Петерсвальд нашли мы уже несколько очищенным от мертвых тел; в этом селении расположилась главная квартира, войска стояли у Бергшлюбеля. Французы называют нас варварами, но могу сказать утвердительно, что ни в одной армии нет офицеров столь добрых и человеколюбивых, как в нашей. Я видел подтверждение этому в Петерсвальде. Прогуливаясь по селению, зашел я к товарищам своим, дома через три или четыре от квартиры моей жившим. Я удивился, найдя у них французского офицера, но вскоре узнал, что он был взят в плен 5-го числа одним офицером Костромского конного полка. Обезоруженный, получив несколько ран, он просил помилования. Разумеется, что русский пощадил его. Но дивитесь присутствию духа французов: в то время как кровь текла из него ручьями, как смерть почти неизбежная грозила ему, он имел время и довольно твердости духа вынуть часы, кошелек и просить своего победителя о сохранении вещей сих. После сражения с великим трудом русский отыскивает пленника, возвращает ему не только часы и деньги, но и крест, во время дела нашим солдатом с него сорванный. Француз едва верит глазам своим, он не мог вообразить, чтобы казаки знакомы были с великодушием, столь редким и между просвещенными его соотечественниками. Товарищи мои увидели его во время перевязки у доктора, пригласили к себе, отогрели, накормили, напоили и поделились даже бельем, в котором и сами имели большой недостаток. Грех французу, если после всего им виденного не будет он любить и уважать русских.
В Петерсвальде пробыли мы два дня, на третий, получив известие о совершенном поражении Наполеона под Лейпцигом, обратились снова к стенам Дрездена. Нас уведомляли также, что маркиз Шателер с десятью батальонами из Терезиенштата, а генерал Клейнау от большей армии идут для подкрепления нашего корпуса. Известие это возбудило унывший дух воинов, надежда на скорое вступление в Дрезден оживилась в сердцах наших. Спокойно на Максен, Криму и Диподисвальд возвратились мы в прежнее положение. В первый день двумя эскадронами конного Костромского полка отбито 600 человек пленных австрийцев, прусаков и русских. Все они уверяли, что гарнизон немногочислен, что заразительная болезнь и голод свирепствуют в городе. Вскоре храбрый генерал Булашов с авангардом очистил Дону и принудил французов возвратиться в крепость. Главная квартира наша назначена была в селении Нетнице; в саду близ замка, занимаемого генералом графом Толстым, погребены были отнятые ноги великого Моро, и сама операция происходила в этом замке. По прибытии Клейнау и Шателера ежедневные перестрелки почти всегда оканчивались в нашу пользу, на левом берегу Эльбы находился австрийский отряд под командой генерала Вид-Рункеля и бригада (из 3-го Нижегородского и 1-го Казанского полков состоявшая) под начальством генерала Гурьева. 24-го числа маршал Сен-Сир, видя мужественное упорство союзных войск со стороны Богемии и предчувствуя неизбежное падение Дрездена, решился со всеми тягостями и казною пробиться в Торгау, крепость на Эльбе в семи милях от Дрездена. Но храбрые русские, несмотря на свою малочисленность, подкрепленные полком венгерской конницы и отрядом австрийских войск, присудили неприятеля со значительной потерей возвратиться в город. Это сражение делает большую честь участвовавшим в нем полкам ополчения. Воины стояли как стена, хладнокровно отражали все нападения и вообще действовали как опытные, к трудам привыкшие солдаты. Но, по всей справедливости, успех этого дела должно отнести к благоразумию и личной храбрости генерала Гурьева. Известный по отличным заслугам своим на поприще гражданском, на поле сражения неустрашимостью и благородством духа, заслужил он любовь и уважение воинов. Ордена Св. Георгия и Марии Терезии были лестными знаками благоволения императоров российского и австрийского за сей славный подвиг.
Неудачное окончание этого предприятия, мужество войск союзных, недостаток в съестных припасах и нервические горячки, распространившиеся в городе, побудили маршала Сен-Сира вступить в переговоры. С нашей стороны уполномочен был почтенный начальника штаба Н. Н. Муравьев и австрийский полковник барон Роткирельц, с французской – инженерный полковник Марион и Перрен, адъютант генерала графа Лобау. На передовых постах все утихло; с каким нетерпением, с какой радостью ожидали мы торжественной минуты вступления в Дрезден! Тот только, кто в осеннюю, ужасно холодную и ненастную погоду стоял два месяца на биваках, кто в продолжение сего времени считал за особенную редкость золотник соли и кусок хлеба, – может вообразить в полной мере чувствуемое нами.
