Струк "вспоминал", что в августе 1920-го его отряд громил части 9-й, 25-й, 47-й, 57-й советских дивизий, захватил их вооружения и амуницию. В действительности же разрозненные отряды Струка, преследуемые этими дивизиями, сами искали спасения в глухих лесах и болотах. Правда, струковцы совершили несколько налетов на Чернобыль и Горностайополь, но красноармейцы быстро их отбивали. Зимой 1920/21 года "армия" Струка имела в своем составе около 400 бойцов, которые постоянно были вынуждены уходить от ударов 44-й Киевской дивизии и 1-й Киевской бригады. Очевидно, что в декабре 1920-го струковцы никак не могли захватить Киев и "пробыть там шесть суток", как следует из воспоминаний атамана.
Впрочем, имя Струка значится в числе членов объединенного Всеукраинского повстанкома, признавшего общее руководство Петлюры повстанческим движением. Но в 1921–1922 годах между петлюровским командованием и Струком так и не установилось "теплых" контактов. Атаман не подчинялся командующему Северным повстанческим фронтом Мордалевичу, штаб которого находился по соседству с "базовым" районом Струка. Юрий Тютюнник вспоминал, что Струк в 1921 году приезжал во Львов, на переговоры с Петлюрой, но ни о чем не договорился. В день отъезда из Львова в Струка кто-то стрелял. Он тайно посещал и Варшаву, где искал контактов с польскими военными, Борисом Савинковым и атаманом Булах-Балаховичем.
В апреле–октябре 1921 года небольшой отряд Струка в 300 бойцов действовал на севере Киевщины. Главными "операциями" Струка стали нападения на речные пароходы, курсировавшие по Днепру. Им было захвачено более 20 пароходов и столько же барж и буксиров, причем "операции" сопровождались зверским уничтожением пассажиров - евреев, коммунистов, красноармейцев.
Осенью 1921 года, после капитуляции атамана Мордалевича, Струк провозгласил себя главным атаманом Киевской губернии (Северной повстанческой группы) и самочинно назначал более мелких атаманов на "районные" атаманства.
Последний раз "банда Струка" упоминается в советских документах в октябре 1922 года в связи с погромом в Мартыновской волости, в ходе которого было убито 80 евреев. Тогда воинство Струка состояло всего из 30–50 человек.
О дальнейшей судьбе атамана Струка доподлинно известно немного. Рассказывают, что в ноябре 1922 года он подался в Польшу, сменил фамилию и род занятий. Исчез бывший атаман - и появился скромный обыватель, проживший якобы до 73 лет. Документы свидетельствуют, что в 1922–1924 годах Струк мелькает среди украинской эмиграции в Польше, Румынии, Чехословакии.
Атаман Струк стал антигероем атаманщины, персонификацией предательства и жестокости, "кровавым демоном Полесья". Для еврейского населения ужасен был этот малограмотный атаман из "медвежьего угла", страшен своей маниакальной кровожадностью и жаждой наживы. Пожалуй, ни один из украинских "неконтролируемых атаманов" не стремился уничтожать евреев так, как это делал Струк. А уж своих "хозяев" он менял постоянно: поляков и англичан, галичан, красных и белых, савинковцев и т. д.
* * *
Рассказывая о еврейских погромах на Правобережье Украины, нельзя не упомднуть печально известный проскуровский (Проскуров - сейчас Хмельницкий) погром, осуществленный атаманом Семесенко. Этот атаман так же, как и многие его "коллеги", вышел из прапорщиков Первой мировой. В 1917-м Семесенко стал командиром взвода украинизированного полка. В феврале–мае 1918 года он воевал в составе 3-го Запорожского куреня (Запорожского конного полка), участвовал в походе войск УНР на Крым. Летом того же года Семесенко был одним из организаторов восстания полка им. Гордиенко против гетмана Скоропадского.
