Наступило некоторое время мира и тишины в государстве. Царь был сдержан и не позволял опричне злодействовать. Это затишье было, однако, не в духе опричны, да и не могло долго держаться рядом с бредом подозрительности и преследования больного царя. Опричники одолевали царя доносами и жалобами, а царь терзался в своей душе тревогой и опасениями. Начались новые преследования и обвинения. Явились новые невинные жертвы.
Сам царь, обдумывая вступление митрополита, начал относиться к нему подозрительно, видя в нем создание бояр и подозревая, что он действовал заодно с ними и по их наущению.
Между тем и митрополит, оставив в стороне опричну, считал себя обязанным заступиться пред царем за невинные жертвы царского гнева и злодейства его приближенных. Царь оправдывал себя тем, что его окружают злейшие враги. Филипп продолжал защищать безвинных.
– Молчи, отче, молчи, – говорил Иоанн, – и благословляй нас.
– Наше молчание ведет тебя ко греху и всенародной гибели. Господь заповедал нам душу свою полагать за друга своя.
– Не прекословь державе нашей, а не то гнев мой постигнет тебя, или оставь свой сан.
– Я не просил тебя о сане. Я не посылал к тебе ходатаев и никого не подкупал. Зачем сам взял меня из пустыни? Если осмеливаешься поступать против закона, то делай как хочешь, а я не буду слабеть, когда приходит время подвига.
Так создавалась бездна между царем и митрополитом. Было слишком очевидно, что митрополиту несдобровать. Вскоре это оправдалось.
Однажды в воскресный день митрополит служил в Успенском соборе. Явился царь. Царь и опричники были в черных мантиях и высоких тафиях. Иоанн приблизился к митрополиту и ждал благословения. Митрополит упорно смотрел на образ Спасителя, не обращая внимания на царя. Тогда бояре сказали митрополиту:
– Святый Владыко, се государь, – благослови его!
– В сем виде, в сем одеянии странном не узнаю царя православного, – ответствовал митрополит. – Не узнаю его и в делах царства… О государь! мы здесь приносим жертвы Богу, а за алтарем льется невинная кровь христианская! Отколе солнце сияет на небе, не видано и не слыхано, чтобы цари благочестивые столь ужасно возмущали собственную державу. В самых языяеских царствах есть закон и правда есть и милосердие к людям, – а в России их нет! Достояние и жизнь граждан не имеет защиты. Везде грабежи, везде убийства, – и все это совершается именем царя… Ты высок на троне. Но есть Всевышний Судья наш и твой. Как предстанешь на суд Его, – обагренный кровью невинных, оглушаемый воплем их муки? Самые камни под ногами твоими вопиют о мести!.. Государь, вещаю тебе о сем яко пастырь душ. Боюся Господа Единого!..
Иоанн трепетал от гнева.
Ударив жезлом о камень, он дико закричал:
– Чернец, доселе я излишне щадил вас, мятежников! Отныне буду таким, каким меня нарицаете. – Сказав это, царь удалился из церкви.
На другой день начались новые казни. Всех сановников митрополита взяли под стражу, терзали, допрашивали и ничего не узнали.
На самого митрополита царь не решался, однако, наложить свою руку. Трусливый по природе, он пока еще терпел.
В июле 1568 г., в полночь, царские любимцы, Вяземский, Малюта Скуратов и Василий Грязной, совместно с опричной ворвались в дома знатных людей, у которых были красивые жены, похитили их жен и увезли их из города. По их следам, с восходом солнца, выехал и Иоанн. На первом же ночлеге ему доставили похищенных женщин. Лучшие были оставлены Иоанну, остальные достались приближенным. Между тем царь продолжал объезжать Москву, жег усадьбы опальных людей, казнил их людей и уничтожал Даже самый скот. Наконец, вдоволь насытившись, он приказал опозоренных женщин возвратить на место жительства.
