Таким образом получается, что в своих претензиях к Сербии, приведших к началу войны, Австро-Венгрия была… права? И если разобраться в фактах объективно, то ее требования никак нельзя считать "оскорбительными" или "унизительными". Ведь в литературе, посвященной данным событиям, частенько опускается еще один многозначительный факт: поначалу Вена несколько раз обращалась к Белграду, чтобы расследование об организации теракта и наказание виновных было произведено сербскими властями. И лишь убедившись, что этого сделано не будет, что подлинные заказчики и организаторы политического убийства останутся безнаказанными, почти через месяц после преступления выдвинула известный ультиматум - с пресловутым пунктом о предоставлении самой Австро-Венгрии права розыска и наказания виновных на сербской территории. Что и было представлено мировой общественности как грубое попрание государственного суверенитета Сербии, со всеми вытекающими отсюда последствиями…
Дополнительно обращает на себя внимание ныне подзабытое событие, в 1914 г. наделавшее немало шума. 10. 7 российский посол в Белграде Н. Г. Гартвиг посетил австрийского посла барона Гизля. А вернувшись к себе после ужина и состоявшейся беседы, скоропостижно скончался. Тут же весь Белград заговорил о том, что Гизль отравил Гартвига, и его похороны вылились в мощную антиавстрийскую демонстрацию - на них пришло 80 тыс. чел. Эту же версию повторяют порой и современные собиратели старых сплетен, вроде В. Пикуля. Но чтобы понять всю абсурдность подобных обвинений, наверное, достаточно всего лишь попробовать наглядно представить такую картину: в XX в. респектабельный посол великой державы, опасливо озираясь, сыплет яд в бокал посла другой великой державы… Простите, это скорее сцена из дешевой балаганной драмы или иллюстрация нравов времен Екатерины Медичи.
Разумеется, поверить такому могло только темное сербское простонародье (в Петербурге, конечно же, не поверили). Но если даже не принимать в расчет вероятность инфаркта или инсульта после встречи - наверняка напряженной и нелегкой в такой взвинченной обстановке - и рассмотреть гипотезу насильственной смерти, то устранение Гартвига было бы гораздо выгоднее тем силам, которые желали посильнее вбить клин между Австрией и Россией. Кроме того, он считался крупнейшим специалистом по балканским вопросам и местным политическим хитросплетениям. А в Белграде он составлял своеобразный дуэт с премьером Пашичем - именно опираясь на авторитет и поддержку русского посла, премьеру кое-как удавалось реализовывать свою умеренную политику, преодолевая все козни. А Гарт-виг, поддерживая Пашича, тем самым утверждал и политику России в этом регионе. Как мы видели, и тот, и другой были противниками экстремального развития событий, и каждый по своей линии предпринимал попытки предотвратить катастрофу.
Откуда можно заключить, что смерть посла была в первую очередь выгодна тем же заговорщикам, чтобы с одной стороны, в критический момент лишить мощной опоры своих "умеренных" оппонентов, а с другой - лишить Петербург столь компетентного источника объективной информации и эксперта в местных делах. С технической точки зрения подобная акция труда не составила бы агентурой белградских спецслужб были напичканы и австрийское, и российское посольства. Но это, повторяю, всего лишь гипотеза.
3. Последствия
Сейчас, пожалуй, является уже общепризнанным, что в Первой мировой невиновных сторон не было. Обе коалиции давно готовились к войне, обе рано или поздно предполагали ее вероятность, а то и неизбежность. И не будь трагедии в Сараево, наверняка со временем отыскался бы и другой предлог. Ведь по опыту XIX в. и Антанта, и Центральные Державы наивно верили в то, что накопившиеся между ними территориальные и экономические противоречия возможно решить оружием, причем быстро и с допустимыми потерями - и Франция, и Англия, и Россия, и Германия прогнозировали продолжительность боевых действий в… шесть месяцев. Однако никто не учел, что достижения научно-технической революции в военной области напрочь перечеркнут эти прогнозы, придав войне затяжной позиционный характер и формы массовой бойни. Изобретение пулеметов, колючей проволоки, развитие артиллерии сделали прорыв обороны исключительно трудным и кровопролитным делом! Появление авиации привело к невозможности скрытного сосредоточения войск для удара. Радио позволяло быстро оповещать об изменениях обстановки и немедленно реагировать на них. А появление отравляющих газов и крупнокалиберных снарядов вело к огромным потерям даже в глухой обороне. И в результате любой материальный и политический выигрыш оказывался ничтожным по сравнению с понесенными потерями и затратами.