В конце января 1919 года подпольный съезд большевиков в Виннице постановил начать подготовку восстания в Подольской губернии. Местные большевики надеялись на поддержку еврейской самообороны и пробольшевистски настроенных частей местного гарнизона - 15-го Белгородского и 8-го Подольского полков. Восстание вспыхнуло утром 15 февраля, большевики захватили почту, телеграф, арестовали коменданта города Киверчука.
Но уже через несколько часов выступление большевиков было подавлено войсками 3-го гайдамацкого полка Запорожской бригады. Восставшие отошли по направлению к местечкам Фельштин и Ярмолинцы. После разгрома большевиков атаман Семесенко выступил перед гайдамацким полком с речью, в которой призвал вырезать евреев Проскурова как "зачинщиков большевистского бунта", причем потребовал не превращать расправу в грабеж - убивать евреев, не трогая их имущества. В Проскурове на то время проживало около 50 тысяч человек, из них до 40 % составляли евреи.
Гайдамацкий полк под музыку полкового оркестра вошел в город, где солдаты, разбившись на небольшие отряды, начали обходить еврейские кварталы. Ни в одном доме гайдамаки действительно ничего не тронули, при этом вырезав, по разным источникам, от 500 до 1500 евреев. Проскуровский украинский комиссар Таранович и командир Запорожского корпуса армии УНР потребовали от атамана немедленно прекратить погром. По данному сигналу четырехчасовая резня была приостановлена. Генерал Капустянский вспоминал, что "деморализация войска достигла в это время таких размеров, что нарушение и неисполнение боевых приказов со стороны целых частей было обыкновенным явлением". Но, остановив погром в Проскурове, Семесенко направил своих бойцов в соседнее местечко Фельштин, где также накануне произошло большевистское выступление. В Фельштине гайдамаки убили, по разным данным, от 300 до 500 человек.
Следует отметить, что глава Директории Симон Петлюра никогда не отдавал распоряжений, направленных на поощрение погромщиков, наоборот, неоднократно приказывал остановить погромы. Но в эпоху всеобщего хаоса он был просто не в силах обеспечить порядок и спокойствие на землях УНР, не только для евреев, но и для других национальных групп. На Запорожье тогда громили немцев-колонистов, на Волыни и Галиции - поляков, в Крыму вспыхнула национальная резня между татарами и крымскими греками... Разбой и убийство стали страшной "нормой" гражданской войны. Петлюра немедленно отозвал полк Семесенко из Проскурова и приказал восстановить порядок в городе с помощью надежных частей Сечевых стрельцов. Однако большевики и прочие "левые" с успехом использовали информацию об этом погроме в "противопетлюровской" пропаганде. Весть о жестоких погромах моментально облетела Европу, причем все обвинения достались руководителю УНР как "предводителю бандитов".
По приказу Петлюры Семесенко был арестован в Каменце-Подольском и отдан под следствие. Атаман оправдывался, что погромы - это тактический маневр устрашения населения, которое симпатизирует большевикам. В определенный момент Семесенко удалось бежать из тюрьмы во время захвата Каменца-Подольского белыми. Исполнить приказ Петлюры удалось только в 1920-м - Семесенко был арестован и на этот раз расстрелян. Но "Проскуровская резня" и до сих пор является черной страницей в украинско-еврейских отношениях[61].
Глава 6
Батька Булах-Бей-Балахович
Историк Николай Карнатовский в книге "Борьба за Петроград" (1929) писал: "Балаховщина, как синоним партизанщины, авантюризма и предательства, была спутницей советской власти в дни ее колоссального напряжения..." Однако обличительный термин "балаховщина" в дальнейшем практически перестал употребляться даже советскими пропагандистами, а память о батьке не пережила самого Балаховича, о котором уже к началу Второй мировой мало кто помнил.
Полное имя батьки Полесских лесов - Станислав-Мария Никодимович-Михайлович Бей-Булах-Балахович. Происходил носитель столь трудно выговариваемого имени из так называемых литовских татар - племени, занесенного в Прибалтику еще в XIV веке, после походов литовских рыцарей на Крым. От кочевых татар в фамилии у атамана осталось родовое имя Бей, а Булах - местное прозвище, означающее "человека, которого ветер носит".
