Почетное место принадлежит у Пиндара аристократической (а еще лучше – божественной) родословной. Все это подчинено идее: аретт] не персональная особенность характера, воспитанная атлетом путем долгих тренировок. Нет, dpetfj – божественный дар и передается по наследству от предков к потомкам, она неизменна и вечна.
Но тенденциозный аристократизм од Пиндара не должен заслонять того полезного и рационального, что свойственно произведениям классика торжественной хоровой древнегреческой лирики.
Вот что пишет по этому поводу проф. И. М. Тройский: "Идеал "доблести", провозвестником которой был Пиндар, имел большое культурное значение, несмотря на свой аристократически ограниченный характер. В "доблести" Пиндара нераздельно слиты атлетика и этика, физические и душевные качества… Это тот же гармонический идеал, который мы находим воплощенным в произведениях греческого изобразительного искусства".
Разумеется, в некоторых эпиникиях (о них речь пойдет ниже) есть и отступления от этого принципа. Однако частности и случайные обстоятельства в поэтическом творчестве никогда не делают погоду.
Итак, у Пиндара состязания – дехмонстрация силы и доблести не только конкретного атлета, но и всего его рода. Успех тут всегда зависит от благосклонности богов, которая распространяется лишь на избранных.
В VIII Олимпийской оде, посвященной юноше-борцу Алкимедонту (победившему на 80-й Олимпиаде), упоминается и его брат Тимосфен, отличившийся на Немеях. Тут читаем:
…много есть к счастью путей по воле богов.
Вам же, Тимосфен, счастье дано
Зевсом чадородным:
Тебя прославил он в Немее,
Алкимедонта же сделал
Олимпийским победителем у холма Крона.(С. 14–18)
Тезис "врожденной доблести" часто встречается у Пиндара. Однако (умышленно или случайно – судить трудно) поэт расшифровывает и объясняет эту "врожденность" уже упомянутыми выше семейными традициями. Например, в X Пифийской оде (мы уже на нее ссылались), рассказывая о победе Гиппоника Фессалийского, Пиндар замечает:
…врожденная доблесть
повела его по стопам отца,
двукратно одержавшего в Олимпии
победу в боевых доспехах Арея.(С.12–14)
Итак, боги богами, но и атлетическую наследственность поэт тоже не в силах сбросить со счетов. Поэтому стих
Доблестные же и мудрые мужи бывают от бога
(С. 27–29)
уже не воспринимается так категорически, как мог бы восприниматься, будь он изолирован или самостоятелен вообще.
По этому поводу М. Л. Гаспаров в уже названной работе пишет: "Греческие состязания должны были выявить не того, кто лучше всех в данном спортивном искусстве, а того, кто лучше всех вообще, того, кто осенен божественной милостью. Спортивная победа – лишь одно из возможных проявлений этой божественной милости, спортивные состязания – лишь испытания, проверка обладания этой божественной милостью".
В этих словах ученого много справедливого и даже бесспорного. Однако полностью согласиться с М. Л. Гаспаровым мы все же не можем. Ибо если допустить, что победа античного атлета на стадионе расценивалась греками лишь как проявление вышеназванной милости небожителей (и полностью от милости этой зависела), то для чего же, собственно говоря, надо было изнурять себя ежедневными тренировками, скрупулезно осваивать систему сложнейших упражнений и соблюдать далеко не всегда приятный спортивный режим?!
Думается все же, что, воздавая должное богам, эллинские олимпионики действовали по принципу, выраженному много веков спустя русской пословицей: "На Бога надейся, а сам не плошай".
Тем более что культовая и поэтическая стороны в творчестве Пиндара отнюдь не были тождественны друг другу (при всей несомненной религиозности автора эпиникиев). Более того, поэтическая сторона неизменно преобладала.