Да, сербский народ в этой войне проявил чудеса героизма. Пожалуй, в истории XX столетия можно назвать лишь два случая добровольной всеобщей мобилизации от мальчишек до старцев - в гражданскую, у русских казаков, и в Первую мировую у сербов. Дважды им удавалось громить и отбрасывать австро-венгерские армии. Но народные страдания были неисчислимыми, дороги были забиты беженцами, по обочинам валялись больные и умирающие. Согласно статистике, только за первый год войны от голода и тифа в Сербии погибло 130 тыс. чел. Это не считая боевых потерь. А в 1915 г. на помощь австрийцам был переброшен германский корпус Макензена, на стороне противников выступила Болгария, которой сербы так насолили в 1913 г., и началось третье наступление. Его измученная и разоренная страна уже не выдержала. Фронт рухнул, и начался трагический исход 250 тыс. сербов в Черногорию и Албанию. Возглавлял шествие сам старый король Петр, шагавший пешком, с посохом в руках, в крестьянских опанках и солдатской шинели, а за ним нескончаемыми потоками тащились смешавшиеся остатки армии, крестьяне, горожане. Множество людей замерзло в зимних горах, погибло от голода и истощения, устилая дороги десятками тысяч трупов. Тысячи умирали, уже добравшись до берегов моря, пока ждали союзной продовольственной помощи и эвакуации. После долгих мытарств уцелевшие были вывезены на о. Корфу, откуда способных носить оружие перебрасывали в Грецию, на Салоникский фронт…
Очень и очень дорогую цену заплатили сербы за авантюру своих заговорщиков. Но разве могли организаторы акции в Сараево не знать, к чему она приведет? Разве могли не представлять последствий для населения? Разве могли не учитывать, что партия войны в Австро-Венгрии тоже ждала лишь повода для удара? И разве могли серьезно предполагать, что даже при всеобщем патриотическом энтузиазме их страна способна выдержать противоборство с могучей развитой державой и ее союзниками? Нет. Они хорошо понимали, к каким жертвам это может привести, но шли на них вполне сознательно - и именно в расчете на развязывание большой войны для решения собственных геополитических целей. Трезво учли нарастающее противостояние Антанты и Центральных Держав и азартно заложились на вмешательство своего главного инвестора Франции и, конечно же, "братской" России. Которую, кстати, "забыли" об этом спросить, а просто поставили перед фактом. Потому что Россия меньше других государств была готова к общеевропейской войне и меньше других желала ее, наученная недавним опытом Русско-японской. Но получилось так, что "младшие братья" все решили за нее.
И выиграли! Ведь по сути, их план полностью удался - после победы и распада Австро-Венгрии Сербия получила почти все, на что распространялись претензии великодержавников: Хорватию, Словению, Боснию, Герцеговину, закрепила прихваченную ранее Македонию, смогла подмять под себя союзную Черногорию. И в 1918 г. в лице Королевства СХС (сербов-хорват-словенцев), с 1929 г. ставшего называться Югославией, реализовалась та самая идея "Великой Сербии", ради которой все затевалось.
Но с другой стороны, спрашивается, а с чего бы это великие мировые державы так расщедрились? В ходе всей войны они союзников-сербов и в грош не ставили. В критический период 1915 г. реальную помощь предоставляла только Россия, которой и самой в этот момент приходилось весьма туго. Попытки спасения Сербии были слабенькими, больше символическими. Союзная Салоникская армия предприняла было наступление на станцию Вране, чтобы расчистить дорогу к сербам и соединиться с ними, но вялое и нерешительное. А, получив отпор, сразу откатились назад, хотя Вране занимали болгары, вооруженные гораздо хуже австрийцев и. немцев, да и сражавшиеся неохотно. После исхода массы беженцев на морское побережье Албании многие погибли там от голода, не дождавшись союзных судов - только из-за того, что ни Англия, ни Италия не хотели рисковать кораблями, опасаясь австрийского флота. Италия вообще отказалась принять беженцев. Великобритания соглашалась, но лишь с условием, если вывезенные сербы будут использоваться для защиты ее владений в зоне Суэцкого канала. А когда эвакуированные и переформированные сербские войска очутились на Салоникском фронте, их держали там в черном теле, на положении людей "второго сорта". Экономили на выдаваемом оружии, боеприпасах, продовольствии, медикаментах, офицеров не считали нужным допускать на свои штабные совещания и знакомить с обстановкой, а солдатам вообще запрещали появляться в общественных местах, в отличие от англичан или французов.
И вдруг после победы при дележке доставшихся приобретений Сербия получает больше всех - ее территория увеличивается более чем в шесть раз, с 48 до 296 тыс. кв. км! И получает, естественно, не по собственной прихоти, а по милости тех же самых великих держав - как первая жертва агрессии, в вознаграждение понесенного ею огромного ущерба и в дань уважения к ее героизму, который еще недавно был всем до лампочки.
