Спустя несколько дней после этого, в Карее получены были известия, что турецкие войска, разбитые в битве 9 августа, бегут из-под Ахалцихе. Генерал Берхман тотчас выслал из крепости полковника князя Бековича-Черкасского с двумя батальонами егерей, четырьмя орудиями и тремя сотнями конницы к стороне Ардагана для зашиты тамошних жителей, опасаясь, что бегущие турки выместят на них свою злобу. И он не ошибся. Все деревни, которые проходил князь Бекович, были уже пусты. Мушский паша, опоздав к Ахалцихе, успел однако же опустошить край и теперь угонял армянские деревни все дальше и дальше от русских пределов. Ни одному армянину, привыкшему с малых лет трепетать при одном имени мусульманина, никогда не приходило в голову сопротивляться, так что нередко десятки деревень, согнанных вместе, держались в повиновении каким-нибудь десятком куртинцев, а на этот раз армян сторожил сам мушский паша, расположивший свои бивуаки возле армянских таборов, и сопротивление было невозможно. Однако нашлись смельчаки, которые успели бежать, чтобы известить русских о гибельном положении соотечественников.
Утром 17 августа, когда отряд князя Бековича делал привал, и солдаты варили кашу, князь с небольшим конвоем поехал вперед и, поднявшись на дальние высоты, осматривал окрестность. Вдруг показался всадник в армянской одежде, скакавший во весь опор, не разбирая дороги. Не было сомнения, что это один из тех, которые бежали из армянского табора. Доскакав до Бековича, гонец соскочил с усталого коня и, задыхаясь, стал говорить, что турки сейчас собираются уходить в Арзерум и понуждают армян как можно скорее запрягать арбы и собираться в путь, что те пока еще медлят, но что если русский отряд опоздает на час-другой, то возвратить их будет уже невозможно, так как в нескольких верстах от их бивуака начинаются горные ущелья, где на каждом шагу турки могут упорно обороняться. Князь Бекович приказал ударить подъем. Он уже знал из слов армянина, что в распоряжении мушского паши находилась тысяча отборных курдов и до трех тысяч турецкой конницы, задержанной им из числа бежавшей из-под Ахалциха. Русский отряд пошел форсированным маршем и часов в десять утра увидел турецкие войска, поднимавшиеся с бивуака. Появление его было до того внезапно, что растерявшиеся турки бросили весь армянский обоз, уже совершенно готовый в путь, и искали спасения в стенах Ардаганской крепости.
Первая половина предприятия была, таким образом, исполнена; оставалась другая, труднейшая,– отступление отряда, обремененного теперь громадным караваном переселенцев. Не могло быть и сомнения, что турки скоро опомнятся и что тогда князю Бековичу трудно будет защитить обоз, который неминуемо должен был растянуться на несколько верст, особенно в местах гористых и тесных. Князь увидел необходимость пропустить жителей вперед и потом так или иначе завлечь неприятеля в дело, чтобы одним ударом отбить у него охоту к преследованию. Пехоте и артиллерии приказано было устроить засаду на той дороге, по которой пойдет обоз, а коннице идти позади, чтобы первой принять на себя удар неприятеля.
Барабан пробил отступление, и обозы длинной цепью потянулись мимо русских войск. Но дело замедлилось; ленивые буйволы, едва переставляя ноги, тихо тащили тяжелые арбы, доверху нагроможденные всякой домашней рухлядью и даже досками и бревнами. Большая часть взрослых переселенцев шла пешком около своих возов; на лошадях, коровах и ослах, в перекидных корзинах сидели по двое и более малюток, ежеминутно рискуя упасть и разбиться. Проходя мимо войск, мужчины снимали папахи и кланялись, женщины крестились, и всякий по-своему старался выразить благодарность.
Но вот позади обоза вдруг грянул выстрел, за ним другой, и загорелась перестрелка. То казаки схватились уже с турецкой конницей. В обозе общее довольство моментально уступило место новым ощущениям. Страх и смятение овладели армянами. Мужчины спешили угонять далее от неприятеля скот, другие торопились с арбами, большинство в страхе не знало что делать, и лишь немногие взялись за оружие. Несчастные армянки, подхватив детей, бежали, сами не зная куда, иные столбенели от ужаса, падали на колени и молились. "Я видел,– рассказывает один очевидец,– молодую женщину, которая в немом отчаянии, ломая руки, смотрела на жавшихся к ней малюток, не решаясь, которого из них спасать, и слезы ручьями бежали по ее лицу".