В один вечер, веселя воображение будущими, уже близкими удовольствиями, в дружеском кругу добрых товарищей, забывали мы все неприятности прошедшего; вдруг увидели двух наших офицеров, возвратившихся из плена. Все, даже весьма мало знакомые, бросились обнимать их. Все ласкали их как пламенно любимых братьев, избавившихся от хищных когтей кровожадной смерти. Натурально, что вопросы сыпались за вопросами. Они, также от чрезвычайной радости, едва в силах были говорить. Из несвязных слов узнали мы наконец причину их возвращения. Маршал Сен-Сир, благороднейший и человеколюбивейший из всех французских генералов, видя ежедневно умножающийся недостаток в пище, предложил всем пленным свободу с условием, чтобы в продолжение года обязались они не служить против французов; офицеры не решились сего сделать и получили позволение побывать в русском лагере, дабы узнать мнение своих начальников по сему предмету. Приключение одного из офицеров довольно любопытно. В сражении 5-го числа, командуя эскадроном Нижегородского конного полка, возвращался он из атаки: надобно было перескочить через небольшой ров. Пропустив своих солдат, он спешил за ними, но, к несчастью, в самое то время лошадь споткнулась и сбросила его с себя. Мгновенно был он окружен польскими уланами, все пики обратились на него, он получил уже два удара и без благородной помощи графа Стадницкого, начальника поляков, погиб бы неизбежно. Великодушный Стадницкий, отразив пики солдат своих, спас ему жизнь, но не мог воспрепятствовать грабительству. Убедительные просьбы его едва могли сохранить мундир пленника. Услышав, что офицер наш говорит по-французски, он спешил представить его Сен-Сиру, издалека наблюдавшему движение войск своих. Маршал говорил с ним весьма снисходительно и, увидев кровь, с участием приказал доктору перевязать раны. По повелению Сен-Сира он был отведен в Дрезден и оставлен до прибытия сего генерала в собственной квартире маршала. Случай сей предохранил его от неприятности, которую испытали прочие наши пленные. Французы имеют обыкновение хвастаться своими трофеями. Шесть пушек, взятые ими, и все пленные водились по улицам Дрездена. Церемония эта, особенно на сей раз, была довольно странной. Чудной казалась одежда наших воинов, но наряд некоторых офицеров был еще забавнее. Весьма догадливые и усердные к ближним, солдаты Наполеона знали, что побежденные пленники не будут иметь камердинеров, которые бы чистили им платье и сапоги, рассудили за благо не допустить до того, чтобы самим исполнять эту должность, – и сняли с них все, что только можно было снять. Добрые немцы, с жалостью смотревшие на положение несчастных, отдавали с плеч одежду свою, чтоб прикрыть, по крайней мере, наготу их. Само собой разумеется, что одежда не всегда приходилась в меру… Но в то время никто не думал о щегольстве… Каково же было торжественное это шествие?.. Впрочем, жители и все офицеры французского штаба обходились с русскими весьма ласково. Входя в горестное их состояние, банкиры не отказывали даже в нужной сумме денег… Сен-Сир, возвратясь с поля сражения, был столько добр, что пригласил к ужину офицера нашего, в его квартиру отведенного.
– Что вы так печальны? – спросил он у сего последнего.
– Не знаю, может ли кто-нибудь, господин маршал, быть весел в моем положении: один сын у престарелых родителей, которые полагали во мне всю свою надежду, я опасаюсь, что печальная и часто увеличенная молва о моей участи совершенно убьет их.
– Вы можете быть спокойны на этот счет, – возразил благородный генерал, – сражение, происходящее теперь под Лейпцигом, должно окончить войну. Победитель или побежденный, Наполеон непременно заключит мир. Впрочем, я вам даю позволение послать письмо к родителям.
Восхищенный сим великодушием русский спешил воспользоваться нечаянным благодеянием. На другой день письма его переданы были на аванпостах, а от нас послано к нему белье и нужное платье. После сего ему велено было переселиться в дом, в котором содержались пленные. Там находился он до начатия переговоров. Вообще жребий его был довольно сносен.
Заключение капитуляции воспрепятствовало возвращению этих офицеров в Дрезден. Генерал наш не позволил русским согласиться на предложение Сен-Сира. Во всяком другом случае можно было осудить даже намерение, с которым прибыли в лагерь наши пленные. Но они знали, что начальство не позволит им дать требуемое обязательство, им хотелось, по крайней мере, побывать в своем лагере, увидеться с друзьями и получить какую-нибудь помощь для будущего.