Тут нам кажется уместным привести следующее высказывание Роберта Веймана: "Гимны Гомера и оды Пиндара обладали еще, правда, некоторой культовой функцией (в них восхвалялись боги), но поэтическое выполнение этой функции уже предполагало наличие живой образной, художественной фантазии. Следовательно, между культово-магическим ритуалом и возникновением искусства существовали значимые промежуточные звенья, происходили социально-эстетические процессы, в ходе которых культовое действо сублимировалось коллективной фантазией и, одновременно, оба эти элемента сливались в индивидуальном художественном творчестве".
Следующий элемент аретр Пиндара – честность и прямота. Это – лучший метод достижения желаемого. Лучший, хотя, разумеется, не самый легкий:
Чтущие добродетели явным путем идут.
(Olympia. VI, с. 72–73)
Аристократический характер творчества Пиндара делал его поэзию узко ограниченной. Однако сила эпиникиев часто заключается в противоречивости высказываемых поэтом взглядов. Не всегда "явный путь" воспевается Пиндаром. В частности, превознося победы Гиерона и Феронта – сиракузских тиранов – Пиндар не скрывает, что они часто добывали победу в Олимпии и Дельфах умением своих возниц. Впрочем, это неэтично лишь с современной точки зрения. Как уже упоминалось, такое явление было вполне узаконенным и обычным для той эпохи. Прямое указание на это находим, например, во II Пифийской оде (с. 10–12).
Поэтому трудно согласиться полностью с А. Ф. Лосевым, который пишет: "Тем не менее оды эти не содержали никакой лести. Они воспевают фактических, а не фиктивных (подчеркнуто нами. – Ю. Ш.) победителей, а любовь к играм и наградам была у греков общенародным чувством".
К сожалению, слишком часто на эллинских стадионах венок доставался не вознице, правящему конями, а хозяину упряжки, который во время состязаний находился среди зрителей. Таким же образом одерживали победы в Олимпии и Дельфах сиракузские тираны.
И в то же время, несомненно, что искренние симпатии автора принадлежали тем, кто победу на стадионах добывал самолично.
Когда Геродот Фиванский победил колесницей на Истмийских играх, то Пиндар в I Истмийской оде так восхвалял его:
Ныне хвалу Геродоту с его
колесницей четвероконной сложу.
Он не доверил узды своей
Чуждой руке – и за то
Я вплету ему похвалу
С Иолаем и Кастором
В гимн хвалебный,(С. 14–16)
Ссылка на Полая и Кастора символична: ведь они всегда правили лошадьми собственноручно.
О группе эпиникиев, посвященных Гиерону Сиракузскому (Olympia, I; Pythia, I, II, III), В. Майков писал: "…В одах этих характеризуется как талант Пиндара, так и его независимое отношение к сильным мира сего…"
Действительно, прославление и восхваление у поэта никогда не переходит в заискивание. Чувство собственного достоинства Пиндар не терял ни при каких обстоятельствах, хотя и не стал советником и учителем тиранов, как Симонид Кеосский (по крайней мере, данных об этом у нас нет).
Тем не менее социальная приверженность певца эллинской аристократии вполне определенна. В уже упомянутой нами монографии А. И. Доватура об Аристотеле читаем: "Если начать с высказываний о добродетели (аретг|) как свойстве, присущем тем, чье главенство в государстве гарантирует последнему счастливую жизнь, то нетрудно обнаружить связь этих высказываний с классовой позицией…" Это мнение полностью приложимо и к творчеству Пиндара.
Победа на состязании – обязательная составная часть арен] – часто ассоциируется и даже отождествляется у Пиндара с понятием счастья. На стадионах, где
…состязаются скорость ног
и крепость сил
на подвиги идущих,
добиться победы нелегко.
Это доступно лишь самым достойным. Но зато в итоге:
Победитель
в награду за подвиги
остальную жизнь проводит
в сладостном благоденствии.
(Olympia. I, с. 95–99)
И далее:
Для смертного наивысшее счастье то,
Которым он может
наслаждаться всегда.
(С.99-100)
Вспомнив о тех почестях, которые воздавались олимпионикам и вообще лучшим атлетам, можно поверить, что счастье, воспеваемое Пиндаром, было в определенной мере реальным.