Родился будущий атаман 10 февраля 1883 года в деревне Мейштах недалеко от Витебска (ныне Белоруссия, а тогда - Новоалександровский уезд Ковенской губернии). Впоследствии Булах-Балахович утверждал, что он происходит из обедневшего белорусско-литовского шляхетского рода "помещика средней руки", хотя в своих воспоминаниях писал, что родился в семье работавших на местного помещика повара и горничной. Согласно же военному послужному списку, Булах-Балахович происходил из крестьян Ковенской губернии. Станислав был старшим сыном в многодетной католической семье, где воспитывался еще один сын и шестеро сестер.
Отец - Никодим-Михаил Сильвестрович Балахович был из мелких (безземельным) польско-белорусским шляхтичем татарского происхождения. Мать - Юзефа Балахович (в девичестве Шафран или Шафранек) - полька по национальности. Отец будущего атамана в 1884–1889 годах стал паном - помещиком в имении Юдуцыны, затем продал поместье и стал арендатором фольварка Стакавиево под Браславом.
В юности Станислав Булах-Балахович учился в Новоалександровской школе (Литва), в частной польской гимназии Св. Станислава в Санкт-Петербурге, затем четыре года - в коммерческо-агрономическом училище в Бельмонтах (ныне - Витебская область Белоруссии). В 1902– 1914 годах он работал по специальности - бухгалтером и управляющим имения Городец-Лужский графа Платер-Зиберга в Виленской губернии, затем - на строительстве железной дороги.
В 1914 году братья Станислав и Юзеф Булах-Балаховичи по мобилизации (согласно автобиографии атамана - добровольцами) ушли на фронт и оказались в кавалерии, во 2-м лейб-уланском Курляндском императора Александра II полку, где обычно служили выходцы из литовских татар. Уже в следующем году корнета Булах-Балаховича "за храбрость" произвели в офицеры. Он был награжден медалью Св. Георгия и Знаком отличия Военного ордена (Георгиевского креста) 4-й степени (по некоторым данным - тремя солдатскими Георгиевскими крестами).
Интересно, что будущий атаман постигал азы партизанской войны в уникальной части российской армии, специализировавшейся на рейдах-вылазках по вражеским тылам, в партизанско-диверсионном особом эскадроне 2-й кавалерийской дивизии при штабе 12-й армии Северного фронта. Получив свой первый офицерский чин, Булах-Балахович стал командиром 2-го эскадрона "особой важности" имени атамана Пунина при главкоме Северного фронта. Этот отряд с начала 1917 года действовал против немецких войск в районе Риги.
Летом 1917 года Булах-Балахович сделал попытку настроить часть нижних чинов против начальника отряда - поручика Александра Пунина, но бунт поначалу окончился неудачей. Однако в августе 1917-го мятежному офицеру удалось осуществить задуманное: интриги против Пунина привели к развалу отряда. В то же время солдатский комитет избрал Балаховича командиром эскадрона. 15 августа отряд покинула большая часть офицеров, а также полностью 3-й эскадрон и часть 1-го, 2-го эскадронов и отрядных команд.
В начале осени 1917 года Булах-Балахович находился в Петрограде на лечении, в том же году оказался далеко в тылу - в Луге, где с частью своих бывших солдат сколотил отряд и взял под контроль ближайшие окрестности.
Станислав Булах-Балахович узнал о формировании польского уланского дивизиона, в котором командиром 1-го эскадрона был назначен его брат Юзеф. Станислав решил перейти в этот отряд, но в ноябре большевики разоружили эту польскую воинскую часть, расстреляв "попутно" ее командира. К декабрю 1917-го после самовольной демобилизации от диверсионного отряда Пунина осталась только конная сотня под командой ротмистра Балаховича, хотя официально отряд продолжал существовать вплоть до начала 1918 года.
