли.
- Как твоего отца звать? - спросил я.
- Ван Ли, а рабочие зовут Ваней. Он хороший, меня жалеет.
- Кому ты цветы несешь? - спросил я.
- То не мое дело. Велено отнести, я и несу.
Алеша произнес эти слова хмуро, будто был недоволен моим вопросом.
- Сегодня же Первый май! - сказал он.
- Какой Первый май?
- Рабочий праздник, разве вы не знаете? Эх, чудаки… Сегодня на заводе забастовка будет. Полиции собралось - тьма! Солдаты из Бахмута прибыли. Про флаг слыхали?
- Нет.
- Сегодня ночью кто-то вывесил на доменной трубе красный флаг. Я сам видал, высоко, на самой макушке. Красиво! Солнце вставало, осветило флаг, и он, как огонь, горел. Суматоха поднялась! Полицейские бегают, а лезть наверх боятся. Пристав кричит на рабочих: "Арестую! Кто повесил?" А те посмеиваются: "Не знаем". - "Приказываю снять!" - "Не можем". - "Сто рублей дам!" - "Спасибо, нам жизнь дороже". Тогда пристав начал подталкивать к трубе полицейских, а те как глянут вверх, так в обморок падают… Потом один, прыщавый, сапоги скинул, три раза перекрестился и полез. Сняли флаг, жалко…
Алеша умолк, и по его таинственной усмешке я почувствовал, что ему хотелось сказать нам что-то еще, но он не решался.
- А знаете, кто флаг на трубе вывесил ночью? - спросил Алеша Пупок.
- Кто?
- Никто…
- Твой отец, дядя Ваня, - сказал Васька, - нетрудно догадаться.
Глаза у Алеши радостно и тревожно блестели.
- Только вы молчите про это, - добавил он серьезно, - знаете, что может быть за это?
- Знаем, не маленькие…
У заводской стены мы подсадили Алешу, подали ему кошелку с красными маками, и он исчез.
Васька стоял в растерянности, о чем-то думал.
- Кажись, мы промах дали, - сказал он.
- Какой промах?
- Алешу охранять надо. Городовые могут его поймать и отобрать цветы. Ну а мы их камнями закидаем, понял?
Царапаясь по стене пальцами босых ног, Васька вскарабкался наверх и подал мне руку. Полкан прыгал на стену и отрывисто лаял: жаловался, что мы его бросаем одного.
В заводе, подбирая на ходу ржавые болты и гайки, мы побежали догонять Алешу. Его худенькая фигурка с кошелкой на локте мелькала вдали, между цехами.