Несмотря на социально узкую трактовку доблести, поэт признает: всякое достижение ценно лишь в том случае, если связано с преодолением препятствий. Победа и слава будут полными только тогда, когда их добудешь в трудном поединке. И это также определяет Пиндарову ἁρετή.
В VI Олимпийском эпиникии поэт говорит на этот счет вполне определенно:
Доблести, не сопряженные с опасностями,
Не ценятся ни на суше состязающимися,
Ни на стремительных кораблях.(С.9-11)
В этом смысле, если говорить о тезисе трудности победы, Пиндар перекликается и с Симонидом, и с иными своими предшественниками. Та же мысль: победа редко достается без труда и именно труд – ее лучшее украшение – высказана в X Олимпийском (с. 22–23) и в других эпиникиях.
Но наряду с этим "доблесть многих аристократов была очень и очень относительной: многие фактически воспевались за то, что обладали лучшими конюшнями и имели самых породистых лошадей…"
Воспевается Пиндаром и душевная щедрость победителя (Isthmia, I, С. 60–69), и его скромность (Olympia. VI, с. 73 и сл.) – один из существенных компонентов ἁρετή.
Тезис о всестороннем развитии атлета как наиболее желательном варианте четко высказан в V Пифийском эпиникии, посвященном победе Аркесилая Киренейского на состязании колесниц.
Правда, сначала поэт говорит о профессиональном мастерстве спортсмена: во-первых, Аркесилай сам и отлично правил лошадьми (с. 46–47), а во-вторых – он один из немногих, кто сохранил свою колесницу невредимой среди четырнадцати (!) опрокинувшихся (с. 48–53). И тот факт, что Аркесилаю посвящены две оды (Pythia. IV и V), вероятно, не случаен.
Главная похвала содержится в последней части оды. Пиндар превозносит Аркесилая за "ум, что превосходит возраст", за "красоту речи", "крепость сил" и, наконец, снова за то, что он "искусный правитель колесницы" (с. 106–115).
Этот букет доблестей настолько значителен и привлекателен, что, случись возможность сказать подобное о прочих победителях, вряд ли поэт упустил бы ее. Итак, гармоническое сочетание физической мощи с интеллектом – прекрасная база для аретр.
Жизнь полиса немыслима без воинской доблести. Однако в эпиникиях Пиндара эта сторона ἁρετή остается в тени (если не считать мифологических сюжетов).
Наконец, богатство материальное в полисе, несомненно, значит много, но калокагатия весьма ценит и духовное богатство. Вот из каких элементов складывается понятие ἁρετή на материале эпиникиев Пиндара.
Этический кодекс атлетов
Рядом с категорией агонистической доблести (переплетаясь и перекликаясь с ней) у Пиндара возникает цепочка этических норм, своеобразный кодекс чести атлета и олимпионика.
Этот кодекс своеобразен, и он отнюдь не идентичен Олимпийскому уставу Ликурга Ифита. Но и противоречий между ними тоже нет. Просто "этический кодекс" Пиндара и Олимпийский устав успешно дополняют друг друга.
Какие же этические положения содержат эпиникии?
Первое. Почетна и желанна лишь многотрудная победа. То, что досталось случайно или в легкой борьбе, не приносит морального удовлетворения ни атлету (настоящему атлету!), ни зрителям. В VII–VI веках до н. э. профессионализм на эллинских стадионах еще не достиг апогея. Именно "эту вершину любительской агонистики прославил и увековечил Пиндар". Хотя жестокость кулачных поединков и взаимная безжалостность панкратиастов и в те времена не являлись исключением, однако боролись тогда не изощренные профессионалы, а преимущественно любители, находящиеся в относительно одинаковых условиях. И если ты становился primus inter pares, то это было особенно почетно.
Наиболее четко и в то же время лаконично эта мысль высказана в X Олимпийском эпиникии, где воспевается победа в кулачном бою мальчика Агесидама (ему же посвящена и XI Олимпийская ода):
Легкая победа немногим досталась"
Труд – лучшее украшение жизни.(С.21–22)
Сходная мысль: "доблести, чуждые опасностям, не почитаются", звучит в VI Олимпийском эпиникии (с. 9-11).