28 июля 15 68 г. произошло последнее столкновение между Иоанном и митрополитом Филиппом. Митрополит служил в Новодевичьем монастыре. Был храмовой праздник. Иоанн явился с толпою пьяных опричников. Во время служения митрополит заметил, что один из опричников был в тафье. Обратившись к царю, митрополит сказал:
– Царь, разве приличествует благочестивому держать агарянский закон?
– Как, кто, что? – завопил царь.
– Один из ополчения твоего из лика сатанинска.
Между тем опричник поспешил тафью схватить и скрыть.
Царю донесли, что это вымысел митрополита. Царь ушел возмущенный и решил судить митрополита. Не нужно добавлять, что суд был с пристрастием. Святителя судили и осудили.
В день Архангела Михаила митрополит служил в Успенском соборе. Митрополит стоял в полном святительском облачении. Вдруг явился Басманов с опричниками. Служение приостановилось. Басманов читает приговор собора, лишающий митрополита пастырского сана. В это время опричники врываются в алтарь, срывают с митрополита митру и одеяния, надевают на него изодранную рясу и выводят из церкви, заметая след метлами. Святителя садят на дровни и везут в Богоявленский монастырь. Народ бежит следом и горько плачет, получая святительское благословение, а опричники кричат, богохульствуют и бьют митрополита своими метлами.
– Молитесь, дети, молитесь за царя, – напутствовал архипастырь свою паству.
Филиппа в колодках и кандалах увезли в монастырь св. Николая и морили там его голодом. Говорят, что царь приказал казнить племянника митрополита и, отрубив голову, послал ее митрополиту; а затем казнил и других родственников митрополита, Калачевых. Наконец, Филипп водворен был в Отрочь монастырь в Твери, где его собственноручно удушил Малюта Скуратов.
Сбыв беспокойного митрополита, Иоанн захотел отделаться еще от одного неприятного человека. В лице князя Владимира Андреевича Иоанн видел человека, на которого недовольные могут взирать, как на заместителя царя. Такой человек для Иоанна и неудобен и даже опасен. Явился донос, что Владимир Андреевич намерен передаться Сигизмунду. Царь заманил его в Александровскую слободу и умертвил князя и жену его. Вместе с этим Иоанн приказал утопить мать Владимира Андреевича монахиню Евдокию, а также и инокиню Александру, жену брата Иоанна, Юрия, инокиню Марию и с ними еще двенадцать человек.
Прошло еще несколько месяцев. Жажда крови усилилась в Иоанне. Его рассудок все более и более затемнялся (Костомаров). В сентябре 1549 г. умерла вторая жена его Мария Темрюковна. Иоанну вообразилось, что и она отравлена, подобно Анастасии. Постоянный ужас и каждоминутная боязнь за свою жизнь все более и более овладевали царем. Он был убежден, что вокруг него множество врагов и изменников, а отыскать их он не в силах. Он готов был то истреблять поголовно чуть не весь русский народ, то бежать от него в чужие края. Уже и своим опричникам он не верил. Он чувствовал, что Басмановы и Вяземские и братья их овладели им не хуже Сильвестра и Адашева. Он их ненавидел и уже близок был и их конец. В это время Иоанн приблизил к себе лекаря Бомелия. Хитрый голландец поддерживал в Иоанне страх астрологическими суевериями, предрекая бунты и измены. Он же и внушил Иоанну мысль – искать у английской королевы Елизаветы пристанища, на случай бегства из России во время бунта и мятежа Иоанн писал Елизавете, что изменники составляют против него заговоры, злоумышляют с его врагами и хотят истребить его со всем семейством. На эту просьбу Елизавета отвечала полной готовностью служить Иоанну.