Конная армянская дружина, состоявшая всего из семидесяти человек, находилась ближе всех к неприятелю. Пропустив обозы, она начала уже отступление, как вдруг масса турецкой конницы нахлынула на нее со стороны Ардагана. Армяне не устояли и были опрокинуты; казачьи сотни, подоспевшие на помощь, остановили было на несколько минут стремительное нападение, но, в свою очередь, смятые, стали подаваться назад и обнажили хвост обоза, не успевший еще подойти к тому месту, где стояли батальоны. Тогда часть турецкой конницы ударила на задние повозки, и пока одни рубились с казаками, другие безнаказанно предались грабежу и убийствам. К счастью, жители, покинув арбы, бежали, и жертвой турецкой ярости сделались только два старика и одна женщина.
Князь Бекович не рассчитывал на такой быстрый и стремительный удар неприятеля. Егерям некогда уже было думать о засаде, и они бегом бросились на помощь к казакам. К несчастью, они не могли стрелять, потому что выстрелы повредили бы переселенцам. "Не бойтесь, не бойтесь!" – кричали перепуганным армянам солдаты и бежали навстречу неприятелю. В душе каждого зарождалось особое чувство сострадания к беспомощным, готовность пожертвовать за них даже самой жизнью. В кавказских солдатах, при данных обстоятельствах, не могло не заговорить и чувство самолюбия, требовавшее отстоять, во что бы то ни стало, тех, кто беззаветно поручал себя их защите. Появление егерей было как нельзя более кстати. Напрасно турки пытались сопротивляться – штыки опрокидывали все, и скоро бегство неприятеля сделалось общим. Расчет князя Бековича в конце концов казался верен. Посланные вдогонку, казаки видели, как неприятельская конница скакала мимо Ардагана и, выбираясь на Арзерумскую дорогу, скрывалась в ущелье. Обратный путь отряда был обеспечен.
Разбросанные трупы одни оставались немыми свидетелями поражения неприятеля; пленных турок не было вовсе, потому что ожесточенные солдаты никому из них не давали пощады. Среди покинутых тел казаки нашли живым одного только курда, да и тот был жестоко изранен. От него узнали, что в деле участвовала курдская конница и что турки, деморализованные уже раньше, неохотно шедшие в битву, оставлены были в резерве. Они бросились было грабить обозы тогда, когда курды сломили казаков, но при появлении пехоты первые покинули поле сражения. Курды держались до конца, зато одних старшин их, более или менее знатного рода, погибло в бою шестнадцать человек; убит был и сын мушского паши, вместе с его прекрасной гнедой лошадью, которая славилась во всем Курдистане и едва ли уступала в знаменитости своему хозяину. Все показывало, действительно, что нападавшая кавалерия была составлена из отборных всадников; между отбитыми лошадьми не было ни одной, которая ценилась бы менее пятисот рублей на русские деньги; уборы, по красоте и ценности, соответствовали коням.
Урон с русской стороны был также значителен; почти четвертая часть конницы выбыла из строя, армяне считали пятнадцать, казаки сорок человек убитыми и ранеными.
Когда окончился бой, переселенцы были уже далеко. Страх подгонял их, и несмотря на тяжесть возов, на лень буйволов, на множество скота, путавшегося среди повозок, и на все препятствия, встречавшиеся в пути, они шли так скоро, что отряд догнал их уже на привале. Здесь нужно было дождаться прибытия еще нескольких деревень, следовавших по другим ущельям и также просивших покровительства. С разных сторон до самого вечера тянулись к отряду тяжелые обозы и сливались в один. Солнце село уже, когда барабан пробил наконец подъем. Казаки пошли в авангарде. Князь Бекович уже садился на коня, как вдруг прискакало несколько старшин татарских деревень все с той же просьбой. Князь предложил им догнать отряд на ночлеге, но они отвечали, что не решатся тронуться с места, если русские не дождутся их здесь. "Нас разграбят,– говорили они,– тотчас, как вы уйдете. Нечего делать, надо было приказать арьергарду остановиться и исполнить их желание. Когда татары присоединились к отряду, была уже темная ночь, и тысячи бивуачных огней мерцали сквозь мглу темной августовской ночи.
С рассветом двинулись дальше. Опять заскрипели неуклюжие арбы, и опять шум, крик и гомон тысячи голосов будили мертвое молчание опустевшего края. Русские роты едва были заметны в огромном множестве народа. "Судя по числу людей,– говорит очевидец,– нас было почти достаточно для завоевания всей Азиатской Турции". Но опыт показал уже, что жители не в состоянии были обороняться сами, и, несмотря на полную безопасность, многие еще бросали робкие взоры в туманную даль, где им все мерещились турки. Но страх их мало-помалу рассеялся. Войска шли бодро и с песнями. Молодежь гарцевала между рядами повозок и любовалась красотой армянок... В сумерки замелькали огни карсского лагеря. Поход был окончен.