Обращаясь к ахарнянину Тимодему, ставшему победителем в панкратии на Немейских играх (а до этого уже одержавшему ряд побед на других состязаниях), Пиндар восклицает:
Тебя же, о Тимодем,
славным делает
многотрудная победа в панкратии.(Nemea. II, с. 14–15)
И даже благородное происхождение и расположение небожителей не приносит такой славы, как победа, добытая в тяжком и честном поединке.
Второй этический тезис: атлет всегда должен помнить, благодаря чьим наставлениям он стал победителем. Слова благодарности, обращенные к тренеру, встречаются во многих Пиндаровых эпиникиях. Это, так сказать, элемент хорошего тона, обязательный для атлета. В уже упоминавшейся X Олимпийской оде, посвященной Агесидаму Локрийскому, с самого начала поэт высказывает пожелание, чтобы победитель выразил признательность своему тренеру Илу– "мужу-наставнику":
Агесидам же,
Победив бойцов в Олимпии,
Да возблагодарит Ила,
Как Ахилла Патрокл.
Муж, наставляющий рожденного к доблести,
С божьей помощью
Возвышает его к славе безмерной.(С.16–21)
Два эпиникия (Olympia, VIII и Nemea, VI) посвящены мальчику-борцу Алкимеду Эгинскому. В обеих одах есть слова похвалы и благодарности, обращенные к Мелесию – тренеру Алкимеда, бывшему в свое время прекрасным атлетом. В молодые годы неоднократно побеждая на стадионах и получив немало наград, Мелесий теперь удостоен высшей награды – победы своего ученика:
Ныне ж награда ему
Сам Алкимедон,
Одержавший тридцатую победу.(Olympia, VIII, с. 65–66)
Тема преемственности атлетического мастерства легко обнаруживается (как мы уже видели выше) во многих эпиникиях: брат, отец или даже дед передают агонистические навыки младшему наследнику. Теперь же речь идет о тренере и ученике. Собственно, VIII Олимпийский эпиникий в равной мере адресован и атлету, и его учителю. Похвалой Мелесию заканчивается и VI Немейский эпиникий (с. 60–65). Этот же мотив благодарности тренеру встречаем и в IV Истмийском эпиникии (с. 90).
Третий этический тезис: жестокость схваток нигде не осуждается Пиндаром (хотя ею, как мы знаем из других источников, иногда грешили адресаты поэта). Это считалось в порядке вещей, тем более что не в интересах Пиндара было заострять внимание аудитории на отрицательных моментах агонов. Такое условие диктовал сам жанр эпиникия.
Четвертый этический тезис – гармония физической силы и добродетели. Это положение соответствует уже рассмотренному выше сочетанию силы физической и интеллектуальной.
В V Истмийской оде Пиндар воспевает Пифея – старшего брата и тренера Фи лаки да с Эгины:
С искусными руками
и таким же умом.(С. 60)
А в VII Истмийской оде подобная похвала принимает уже несколько более специфические очертания: эпиникий посвящен пан-кратиасту Стрепсиаду из Фив. Боец описан как могучий великан, но одновременно он и красавец. А главное -
Его добродетель
не ниже телесной красоты.(С. 22)
Итак, здесь атлетические достоинства и красота рассматриваются как составные части ἁρετή.
Город Эгину прославляет Пиндар именно за то, что его жители отличаются не только силой мышц, но также умны и доброжелательны, хорошие советчики в честных делах (Nemea, VIII, v. 13–14).
Наконец, как пятый этический принцип у Пиндара можно отметить бескорыстную честность победителя. Хотя нередко жажда награды превозмогает порядочность (как с горечью констатирует поэт), но да славятся искусные всадники и мужи с бескорыстными душами! Это – высшая доблесть! И пусть жажда славы также не заставит тебя свернуть с прямого пути (Nemea, IX; Isthmia, IV). П. Турын пишет о том, что для земельной аристократии, глашатаем интересов которой был Пиндар, "…понятие доблести было объединенным понятием духовного и физического совершенства".