А все дело в том, что политические и пропагандистские схемы "двойных стандартов" существовали уже тогда. Официальная история писалась победителями. Которые вступили в войну из собственных корыстных интересов но теперь им требовалось представить себя защитниками "невинной жертвы". Тогда ведь и война с их стороны будет выглядеть справедливой, а все потери - оправданными с точки зрения высшей морали. Да и выдвигать требования к побежденным с данной позиции оказалось намного удобнее - это будет уже не грабеж более слабой стороны, а законное наказание "виновных". Вот и осыпали Сербию "подарками", создавая и раздувая вокруг нее имидж объекта "неспровоцированной агрессии". По этой же причине тщательно затушевывалась правда об убийстве Франца Фердинанда, благо, почти никого из участников уже не осталось в живых. Осенью 1918 г., сразу после падения Австро-Венгрии, при таинственных обстоятельствах исчезли протоколы Сараевского процесса над террористами. А в 1919 г., после подписания Версальского договора, австрийцы вернули сербам их архивы, захваченные в Белграде. Катер, на котором их перевозили по Дунаю, тоже исчез вместе со всеми архивами, не придя к месту назначения.
А в историческую, публицистическую, художественную литературу стараниями держав-победительниц была внедрена версия об акции "одиночек" из угнетенного национального меньшинства, которая, дескать, стала для агрессора только предлогом к нападению на слабую Сербию. Заодно, именно в рамках данной линии, внедрялась и традиция сугубо негативного изображения личности убитого Франца Фердинанда. Такого, чтобы даже сентиментальный западный читатель не счел нужным его жалеть.
Разумеется, подлинная подоплека преступления, успевшая в Австро-Венгрии получить столь широкую огласку, не могла быть тайной, то и дело просачиваясь наружу. А со временем и прежние причины к сокрытию истины отпали - как уже говорилось, после Второй мировой войны Югославия признала и одобрила террористическую деятельность сербских спецслужб. Наконец-то даже в канву учебной литературы стали попадать настоящие обстоятельства дела, например: "Убийца - 19-летний студент Гаврила Принцип - был схвачен на месте. Он оказался членом тайной организации, борющейся за присоединение Боснии к Сербии. Членами этой организации были и высокопоставленные офицеры сербской армии" (А. А. Кредер, "Новейшая история зарубежных стран", М., 1998).
Но исторические версии - штука прочная. Поэтому в этой же работе мы найдем, что "император Австро-Венгрии Франц Иосиф счел сараевское убийство удобным поводом для разгрома Сербии… Австрийцы предъявили Сербии ультиматум с такими требованиями, которые, как им казалось, делали его принятие невозможным, а войну - неизбежной".
Ну, разумеется, если сделать одну поправочку: принятие подобного ультиматума не "казалось" невозможным. Оно заведомо было невозможным. Хотя бы по той причине, что эти "высокопоставленные офицеры" фактически стояли во главе государства, определяли его политику, превратили его в рассадник терроризма, и сами сознательно стремились сделать войну "неизбежной". А в большинстве учебников, научных трудов, публицистических исследований вообще до сих пор преобладает описание событий, созданное пропагандой 1920-х. Ведь в новые книги материал перекочевывает из старых, а новые авторы черпают факты и их объяснения из работ признанных авторитетов того времени. Которые в данном случае отрабатывали вполне конкретный политический заказ.
Если же считать, что своего рода "эхом" балканских выстрелов стала не только разразившаяся Мировая война, но и ее последствия, то окажется, что кое-где отголоски этого "эха" перекатываются до сих пор. Например, коснувшись создания на базе Сербии королевства СХС, мы уже затронули гораздо более широкую проблему, аукнувшуюся по всему миру. Дело в том, что в результате крушения одного из блоков, схлестнувшихся в войне, а заодно еще и России, в международных отношениях создалась весьма редкая ситуация сходная с той, что сложилась лишь 70 лет спустя, после крушения социалистического лагеря и распада СССР. Мир стал вдруг однополярным. На какое-то время странам Антанты оказалось некому противостоять - точно так же, как странам НАТО в 1990-х. И точно так же они рьяно принялись перестраивать мир по-своему. Причем отдадим должное - не всегда руководствуясь мотивами личной корысти, а иногда, казалось бы, исходя из очевидных соображений справедливости и морали. Но тем не менее, везде подобное вмешательство рано или поздно вылезло боком.
