Танк, родившийся в годы Первой мировой как средство прорыва обороны противника, оказался крайне полезным средством сопровождения подвижной пехоты (и кавалерии) в глубине вражеской территории. Поскольку во вражеском тылу не ожидалось встречи с хорошо организованной и подготовленной обороной, главным для танка дальнего действия (англичане именовали его крейсерским) была дальность хода и подвижность, определявшиеся не только табличными характеристиками, но и надежностью машины. Считалось, что высокая скорость отчасти сможет послужить и защитой от вражеского артиллерийского огня. Это оказалось верным - но именно для действий против слабой и наскоро организованной обороны, где плотность противотанковых орудий незначительна.
При отсутствии необходимости прорывать подготовленную оборону крейсерским танкам не требовались тяжелые пушки. Главной их целью должны были стать либо отдельные огневые точки, либо танки, которые противник имел возможность перебросить к месту боя быстрее всего. Для борьбы с теми и другими по взглядам 30‑х годов вполне хватало 37‑мм пушки или даже 20‑мм автомата - именно такими орудиями оснащалась пехота того времени в качестве противотанковых. Таким образом, даже Pz. II с его 20‑мм пушкой (напомним - автоматической) и высокой надежностью являлся вполне подходящей машиной для маневренной войны даже по меркам конца 30‑х годов. Да, он никак не был приспособлен к прорыву вражеской обороны, но, как уже отмечалось, тактика немецких танковых войск этого и не предусматривала. В мае 1940 года "двоечка" оказалась бессильной против французских пехотных танков с их незначительной скоростью, но мошной броней - однако та же тактика блицкрига подразумевала, что танки с танками не воюют. Пользуясь своим преимуществом в маневренности и управляемости, немецкие танковые подразделения должны были уходить от прямого столкновения с вражескими танками, против которых выбрасывался заслон из противотанковых пушек на механической тяге. Для штурма отдельных вражеских опорных пунктов немецкие танковые дивизии имели собственную полевую артиллерию 75‑мм калибра, а также "артиллерийские" танки - Pz. IV, оснащенные короткоствольной пушкой такого же калибра. Это казалось достаточным - и в большинстве случаев на первом этапе войны действительно было достаточным.
Пехотным танком (они же танки ДД) надлежало иметь солидную защиту, мощное вооружение (пулеметы и короткоствольные пехотные орудия, желательно во множественном числе) при невысокой скорости и сравнительно небольшой дальности хода. Достичь таких качеств оказалось гораздо сложнее, ибо усиление брони и установка мощного вооружения требовали значительного утяжеления машины, для чего был нужен мощный двигатель, а главное - принципиально новая ходовая часть, значительно усиленная по сравнению с традиционными моделями.
Надо сказать, что не только в 20‑е годы, но и позже, вплоть до Второй мировой войны многие военные теоретики продолжали считать, что танки вполне способны действовать в прорыве и тылу врага без поддержки пехоты; моторизация пехоты все еще рассматривалась ими в основном как средство быстрой переброски по собственным тылам, а действия в глубоком вражеском тылу оставались прерогативой кавалерии.
Вот что по этому поводу писали советские военные теоретики:
"Стадия развертывания оперативного маневра рисуется в следующем виде. Механизированные соединения, стратегическая конница (1‑й эшелон оперативного маневра), устремляющиеся в прорыв вместе с мощной штурмовой и бомбардировочной авиацией, встречными столкновениями ликвидируют подходящие пешком, на автомобилях оперативные резервы противника.
Дезорганизация тыла противника - узлов управления, снабжающих баз… производится рейдирующими механизированными соединениями и стратегической конницей, сопровождаемыми десантами с воздуха.
Одновременно войсковые соединения (второго эшелона оперативного маневра) развертывают маневр на автомобилях (автомобильный маневр), поданных из состава авторезерва главного командования…
Обратим внимание - речь идет не о моторизованной пехоте, а об обычной пехоте, временно посаженной на транспорт, выделенный из состава РГК. Во многом именно теория глубокой операции, а вовсе не "блицкриг", стала порождением бедности - недостаточного уровня моторизации войск, когда из массы армии предполагалось выделять автономный кулак, по своей подвижности многократно превосходящий основный силы. Задачей этого кулака являлся не удар по уязвимым точкам вражеской тыловой структуры с последующим перехватом коммуникаций, а "размягчение" самой обороны вкупе с противодействием вражеским подвижным резервам, перебрасываемым к месту прорыва из тыла либо с других участков фронта.