Чтобы легализовать свою маленькую "армию", Балахович пошел на мировую с большевиками, которые назначили его командиром Лужского партизанского (1-го конного) полка. В январе–феврале 1918 года он уже как красный командир партизанского отряда в 150–200 бойцов сдерживал наступление немецких войск в Эстонии и под Псковом.
В марте–апреле 1918 года Балахович, стремясь сделать успешную карьеру при новой власти, обивал пороги Смольного, пытаясь получить у большевиков под свое начало бригаду или даже дивизию. Есть свидетельства, что тогда он приятельствовал с влиятельным чекистом Петерсом[62]. В это время он мечтал о создании красной конной бригады, которую можно будет использовать для партизанской борьбы - рейдов против немецких оккупантов в Белоруссии. Но большевики, опасаясь "подозрительности" немцев, тогда не нуждались в сильных армейских частях в районе Петрограда и, конечно же, пока не строили планов освобождения Белоруссии.
Только в конце мая 1918 года Булах-Балахович получил возможность сформировать красный Лужский конный партизанский полк численностью около 700 человек (из которых только половина бойцов составляла конницу) при 12 пулеметах и двух орудиях. Этот полк входил в состав 4-й Петроградской дивизии Красной армии. По приказу Троцкого полк, как партизанский, "не подлежал контролю военного комиссара", на основании чего Балахович не допускал в распоряжение своей части политработников Красной армии.
Чекисты отмечали, что Лужский полк отличался особой "нездоровой обстановкой", "бесчинством личного состава", "мародерством", и советовали сменило командный состав. Сам "красный атаман" прославился казнокрадством и приписками: при реальной численности своего отряда 500–700 человек он получал довольствие на 1200 бойцов. Но у командования были другие заботы, и оно закрывало глаза на своеобразную "независимость" Балаховича, считая его идеальным исполнителем карательных акций на "внутреннем фронте". В июле–сентябре 1918-го Лужский полк принимал "деятельное и активное участие" в подавлении антибольшевистских крестьянских восстаний в районе Луга–Новоселье–Струги Белые, причем делал это с исключительной жестокостью. "Партизаны" атамана Балаховича с большим энтузиазмом проводили порки восставших крестьян и конфискацию их имущества. В то время батька сформировал ядро своего будущего воинства из особо преданных лично ему подчиненных.
Кроме фотографий Булаха-Балаховича остались воспоминания современников об этой противоречивой личности. Его называли "павлином среди воронов", описывая как "убежденного бабника" и "жгучего брюнета, с несколько хищным выражением лица". Балахович был трижды женат. В 1905 году он взял в жены дочь местного доктора - еврейку Генриетту Гарбель, от которой у него была дочь Аддона и два сына - Юлиуш и Генрик. В 1913 году Станислав бросил жену, которая умерла через пять лет. Вскоре после ее смерти Балахович женился на остзейской баронессе Герде фон Герхард, в браке с которой у него было две дочери - Софья и Мария. После окончания советско-польской войны 1919–1921 годов Станислав сочетается третьим браком с полячкой Яной Коречко, родившей ему дочерей Дануту и Барбару.
Современникам запомнился большой лоб атамана, правильной формы нос, серые холодные глаза, он был "сухой и жилистый, с военной выправкой спортсмена или казачьего джигита", "среднего роста, стройный, лицо незначительное, широкие скулы, руки грязные. Говорит с польским акцентом, житейски умен, крайне осторожен, говорит без конца о себе в приемлемо-хвастливом тоне. Болтает, перескакивая с темы на тему, пьет мало". О Булах-Балаховиче вспоминали, что, "несмотря на отсутствие военной школы, он показал себя талантливым офицером, свободно управляющим сотней людей в любой обстановке с редким хладнокровием, глазомером и быстротой оценки обстановки". Одевался атаман в "красочную" форму терского казачьего войска, его запомнили в "казацком кафтане, с желтыми отворотами, в большой папахе с желтой же опушкой", он любил оружие и был вооружен "старинной серебряной саблей" (очевидно, саблей в серебряных ножнах).