Потому что великие державы, естественно, основывались только на собственных понятиях морали и справедливости и собственной субъективной логике, без учета национальных, культурных, исторических особенностей и прочих подобных "мелочей". В итоге, после Первой мировой ни одна попытка силового регулирования международной обстановки не пошла на пользу ни подопечным великих держав, ни им самим. Так, Османская империя по Мудросскому и Севрскому договорам вообще подлежала расчленению. Она ведь тоже считалась "тюрьмой народов", завоеванных силой оружия еще во времена оны, да еще и запятнала себя таким чудовищным преступлением, как армянский геноцид 1915 г., когда было уничтожено 2 миллиона человек. Так что политика в ее отношении выглядела, вроде бы, вполне "справедливой". Из состава империи вычленялись самостоятельные Ирак, Палестина, Трансиордания, переходившие под мандат управления Великобритании, Сирия и Ливан - под мандатом Франции. А сама Турция разделялась пополам по реке Кызыл Ирмак. На восток от нее должно было образоваться армянское государство, включающее нынешнюю Армению и Восточную Анатолию, а на запад устанавливались зоны союзного контроля Франции, Италии, Греции и Великобритании. Вводился "режим капитуляций", фактически лишавший Турцию государственного и национального суверенитета - она попадала под международный политический, финансовый и военный контроль, иностранцы получали на ее территории экономические и юридические привилегии.
Что же из этого вышло? Искусственное проведение границы между Турцией и Ираком создало курдскую проблему. Раздел прежде единого в культурном и экономическом плане Восточного Средиземноморья между Англией и Францией на их мелкие подмандатные зоны, закрепившиеся впоследствии в государственных образованиях, явился одной из предпосылок сложности и запутанности ближневосточной ситуации. А само правление иностранцев стало причиной мощных и кровопролитных национальных восстаний - Иракского в 1920 г., Сирийского в 1925–1927 гг. Причем с материальной точки зрения под "цивилизованной" властью французов и англичан местному населению вряд ли жилось хуже, чем "под гнетом" османских наместников и чиновников. Но с точки зрения менталитета, стереотипов поведения, исторических и религиозных традиций они оказались здесь куда более "чужими", чем "свои", мусульманские правители. И такая неучтенная "мелочь" вылилась в грандиозные трагедии.
В Турции это высокомерное пренебрежение местными особенностями откликнулось еще похлеще. Разделение страны и режим капитуляций вызвал взрыв сильнейшего национального оскорбления. Народ сплотился вокруг популярного военачальника Мустафы Кемаля и начал беспощадную борьбу как против оккупационных войск держав-победительниц, так и против собственных султанских властей, принявших унизительные условия мира. И если в ходе Первой мировой турецкие войска сражались плохо и вяло, их без особого труда громили на всех фронтах - из чего Антанта и сделала вывод о возможности совсем списать эту страну со счетов, то теперь на волне патриотического энтузиазма неожиданно для победителей вдруг возродились лучшие боевые качества былых потрясателей Европы. Турки дрались, как львы, одолевая прекрасно вооруженные дивизии противника, и в 1923 г. завершили войну триумфальным разгромом греческой оккупационной армии, пленением ее штаба во главе с главнокомандующим Трикуписом, взятием Смирны и Константинополя. Но вдобавок, по причинам того же национального оскорбления, победы кемалистов и движение их войск сопровождались массовой стихийной резней греческого и армянского населения, которое, собственно, было нисколько не виновато, в том, что великим державам великодушно вздумалось "улучшить" его положение за счет турок…
На Дальнем Востоке противников в Мировой войне у Антанты не было однако в угаре однополярного переустройства мира победители навалились на свою союзницу, Японию. В сражениях на главных фронтах она участия не принимала, ограничившись захватом германских колоний и концессий в Тихоокеанском регионе и Китае. И ее приобретения по сравнению с "вкладом в общую победу" и понесенными потерями сочли явно "несправедливыми". Хотя на Парижской мирной конференции запросы Японии насчет зон влияния в Китае, вроде бы, решили удовлетворить, однако тут же одумались, и на Вашингтонской конференции 1921–1922 гг. западноевропейские державы и США принялись дружно ограничивать японские интересы. Нажим на Японию был развернут довольно грубый, с позиции откровенной силы, будто и она была побежденной наряду с Германией - что, естественно, вызвало обиду и привело к охлаждению отношений с прежними союзниками, а затем, перед Второй мировой, к переходу во враждебный им лагерь. Как писал впоследствии Черчилль, "Соединенные Штаты дали понять Англии, что сохранение ее союза с Японией, который японцы так щепетильно соблюдали, будет служить помехой в англо-американских отношениях. В связи с этим союз был аннулирован. Этот акт произвел глубокое впечатление в Японии и был воспринят как пощечина азиатской державе со стороны западного мира".