Именно такими виделись действия механизированных сил творцам теории "глубокой" операции. Необходимость существования чисто моторизованных сил ставилась под сомнение - через пять лет уже упоминавшийся нами выше Ф. Новослободский в своей статье повторял то же самое:
"Войска, обладавшие только средствами оперативной подвижности, не имевшие в бою преимуществ перед обыкновенными, вызывали бы лишь ненужные расходы. Придача оперативной подвижности любому войсковому соединению может быть осуществлена путем перевозки специальными автотранспортными отрядами".
Проще говоря, моторизация пехоты - отдельно, танки - отдельно. Если мы не имеем средств на полную моторизацию, тогда отдадим приоритет танку как средству, дающему реальное и решительное превосходство, хотя бы в определенном месте и в определенный момент. Между прочим, это один из вариантов все того же принципа Гудериана "Klotzen nicht Kleckern!" - "Бейте, а не шлепайте", сиречь не пытайтесь достичь успеха везде, а сосредотачивайте максимум средств и ресурсов в одном месте, где вы чувствуете себя наиболее сильными.
В данном случае Советский Союз, не имевший к началу 1930‑х годов вообще никакой автомобильной промышленности, не мог даже надеяться соперничать с крупнейшими армиями мира по уровню моторизации. Но использование танков давало шанс уравновесить это отставание достижением преимущества в другой области - поэтому нет ничего удивительного в том, что советская военная теория сделала основной упор на танки, а не на подвижную войну, то есть "блицкриг". Хотя, как мы убедились, еще на рубеже десятилетий Калиновский прекрасно понимал суть блицкрига, сформулировав ее гораздо яснее, чем Гудериан,
Впрочем, спор о том, кто же был истинным "отцом" теории блицкрига - Гудериан, Фуллер, де Голль или Калиновский - не имеют особого смысла, ибо надо учитывать одну важную вещь: на поле боя войска руководствуются не книжной теорией, а практическим опытом, полученным в ходе предыдущих боевых действий.
История не знает случаев, когда теоретические достижения позволяли добиться кардинального перевеса над противником.
Даже введение технических новинок давало эффект только тогда, когда сопровождалось технологической возможностью применения таких новинок в массовом порядке. Что с того, что дредноутную схему линейного корабля придумал в 80‑х годах XIX века русский инженер Степанов - если впервые она была использована англичанами двадцать лет спустя? Первые многомоторные бомбардировщики были спроектированы и построены в России и Италии - но на ход боевых действий Первой мировой войны это не оказало ровным счетом никакого влияния, и волнует сейчас только любителей искать родину слонов в своем Отечестве. Зато реактивные истребители, причем второго поколения, впервые в массовом порядке применил Советский Союз, сразу же добившись весомого влияния на ход боевых действий в Корее. И это при том, что технический приоритет в создании и применении реактивной авиации принадлежит немцам, а превосходство в общем количестве реактивных машин к началу 1950‑х годов, безусловно, держали Соединенные Штаты Америки.
Точно так же приоритет в "изобретении" блицкрига и приоритет в применении этой тактики на поле боя вполне может принадлежать разным людям и разным армиям. Более того, часто случается так, что, придумывая одну вещь, изобретатель создает совсем другую. Один из пионеров электрического освещения, русский ученый Лодыгин, вообще–то разрабатывал вертолет - геликоптер с электромотором, питающийся с земли по кабелю. По его мысли, такое устройство должно было заменить на войне привязные аэростаты, используемые для наблюдения за противником. А электрическая лампочка предназначалась всего лишь для освещения кабины аппарата - но именно благодаря ей имя Лодыгина осталось в истории…
Вот и Гейнц Гудериан, в середине 1930‑х годов увлеченно пропагандируя необходимость создания танковых войск, представлял себе танковую войну совершенно не такой, какой она оказалась пять–семь лет спустя. Внимательно читая его книгу "Внимание: танки!", с удивлением обнаруживаешь, что пишет он о совершенно другой войне - вовсе не той, что в реальности вела Германия. Бессмысленно искать в этой работе описание той тактики танковых войск, какую вермахт использовал в своих победоносных наступлениях 1939–1942 годов. Ее там просто нет.
Куда более развернуто Гудериан касается оперативных приемов и принципов танковых действий в своей послевоенной работе "Танки - вперед!", хотя и здесь скорее склонен обсуждать организационные, нежели теоретические моменты. Он не говорит даже тех элементарных вещей, что мы изложили выше. Конечно, можно заподозрить, что "Быстроходный Гейнц" чего–то не договаривал, чтобы не облегчать жизнь потенциальному противнику - но, судя по всему, некоторые вещи просто казались ему самоочевидными, не требующими специального выделения.