В царствование Иоанна Грозного в Швеции царствовал король Эрик. Это был также душевнобольной человек и по своим зверствам и безрассудным поступкам во многом походил на Иоанна. Екатерина, сестра Сигизмунда, на которой хотел жениться Иоанн, впоследствии вышла за герцога финляндского, сына Густава Вазы, Иоанна. Эрик, воспользовавшись случаем, схватил Иоанна финляндского и заключил его в темницу. Екатерина была также в руках Эрика. Иоанн Грозный заключил союз с Эриком, но одним из важных условий он поставил выдачу Екатерины. Эрик согласился. Но этот договор был настолько возмутителен, что советники Королевской Думы не исполнили заключенного условия, да и сам Эрик скоро был свергнут с престола.
Опозорив и устранив святителя, дерзавшего предстать пред царем с обличением в неправильном управлении государством, – устранив князя, могущего при некоторых неблагоприятных условиях быть ему заместителем, – истребив всех бояр, имевших за собою те или другие доблести, – умертвив даже своих родных инокинь, – Иоанн не может уже утолить своей кровавой жажды казнью десятков и сотен людей, а задумывает стереть с лица земли целые города. Предпринимается неслыханное и непонятное для обыкновенного человеческого ума дело. Владетельный князь и царь предпринимает поход и истребление своих владений, которые не только живут мирно, но и являются образцовыми верноподданными. Поводов для этого и не нужно. Достаточно, чтобы в больном уме царя возникла какая-нибудь сумасбродная мысль, чтобы Иоанн привел ее в исполнение.
Можно думать, что мысль о разгромлении Новгорода возникла у Иоанна таким способом. Новгород, являясь частью Московского княжества, пользовался, однако, кое-какими самыми ничтожными правами, льготами и преимуществами. Подобная призрачная самостоятельность Новгорода, никогда и никому ни в чем не мешавшая, не вязалась с больными мыслями Иоанна о преследовании и величии и с состоянием подозрительности. Не щадя ни святителей, ни иноков, ни родных, ни людей знатных и заслуженных, Иоанн не мог терпеть Вольный город – Новгород. Уже одна мысль, что это был Вольный город, была достаточным основанием для воли Иоанна, чтобы стереть его с лица земли. И он его стер.
Иоанн придрался к самому дикому и подлому Доносу о заговоре знатных новгородцев передаться польскому королю. Поэтому в 1569 году Иоанн решил поход на Новгород – войною. С этою целью он стал во главе опричников и остального войска. Передовым отрядом командовал наследник престола, Иоанн, столь же дикий и кровожадный, как и его отец. Ошибочно, однако, думать, что война предпринималась только против новгородцев и находящихся в одинаковом положении с ними псковитян. Вся полоса земли от Москвы и до Новгорода была предана огню и мечу.
Первым на пути в походе на Новгород стоял Клин. Опричники, налетев на этот город, разорили его и сожгли, имущество жителей подвергли грабежу, а самих жителей убивали. Несчастные жители Клина, не знавшие за собою никакой вины и никогда не ожидавшие иного нашествия, как только иноплеменных, бежали кто куда мог, оставив имущество и жизнь больных, дряхлых и слабых на утоление жажды жестокого врага.
Насытившись вдоволь уничтожением Клина, армия двинулась на Тверь, подвергши той же участи уничтожения и разорения Городню и другие места, чрез которые проходили. Жители сих поселений выходили встречать своего царя-отца с хлебом и солью и приняли поругание и смерть. Не желая, чтобы тверитяне или новгородцы были предуведомлены о его пришествии и нашествии, Иоанн приказал убивать всех, кто будет встречаться на пути, дабы они не могли предупредить жителей о его прибытии.
Достигши Твери, Иоанн приказал войску окружить город со всех сторон, дабы никто не мог уйти. В этот-то поход был собственноручно удушен Малютою Скуратовым митрополит Филипп, заключенный в Отрочем монастыре.