В сентябре 1918 года командование немецких оккупационных войск, понимая, что дни германской интервенции на северо-западе России сочтены, приняло решение о создании русских добровольческих частей в Пскове под условным названием "Северная армия". Узнав о формировании этой армии, Булах-Балахович переходит на сторону Отдельного псковского добровольческого корпуса "Северной армии" (к этому моменту в его корпусе насчитывалось всего 2,5 тысячи бойцов). Что подтолкнуло Балаховича к резкой смене окраса - личные амбиции и конфликты с властью? Продразверстка? Переход к регулярности в Красной армии и отказ от партизанщины? Скорее всего, он чувствовал, что начавшийся в сентябре 1918-го красный террор коснется и его особы. Да и положение большевиков казалось шатким: обыватели со дня на день ждали падения власти Ленина.
16 октября 1918 года на тайном совещании в Елизаровском монастыре Балахович и его единомышленники, а также начальник большевистской Чудской озерной флотилии Нелидов решили перейти на сторону белых. Однако Булах-Балахович пошел на такой опасный шаг только 6 ноября 1918-го, когда в Петрограде готовились к празднованию первой годовщины Октября. Часть полка Балаховича в 420 сабель в полном вооружении перешла к белым в районе Пскова. Командование "Северной армии" сохранило целостность отряда, его автономность как партизанского соединения, оставило батьку на должности командира, вернув ему звание ротмистра. Красноармейцев полка амнистировали, а офицерам сохранили их прежние чины. Полк Балаховича поначалу разместили в тылу корпуса - в Пскове.
За несколько дней до окончательного перехода к белым Балахович еще надеялся на успешную карьеру самостоятельного атамана восставших крестьян - на роль нового Стеньки Разина. Он думал поднять местное крестьянство, захватить Лугу и Гдов и провозгласить свою "республику", но его самостоятельное атаманство закончилось скромным разоружением роты красноармейцев. В момент, когда Балахович уже поднял восстание своего полка против красных, но еще не привел его в стан белых, он издал воззвание "Братья крестьяне!", в котором были такие строки: "По вашему призыву я, батька Балахович, встал во главе крестьянских отрядов. Я, находясь в среде большевиков, служил родине, а не жидовской своре, против которой я создал мощный боевой отряд. Нет сил смотреть на то, что творится кругом: крестьянство разоряется, церкви, святыни поруганы, вместо мира и хлеба кругом царит братоубийственная война, дикий произвол и голод..."
Балахович вещал: "Целые области освобождены уже от своры международных военных преступников. Все страны мира идут против них. Братья, я слышу ваши желания и иду на помощь вам, обездоленным, разоренным Объявляю беспощадную партизанскую войну насильникам. Смерть всем, посягнувшим на веру и церковь православную, смерть комиссарам-красноармейцам, поднявшим руку против своих же русских людей. Никто не спасется. С белым знаменем впереди, с верой в Бога и в свое правое дело я иду со своими орлами-партизанами и зову к себе всех, кто знает и помнит батьку Балаховича и верит ему. Тысячи ваших крестьян идут со мной, нет силы, которая может сломить эту великую крестьянскую армию".
Необходимо отметить, что находясь в рядах белогвардейских войск, Булах-Балахович всегда подчеркивал свою независимость "народного атамана-батьки", который вынужденно сохраняет военный союз с "генералами". Он стремился превратить свой полк в ядро новой "Народной армии", однако количество добровольцев в его полку исчислялось единицами. Его отряд был провозглашен "Конным полком имени батьки Булах-Балаховича", хотя сам он называл себя "атаманом крестьянских и партизанских отрядов". Но командование белой армией было недовольно Балаховичем, который "не подчинялся и ни перед кем не отвечал".