Требования, сформулированные еще Сектом в наставлении 1921–1923 годов "Управление и взаимодействие родов войск в бою", подразумевали необходимость для офицера (а также солдата и унтер–офицера) обладать не просто рядом определенных знаний, а также неким набором привычек и навыков. Эти привычки и навыки можно было отработать только на практике, механическое заучивание уставов и наставлений (не говоря уже о теоретических работах) здесь не помогало.
Точно так же боевая реальность вносила коррективы в уже набранный на учениях опыт - и если мы еще можем проследить изменения организационной структуры под влиянием опыта боевых действий, то изменение личного (в том числе и плохо вербализуемого) опыта солдат и офицеров отследить крайне трудно. Можно лишь констатировать, что тактика блицкрига была гибкой и постоянно менялась как под воздействием полученного опыта, так и под влиянием меняющейся обстановки.
Увы, чтобы руководство Красной Армии до конца осознало ограниченность возможностей танков и определило, каким должен быть баланс пехоты, транспорта, артиллерии и бронированных машин, также требовался боевой опыт, причем приобретенный не в специфических условиях Испанской войны, конфликта на Халхин-Голе или боев по прорыву "линии Маннергейма", а в обстановке классических маневренных действий.
Соответственно полученному опыту менялась и структура танковых войск. Это происходило как в вермахте, так и в Красной Армии. И в обоих случаях изменения были однонаправленными - уменьшалось количество танков, увеличивалась относительная численность артиллерии, транспорта и возимой пехоты. Очень часто встречается мнение о том, что недостаток танков в немецких танковых дивизиях сильно снижал их боевые качества. Однако в моторизованных дивизиях у немцев танков вовсе не имелось - и почему–то никто не воспринимает их как "неполноценные". Наличие или отсутствие танков значительно влияло лишь на возможность выполнения наступательных задач, причем в достаточно узком диапазоне условий. К примеру, как уже указывалось выше, для прорыва хорошо организованной обороны в первом периоде войны немцы свои танки старались не применять. В позиционной обороне танки также играют минимальную роль - для нее гораздо важнее общая численность войск, артиллерийская поддержка и масштабы подвоза боеприпасов. Последний критерий, кстати, является универсальным - наличие еды, патронов и снарядов гораздо важнее числа солдат, пушек и танков.
Иногда приходится слышать, что главным условием успешного блицкрига была хорошая связь и что именно поэтому возможность вести молниеносную войну "по немецкому образцу" - по крайней мере, в первый период Второй мировой - имели только сами немцы.
Заметим, что этот тезис сам по себе уже противоречит легенде о "бедности" вермахта, которая якобы помешала оснастить его тем или иным видом оружия или снаряжения. Но, как мы уже отмечали выше, никогда не бывало, чтобы какая–то техническая или теоретическая новинка могла сама по себе переломить ход войны.
Любая попытка сделать ставку на "чудо–оружие" в ущерб остальным видам вооружений либо боевой подготовке неизбежно приводила к провалу. Исход противостояния всегда определялся общим техническим уровнем вооружения и оснащения, а также ресурсами сторон, в случае же их примерного равенства на первый план выходили подготовка и военное искусство противников.
Точно так же в каждой отдельной операции исход определялся комплексом факторов, из которых наиболее значимыми являются общая численность войск, их техническое оснащение и система управления. Связь же является лишь одним из элементов системы управления войсками, весьма важным, но мало что решающим среди комплекса остальных. И что с того, что штаб 6‑й немецкой армии получил известие о начале советского наступления под Сталинградом уже через полчаса - если уже с 20 ноября 1942 года немцы не имели информации о состоянии своих коммуникаций! Немецкое командование могло получить полную информацию о положении на участке прорыва - но в течении некоторого времени оно не знало, и не могло знать, что творится в его тылу, как далеко продвинулись прорвавшиеся советские войска, куда они направляются и какова их численность. И все это время наступающие части Красной Армии могли действовать по первоначальному плану, не скованные необходимостью реагировать на непредусмотренные действия противника. Таким образом, связь отходила на второй план, заменяясь "домашними заготовками", помноженными на инициативу.
Да, в основу теории (точнее, практики) блицкрига было положено именно умение воспользоваться одним из факторов - тем, в котором атакующий имел преимущество над противником. Немцы верили в свое умение управлять войсками и сделали ставку именно на него - в сочетании с огромной подвижностью, позволявшей реализовать преимущество в управляемости в наиболее короткий срок. Предполагалось, что противник, не успев реализовать свои возможности и преимущества, будет морально подавлен первыми поражениями и не просто утратит инициативу, но и лишится самой воли к победе.