Под Тверью войска стояли шесть дней, причем сам Иоанн расположился в одном из окрестных монастырей. Грабеж начался с дома и имущества епископа и затем перешел на духовенство. Граждане думали, что этим дело и закончится; но думы эти были ошибочны. Через два дня, по приказанию царя, опричники бросились в город и предали его неистовому грабежу. Они бегали из дому в дом, что могли стащить – тащили, чего не могли взять – ломали и портили. Так они ломали мебель, били окна, рубили ворота; воск, лен и кожи свозили в кучи и затем сжигали. Разорив и уничтожив так город, опричники опять ушли на свои места, а жители думали, что им оставили хотя жизнь. Но это была горькая ошибка. В темницах Твери содержались многие литовские и немецкие пленные. По приказанию царя, их тащат на берег Волги, рассекают на части и бросают под лед. А опричники накидываются на несчастных жителей. Они бьют кого попало и предают истязаниям и мучениям. Мужчин, женщин и детей жгут огнем, рвут клещами и вешают, достаточно же насытившись, мертвых бросают в Волгу.
Удовольнив себя, Иоанн свирепствует в Медном и направляется на Торжок. Здесь также произведены были убийства как мирных жителей, так и пленных немцев и татар. При казни последних озлобленные и пришедшие в отчаяние мурзы бросились на Иоанна и его приближенных; Малюта Скуратов был ранен, Иоанн же избавился от опасности.
За Торжком подверглись разорению, разграблению и казням Вышний Волочек, Валдай, Яжел-бицы, Выдропуск, Хотилово, Едрово, Крестцы, Зайцеве, Бронницы и все остальные места до Ильменя. Опричники по дороге рассеивались по деревням, грабили имущество и убивали народ.
Еще в то время, когда царь со опричной разорял Торжок и другие города, царское войско окружило Новгород, дабы никто не мог уйти из него. Церкви и монастыри были опечатаны. Духовенство и монахи были схвачены, закованы и поставлены на правеж. Каждый из них должен уплатить выкуп в 20 новгородских рублей, и если кто не мог внести требуемой пени, его били ежедневно на площади. Так продолжалось пять дней. Не лучшей участи подверглись дворяне, дети боярские и торговцы. Их опричники заковали и отдали под стражу, жен и детей держали на дому, а имущество их опечатали. Никто не знает ни вины, ни повода опалы.
Ждали прибытия Иоанна.
Иоанн явился 6 января 15 69 года. Немедленно издано приказание умертвить игуменов и монахов, стоявших на правеже. Их убили дубинами и тела разослали по их монастырям.
Царь объявил, что 8 января он прибудет в Софийский собор к обедне.
По обычаю, архиепископ встретил царя на Волховском мосту у часовни Чуднаго креста, со всем собором, крестами и иконами. Но царь не принял благословения архиепископа и не целовал креста, а держал такую речь:
"Злочестивец, в руке своей ты держишь не крест животворящий, а острое оружие, которым ты, с своими злоумышленниками, жителями сего города, хочешь уязвить наше царское сердце! Вы хотите отчизну нашей державы, Великий Новгород, передать польскому королю. С этих пор ты не пастырь и не сопрестольник Св. Софии, а волк, хищник, губитель и изменник нашему царскому венцу…"
Засим царь приказал служить обедню. Во время богослужения Иоанн усердно молился, а после обедни отправился со всеми своими приближенным в столовую палату – за трапезу. Но едва подана была пища, как царь завопил диким голосом. Это был условный знак для грабежа. Все присутствовавшие схватились и бросились на злодейство. Архиепископ Пимен был схвачен. Опричники бросились грабить владычную казну.
Царский дворецкий и духовник завладели ризницею и казною Св. Софии, а отсюда отправились по всем церквам и монастырям грабить казну и ризницы в пользу царя. Сам Иоанн уехал в Городище. Туда он приказал привести тех новгородцев, которые были взяты под стражу еще до его прибытия. С ними привели их жен и детей. Иоанн приказал всех их раздеть и подвергнуть истязаниям. И действительно, они преданы были "неисповедимым" мучениям. Их били, терзали и жгли особенным, изобретенным самим царем, составом. После этого их привязывали к саням ногами и волокли за царским поездом до Новгорода, за этими мучениками везли их жен и детей. Замученных новгородцев бросали с моста в Волхов, а за ними спешили отправить связанных их жен и привязанных к ним детей. Царские слуги ездили по реке и баграми добивали тех, кто случайно всплывал.