Таким образом освобождены были двадцать три деревни, которые, водворившись под охраной русских штыков, убрали впоследствии созревшую без них жатву и внесли в казну подать – пшеницу.
Едва возвратился отряд Бековича, как пришло известие о взятии Ахалцихе, и Паскевич предписал генерал-майору Берхману овладеть Ардаганом. Но так как неприятель мог быть там еще в весьма значительных силах, то одновременно с движением карсского гарнизона в ту же сторону направлен был из Ахалцихе другой отряд, под начальством генерала Муравьева.
Войска выступили из Карса 21 августа, в составе трех батальонов пехоты, восьми орудий и четырех сотен казаков, под личной командой Берхмана, и ночевали в тот день на берегу живописного горного озера. Это озеро – Агир-Гель ("озеро жеребца"), о котором легенда устами суеверного народа рассказывает, что из кристальных вод его, на заре, выходит чудный водяной конь и пасется на лугу, невидимый человеческому глазу. И горе тому, кто увидит его; кому он явится сам) того человека неотразимо постигает несчастье. Местные жители поэтому редко ночуют на берегах этого озера и боятся даже заглядывать в его глубину, чтобы не встретиться со страшным призраком, пророчащим горе. А чудное лоно вод Агир-Гельского озера так поразительно спокойно и дивно прозрачно, что можно, кажется, пересчитать те миллионы рыб, которые гуляют в светлых струях его.
Заря 22 августа застала русский отряд уже далеко от Агир-Геля. Вот показались и последние Геля-Вердинские высоты, за ними уже Ардаган, а отряд идет, еще не зная, что ожидает его впереди – кровавый бой или мирная встреча... И вдруг, во всю конскую прыть, с передовых постов несется казак. Он разом осаживает коня перед генералом и, запыхавшись, говорит, что впереди, за высотами, виден большой турецкий лагерь. Отряд остановился, стал стягиваться; казачьи сотни поскакали вперед на разведку. Через четверть часа новый гонец – тревога фальшивая: за горой не турки, а целые тысячи армян-переселенцев. Скоро к начальнику отряда прибыли их старшины. Они сообщили, что разбитые турецкие таборы разграбили тридцать три армянские деревни и всех жителей погнали было за собой в Арзерум. Однако появление князя Бековича вблизи Ардагана и слух, что за малочисленным передовым отрядом скрываются главные силы русских, заставили их бросить армян и спешно бежать за Саганлугские горы. В первую минуту армяне укрылись в ущелье, где провели несколько дней, и только тогда, когда убедились в отсутствии турок, решились выйти из своего убежища, и теперь направляются в Карсскую область. К удивлению всех, у армян не оказалось ни одной палатки, а между тем казаки продолжали утверждать, что видели лагерь. Спросили старшин – и дело разъяснилось тем, что роль турецких шатров сыграли армянки, сидевшие на арбах в своих остроконечных головных уборах, с раскинутыми длинными чадрами.
От переселенцев узнали также, что за несколько дней перед тем Киос Магомет-паша, в сопровождении сорока всадников, проехал в Арзерум: за ним ушел туда же весь гарнизон Ардагана; и, наконец, сам ардаганский бек, покинув город, укрылся в горы, вместе с большинством мусульманского населения. Эта важная весть быстро повела отряд вперед, и ровно в полдень русские стояли уже у стен Ардагана. Из ворот встречать их вышла духовная процессия армян и поднесла генералу крепостные ключи. Ардаган был занят, и в нем, без крови и жертв, досталось русским тридцать одно неприятельское орудие.
Ардаганская крепость, прижавшись к левому берегу Куры, стоит в углу открытой равнины. Трехаршинные каменные стены ее, отлично фланкированные грозно выступающими вперед высокими башнями, и небольшой форштадт, обнесенный двойным деревянным срубом, плотно набитым землей и каменьями, давали решительному противнику все средства к упорной обороне. И только безотчетный страх перед неотразимой силой русских штыков, перед которой не устояли ни Карс, ни Ахалцихе мог понудить турок покинуть крепость без выстрела. В древности, когда, под именем Артаона, город служил резиденцией грузинских эриставов, в нем имелась еще более сильная крепость, воздвигнутая на скале, но ко времени Паскевича от этой крепости оставались только одни развалины. В развалинах стоял и древний христианский храм с громадным, на диво сохранившимся куполом, который не могли пробить ни время, ни молот изуверства. Но кроме этого храма не было ничего, что бы свидетельствовало о прежнем величии города. Небольшой жалкий базар, наружная бедность и грязь, отсутствие хороших домов – все говорило, что Ардаган в эту эпоху далеко не был в цветущем состоянии; из всех зданий выделялся своей величиной только дом ардаганского бека, но и в нем, по свидетельству современника, "конюшни были гораздо лучше, нежели комнаты".