Этот прогноз блестяще оправдался во время Французской кампании, хотя многие немецкие генералы считали французов крайне опасным противником. Они опасались, что быстрого успеха против французской армии достичь будет крайне сложно - тем более, что вермахт не имел преимущества ни в численности войск, ни в количестве танков и автотранспорта, ни в численности и качестве авиации. Более того, французские танки заметно превосходили немецкие по качеству защиты, а зачастую - и по мощности пушек. Встречный бой 16‑го немецкого танкового корпуса с 3‑й и 4‑й французскими легкими механизированными дивизиями под Анну 13 мая 1940 года принес немцам огромные потери. Увы, на ситуацию на главном направлении - южнее Седана - этот бой не повлиял никак. Более того, он научил немецких генералов в дальнейшем избегать столкновений танков с танками, памятуя о том, что немецкие танковые войска предназначены (и оптимизированы!) совсем для другого. К сожалению, этого до сих пор не понимает большинство военных историков, упорно сравнивающих количество танков, калибр их пушек и толщину брони… Ну а эффективное использование зенитных орудий в качестве мобильного противотанкового резерва при отражении английского контрудара под Аррасом заставило союзников отказаться от попыток перехватить инициативу даже там, где у них - как потом выяснилось - были шансы на успех.
В ходе Французской кампании "туман войны" одинаково окутывал обе стороны. Но своими успешными действиями немцы сумели не только перехватить инициативу - они смогли убедить противника в своем преимуществе даже там, где соотношение реальной численности и качества противостоящих сил такого преимущества не обеспечивало. Таким образом, главной целью блицкрига стал не собственно разгром противника, а создание у него впечатления, что любая инициатива заранее обречена на неудачу - то есть надо либо уходить в глухую оборону, либо сдаваться.
Что можно было противопоставить этой тактике? По сути, лишь одно - "никогда не сдаваться!", как гласит подпись к известной карикатуре с цаплей, глотающей лягушку. Жертве блицкрига следует не просто продолжать сопротивление, но сопротивляться активно, сковывая инициативу противника и заставляя его отвлекать внимание и силы от тех мест, где он имел наибольшее позиционное и ситуативное преимущество. Конечно, если не учитывать заявления демагогов о том, что чрезмерно высоким потерям следует предпочесть сдачу в плен - а затем "пить баварское". Правда, французы предпочли сдаться, а потом все равно оказались в числе победителей ("Как, и они тоже здесь?" - воскликнул Кейтель на подписании капитуляции). Но вывела их в победители отнюдь не судьба, а отчаянное сопротивление тех, кто предпочел глупое и бессмысленное сопротивление разумной и осмысленной трусости…
Однако тактика активного сопротивления повсюду при невозможности добиться решающего успеха хоть в каком–то месте неизбежна выливалась в многочисленные, часто разрозненные контратаки, зачастую проводимые без решающего превосходства в силах или против уже укрепленной противником позиции. В итоге они вели к значительным потерям, кажущимся совершенно неоправданными. Действительно, если для успешного прорыва вражеской обороны требуется трехкратное превосходство - чему учат студентов на любой военной кафедре, - то не лучше ли вместо бесплодных и дорогостоящих атак уйти в глухую оборону, заставив противника нести аналогичные потери в атаке наших позиций?
Здесь мы сталкиваемся с еще одним парадоксом блицкрига, ускользающим от понимания многих исследователей. Оборона всегда подразумевает передачу права хода противнику–то есть утрату инициативы. Таким образом, противник получает дополнительное преимущество, причем отнюдь не абстрактное, на словах, а вполне практическое. Не скованный необходимостью реагировать на наши действия, он может без помех сосредоточить максимум усилий на направлении главного удара. После чего, даже при отсутствии общего превосходства в силах и средствах, враг без проблем совершает прорыв на выбранном им направлении. В итоге наши войска, старательно избегавшие неоправданных потерь и не атаковавшие без надежды на успех, несут эти или еще большие потери при поспешном отходе либо вообще оказываются в котле. Те самые войска, которые мы так жалели и тщательно оберегали от бесплодных контратак…
Да, тактика активного сопротивления опытному вдобавок численно и технически превосходящему противнику неизбежно влечет огромные потери - но эти потери все равно будут меньше, нежели при полном разгроме, который столь же неизбежно последует, если отдать такому противнику право инициативы.