Пять недель в таком виде ежедневно проявлялась царская ярость. Насытившись вдоволь убийствами, Иоанн начал ездить по монастырям и на своих глазах истреблять огнем хлеб в скирдах и зерне, рубить лошадей, коров и всякий скот.
Существует предание, что, прибыв в Антониев монастырь, Иоанн после обедни явился в трапезу, а затем издал приказ истребить все живущее в монастыре.
Не остались без истребления и простые смертные Новгорода. Иоанн приказал уничтожать товар, лавки, ломать двери и дома, бить окна и истреблять все имущество жителей. То же самое опричники проделывали и в окрестностях Новгорода.
Число убитых в Новгороде показывается различно, от 15 до 60 тысяч. Псковский летописец повествует, что Волхов был запружен телами. Все следующее лето свозили кучами умерших и утопленных и погребали. Но, помимо замученных и убитых, многие успели бежать из Новгорода и из этих беглецов Новгорода впоследствии образовались целые поселения.
Вдоволь насытившись кровью совершенно невинных и мирных граждан собственного государства, Иоанн, наконец, захотел показать им свою милость.
13 февраля созваны были уцелевшие новгородцы и к ним-то Иоанн держал такую речь:
"Жители Великого Новгорода! Молите Всемилостивого, Всещедрого и Человеколюбивого Бога о нашем благочестивом царском державстве, о детях наших и о нашем христолюбивом воинстве, да дарует Он нам победу и одоление на видимых и невидимых врагов наших! Пусть будет Бог Судиею изменнику моему и вашему, архиепископу Пимену, и его нечестивым советникам и злоумышленникам. На них, изменниках, взыщется здесь пролитая кровь… Живите и благоденствуйте в сем городе. Наместником я оставлю вам князя Пронского".
Пимена Иоанн отправил в Москву.
Из Новгорода Иоанн отправился в Псков, намереваясь и с ним расправиться, подобно Новгороду. Но находчивый воевода, князь Юрий Токмаков, сумел отклонить гнев и грозу, носившуюся над Псковом. Говорят, что отклонению злодейства в Пскове много содействовал юродивый Никола, весьма грозно и строго встретивший Иоанна.
Так ли это или иначе, но Иоанн ограничился только грабежом церковной казны и частного имущества и не тронул жизни жителей.
Возможно и еще одно толкование спасения Пскова. На Иоанна, как и на всех подобных больных, ярость, гнев и кровожадность нападают приступами. Наступает подобный приступ зверства, и он губит все живое. Оканчивается приступ ярости, и убийства прекращаются. Если мы проследим жизнь Иоанна после смерти Анастасии, то и здесь мы увидим, что на общем фоне жестокости, зверства и кровожадности все эти явления по временам ожесточались до невероятных, чисто болезненных, размеров, в другой же раз они стихали и уменьшались. Так, по-видимому, было и теперь.
Весьма возможно, что необычное усилие кровожадности и убийства, возникшее в Иоанне и выразившееся в стремлении к уничтожению целых городов, с злодействами новгородскими, постепенно ослабело и к прибытию в Псков снизошло до обычного состояния, почему Псков и отделался только лишь потерею имущества.
Возможно и то, что в таком периоде болезненного состояния Иоанна на него могли благотворно повлиять и находчивость воеводы, и бесцеремонность юродивого. Ибо не подлежит никакому сомнению, что если бы ярость и жажда крови Иоанна не были удовлетворены раньше, то никакая находчивость, никакая дерзость и остроумие не спасли бы Пскова. Если Животворящий Крест и святительское облачение не удержали в Новгороде зверства Иоанна, то тем паче без последствий остались бы приемы псковитян.