Вследствие договора французы должны были в продолжение шести дней очистить город, сдать русским и австрийским комиссарам все укрепления, орудия, снаряды, амуницию и магазины. С 1 января будущего года дана им была свобода возвратиться во Францию. Никогда не видал и думаю, что не увижу я зрелища, которого свидетелем был первого числа ноября месяца. На равнине близ Фрейбургских ворот, по сторонам дороги, в Плауенскую долину ведущей, стояли ряды наших и австрийских воинов. Огромная музыка союзников оглашала воздух звуками торжеств и веселья. Тихо, с потупленными глазами, выступали печальные французы по тем самым следам, которые за две недели перед этим вели их к минутному торжеству над нами. В назначенном месте голос начальников остановил их. Все, как бы согласясь, со страшным негодованием бросили свои ружья и перевязи. У многих показались слезы. Взирая на странный вид своих победителей, унижение казалось им еще несноснее. Отделились отряды союзных войск для препровождения пленных – и вскоре скрылись вместе с ними от глаз ликующих ратников. Многие наружные посты заняты уже были русскими и австрийцами, но, во избежание могущих встретиться неудовольствий, никому из нашей армии без собственного приказания командующего генерала не позволено было выезжать в Дрезден. Шесть дней сряду повторялась сия процессия , наконец веселые песни русских раздались в стенах столицы Саксонии. С радостными кликами жители приветствовали великодушных мстителей за честь, свободу и независимость народов Европы.
* * *
Считаю не излишним поместить при этом письмо жителей Дрездена к начальствующим союзными войсками и капитуляцию, заключенную с маршалом Сен-Сиром.
ПИСЬМО ЖИТЕЛЕЙ ДРЕЗДЕНА
Уполномочены будучи от имени всей страны и жителей города Дрездена предстательствовать о сохранении столицы и облегчении бедствий, ее тяготящих, мы возлагаем всю надежду на милосердие союзных монархов и их военачальников.
Не к одним победам стремятся эти великодушные монархи – все их намерения клонятся к тому только, чтобы доставить покой и благоденствие народам, оживить торговлю, возвратить изобилие и заключить союз, на взаимной, искренней доверенности основанный. Польза самого правительства и чувства человеколюбия суть наши ходатаи.
Мы осмеливаемся просить о пощаде столицы государства, беспримерно войной разоренной, о пощаде города, испытавшего страдания ужасные и который близок уже к совершенному разрушенью, если Всевышний не преклонит к жалости сердца людей, имеющих во власти его жребий.
Пагубные следствия дальнейшего положения блокады будут тягостны для одних жителей, ибо французская армия, не нуждаясь в продовольствии, может сверх тогоотнять у нас последнее. Нервические, заразительные горячки опустошают семейства наши, худая пища ускоряет распространение зла сего, мы лишаемся последних средств, и меры самые жестокие угрожают нам гибелью неизбежною.
Дальнейшая медлительность, опустошив столицу, погрузит в уныние все государство, которое надеялось встретить будущность несравненно счастливейшую.
Столица есть сердце, оживляющее силы целого государства; как скоро иссякнут источники жизни, все тело изнемогает.
Члены королевской фамилии, находящиеся в стенах наших, разделяют бедствия, нами претерпеваемые, подобно нам они подвержены опасности сделаться жертвами язвы.
Граждане, истощенные уже долговременным пребыванием многочисленных армий, не в силах переносить всей тягости, неразлучной с осадой, несмотря на строгий порядок, сохраняемый в распоряжении к сбору продовольствия.
Мы надеемся, что главноначальствующий французской армией готов подписать капитуляцию, непротивную правилам чести, но не может определить условий, на которые он согласится.
Мы несомненно верим, что уважение к семейству короля, бедствия всей страны и жителей города Дрездена будут способствовать скорейшему и счастливому окончанию переговоров, – надеемся, что совершенное разрушение города не будет предшествовать покорению оного, и что союзники не предпочтут обманчивый блеск воинского успеха счастью и благоденствию всего государства.
Дрезден,
ноября 8 (по нов. ст.) 1813.
Подписано: генерал Виктор Август барон де Фербер,
Иоанн Фридерих де Цехвиц,
доктор Иоанн Август Бек.
КАПИТУЛЯЦИЯ ГОРОДА ДРЕЗДЕНА
Ст. 1. Гарнизон Дрездена выйдет из города с оружием и обозами, перед укреплением солдаты положат ружья, г-да офицеры сохраняют свои шпаги.