На другой день по взятии Ардагана прибыл сюда генерал Муравьев с частью действующего корпуса, а отряд Берхмана, оставив в гарнизоне крепости один батальон сорокового егерского полка, возвратился в Карс. Вслед за Муравьевым, по разработанной уже им дороге, стали подходить из Ахалцихе другие войска, и таким образом, у Ардагана образовался передовой отряд, имевший целью наблюдать за Арзерумом и в то же время охранять Карсскую область, если бы неприятель предпринял туда движение из-за Саганлуга.
В русских войсках упорно держался слух, что кампания будет продолжаться, но рано наступившая осень, а с нею непролазная грязь изменили планы главнокомандующего и выдвинули вперед вопросы административные, важнейшим из которых был вопрос продовольственный. Необходимо было обеспечить на зиму провиантом гарнизоны в крепостях завоеванных областей и собрать более или менее значительный запас его для весенней кампании. Средства Грузии мало-помалу уже истощались, да и осенняя непогода так испортила дороги, что сообщения с нею почти прекратились. Ближайшие к Ахалцихе санджаки, испытавшие на себе удары войны, имели весьма скудные запасы, и только богатый Ардаганский санджак мог еще дать потребное количество хлеба. Чтобы личным наблюдением ускорить сбор провианта, Паскевич с главной квартирой сам перешел в Ардаган и прибыл туда 18 сентября. Но вот в Ардагане, кроме забот о сборе продовольствия, ему еще пришлось бороться с чумой, первые признаки которой обнаружились в Грузинском гренадерском полку. Однако здесь, как и в Карсе, разумно принятыми мерами и изолированием войск в нескольких отдельных лагерях удалось ослабить болезнь, и мало-помалу она прекратилась.
В Ардагане к Паскевичу прискакал курьер от генерал-майора князя Чавчавадзе с донесением, что весь Баязетский пашалык занят русскими войсками, и вместе с этим главнокомандующему были представлены два бунчука и повелительный жезл Баязетского паши. Тревожнее были вести, которые доходили сюда из Гурии, но и там в конце концов водворилось спокойствие. Главные мятежники, вместе с княгиней-правительницей, уезжали в Турцию, и русские войска заняли Озургеты и пограничные укрепленные замки – Нагомари, Аскану и Лихаури.
XII. ПОКОРЕНИЕ БАЯЗЕТСКОГО ПАШАЛЫКА (Генерал-майор князь Александр Герсеванович Чавчавадзе)
К концу августа 1828 года, с завоеванием Ахалцихского пашалыка, обеспечившим безопасность русских границ и далеко вдвинувшим русскую власть в пределы азиатской Турции, предположенная кампания этого года могла почитаться оконченной. Но, стремясь упрочить свои завоевания на левом фланге, Паскевич оставался в поле до наступления глубокой осени, пока, наконец, получил известие из эриванского отряда от генерал-майора князя Чавчавадзе о покорении всего Баязетского пашалыка.
Когда русский корпус переходил Арпачай и вступал в турецкую землю, в Армянской области, тогда только что отвоеванной от Персии, оставлен был небольшой отряд, в состав которого вошел Севастопольский пехотный полк, шесть рот сорок первого егерского, казачий полк Басова и восемь орудий – всего с небольшим две тысячи штыков и триста сорок коней. С этими ничтожными силами военный губернатор области генерал-майор князь Чавчавадзе имел назначение прикрывать обширные границы от набегов со стороны Баязетского пашалыка.
Баязетский пашалык непосредственно примыкает к Армянской области и отделяется от нее только высоким пограничным хребтом Агри-Дагом. В нем двадцать тысяч жителей, населяющих четыре санджака: Баязетский, Диадинский, Хамурский и Алашкертский. Сопредельный знойным степям персидских провинций, но почти со всех сторон закрытый горами, Баязетский пашалык пользуется превосходным умеренным климатом, так что зажиточные эриванские люди нередко приезжали сюда лечиться от лихорадок только воздухом да ключевой водою. Народ пользуется там цветущим здоровьем и без ужаса не может себе представить своих соседей-эриванцев, вечно, по их понятиям, трясущихся от лихорадок. Но посреди этой благорастворенной атмосферы Баязет посещает страшное бедствие, почти неизвестное в Эривани. Это чума, так губительно действующая в Египте и в других владениях Оттоманской Порты. По замечанию туземных лекарей, она проникает сюда через каждые семь лет, и год начала турецкой войны был именно этим зловещим сроком ожидаемой заразы.