По примеру капитуляции, заключенной с фельдмаршалом графом Вурмсером в Манту, батальон, из 600 человек состоящий, сохранит свое оружие, две пушки с лошадьми и зарядными ящиками; 26 жандармов гвардии из 25 жандармов, к дивизиям принадлежащих, сохранят также свое оружие и лошадей.
Ст. 2. Все пленные союзных держав, ныне в Дрездене находящиеся, получат свободу тотчас после подписания капитуляции. Они поступят в число разменяемых.
Ст. 3. Гарнизон Дрездена делается военнопленным и будет препровожден во Францию. Г. маршал граф Гувьон-Сен-Сир ручается, что ни офицеры, ни солдаты не станут, прежде размена, сражаться против которого-нибудь из союзных государств, находящихся в войне с Францией.
Напишутся вдвойне именные списки всем генералам, офицерам, унтер-офицерам и солдатам.
Генералы и офицеры должны своеручно подписать обещание не вступать в службу до совершенного окончания размена. Именной список солдат будет заключать только имена тех из них, кои действительно находятся под ружьем во время подписания этих условий.
В то же время составится список всем больным и раненым.
Ст. 4. Г. маршал граф Гувьон-Сен-Сир обязывается в непродолжительном времени сделать размен гарнизона против такого же числа пленных союзных держав, чин за чин.
Ст. 5. По мере освобождения пленных союзных держав такое же число Дрезденского гарнизона может вступать в действительную службу.
Ст. 6. Гарнизон выступит из Дрездена в шести колоннах, из которых каждая будет заключать шестую часть всего корпуса. Люди получат продовольствие из этапов по австрийскому положению. Рационы, переходы и дневки определяются начертанием, утвержденным генералом графом Клейнау. Первая колонна выступит 12-го ноября (по нов. ст.), другие будут, следовать за оною по той же дороге в расстоянии одного перехода.
При каждой колонне для соблюдения порядка находиться будут жандармы.
Ст. 7. Больные и раненые будут содержаны наравне с больными и ранеными союзных держав. По выздоровлении они препроводятся во Францию на тех же условиях, как и гарнизон. Медицинские и при госпиталях находящиеся чиновники, необходимые для пользования больных и раненых, останутся в городе и получат одинаковое содержание с находящимися в службе союзных держав.
Ст. 8. Польские и другие союзные войска, возвращающиеся во Францию, пользуются теми же правами, как и французы.
Ст. 9. Нестроевые не включаются в число пленных, они будут следовать с войском.
Ст. 10. Французы, находящиеся в Дрездене, не принадлежащие к армии, могут следовать с войском, не имея, впрочем, права на получение квартир и продовольствия.
Они могут свободно располагать своей законной собственностью.
Ст. 11. Они получат паспорта, для возвращения в отечество, от посольства французского или другого союзного с Францией государства.
Ст. 12. В 24 часа после подписания настоящей капитуляции сдадут осадной армии союзных держав воинскую казну, снаряды, пушки и все, относящееся к артиллерии, укреплениям, мостам и к ним принадлежащие кузницы, ящики и лошадей. Для приема назначается комиссар попроизволению генерала, начальствующего осадой, которому доставится список всем предметам.
Ст. 13. На другой день после подписания половина укреплений и оград в крепостях на обоих берегах Эльбы, равно как и двое ворот в старом и одни в новом городе, займутся союзными войсками осадной армии.
Ст. 14. Г-да генералы и офицеры сохраняют свои обозы и лошадей, сообразуясь с французским положением, во время пути получают следующее для лошадей продовольствие.
Крепость Зонненштейн будет сдана спустя шесть часов после подписания капитуляции на тех же самых условиях. Гарнизон оной прибудет в Дрезден и соединится со своей дивизией.
Написана и утверждена с одной стороны г-ми полковниками бароном Роткирельцом и Муравьевым, начальником штаба соединенного корпуса русских и австрийцев, назначенных для сего предмета генералами графом Клейнау и графом Толстым, с другой стороны – г-ми Марионом, инженер-полковником, и Переном, адъютантом генерала графа Лобау, назначенными для сего графом Гувьоном-Сен-Сиром и снабженными от него нужной властью.
Герцогсвальд,
11 ноября (по нов. ст.) 1813.
Барон Роткирельц, полковник и начальник штаба
14-й дивизии,
полковник Муравьев.
Все означенные статьи будут подписаны генералами, начальствующими союзной армией перед Дрезденом, графом Клейнау, генерал-лейтенантом графом Толстым и, наконец, маршалом графом Гувьоном-Сен-Сиром. Тогда только они будут иметь настоящую важность и силу.