Уинтроп был, вместе с тем, убежден, что богатство и знатность не даны человеку только ради него самого, их нужно использовать для прославления, позволившего все это Творца и для блага всех созданных им людей. Не следует поэтому бедным восставать против своих правителей и богачей, а богатым позволять угнетение бедных. Какие бы споры и протесты их неравенство ни вызывало, богатые и бедные существуют не для того, чтобы разъединять людей и вызывать их взаимную вражду, а для того, чтобы они, нуждаясь друг в друге, были теснее связаны братскими узами.
Не отрываясь от реальности, Уинтроп признавал, что неравенство членов общины, будучи весьма значительным уже со старта, может вызывать их недовольство и протесты. Однако, по его убеждению, в построенной на американской земле новой общине, они должны играть значительно меньшую роль, чем сплоченность его жителей, "как частей одного и того же тела", а их труд должен быть так же согласован "как труд одного человека". Ради нашей общей цели – улучшить свою жизнь и больше служить Богу, полагал Уинтроп, публичные интересы следует возвысить над частными.
Однако его призыву к созданию еще одного утопического Града на Холме – как известно, его проектов со времен Нагорной проповеди Христа как до Д. Уинтропа, так и после него было предложено великое множество – не суждено было сбыться и в Новой Англии. Вскоре и в колонии Массачусетского залива возобладали конкуренция, индивидуализм и частные интересы, полностью подавить которые в пользу общины, конечно же, оказалось невозможным. Как писал позднее Роджер Уильямс, известный религиозный диссидент, очень скоро и в общине Уинтропа "явила свое лицо обычная мирская троица – Прибыль, Карьера и Удовольствие".
И все же идеалы братского содружества Уинтропа никогда не были полностью отброшены в жизни общин Нового Света, создающих здесь начала новой нации и цивилизации. Им предстояло сосуществовать и соперничать с упомянутой "мирской троицей" всю их историю. Силы социального эгоизма и разобщения, сколь бы сильны они ни были в тот или иной период американской истории, никогда не возобладали полностью. Под влиянием идей своих религиозных и общинных лидеров, а также трудных условий жизни американцы в своих моральных размышлениях и социальном поведении всегда демонстрировали обязанности дружелюбия, братства и общинного долга, вошедшие, можно сказать, в их плоть и кровь.
***
На полстолетия позже Джона Уинтропа и созданной им пуританской общины свой религиозный эксперимент провел в Филадельфии Уильям Пенн (1644–1718) – лидер квакерской общины, одной из наиболее диссидентских протестантских сект.
Квакеры отвергают священников, обряды и таинства, даже крещение, предпочитая "переживание в себе Святого Духа", которым они, проповедуя в экстазе и озарении, делились с единоверцами, или "друзьями". Отсюда и их самоназвание – "Религиозное Общество Друзей". Квакеры считали, что истину следует искать не столько в Священном Писании как символе веры, сколько в голосе Божьем, обращённом к душе человека. Человек же способен воспринимать Откровение потому, что в каждом есть "Внутренний Свет" – часть Божественной природы, заложенной в человеке от рождения и борющейся с его греховной природой в течение всей жизни.
У. Пенн, английский аристократ и крупный землевладелец, основал колонию Пенсильвания ("Лесистая Земля Пенна") и ее столицу Филадельфию ("Город Братской Любви") в качестве акта религиозной благотворительности. Он создал ее по плану, разработанному еще в Англии, и на землях, дарованных ему английским монархом в счет его долгов отцу Пенна, морскому адмиралу. По замыслу Пенна колония должна была стать убежищем для гонимых на Британских островах и в Европе квакеров и других диссидентских сект. Его взгляды на мир, Бога, человека и их взаимоотношения во многом созвучны подходам Д. Уинтропа. Тот и другой порвали с официальной церковью и оба выражали религиозные и социальные идеи протестантства.
И все же их разделяло многое. Пенн, как и все квакеры, отвергал подчинение заданному канону и отличался веротерпимостью и миролюбием. Уинтроп же был доктринером и, будучи в Англии гонимым диссидентом, он нередко преследовал и изгонял инакомыслящих из своей тоталитарной общины. Чем, как известно, лишь способствовал основанию новых диссидентских поселений протестантов, как это было в случае с Р. Уильямсом и созданной им колонией Род-Айленд.
Многие социальные идеи Пенна, как и квакеров в целом, до сих пор оказывают влияние на гуманитарное мышление и практику американцев, а тем самым и на их благотворительное поведение.
Пенн заявлял, что квакерская религиозность не означает, как в католичестве, отвержение мирской жизни и осуждение ее "греховных" радостей. Он не видел конфликта между желанием духовно усовершенствовать себя и мир и стремлением просто жить лучше. А жить лучше означало следовать в повседневной жизни правилу умеренности – старательность, с одной стороны, бережливость, с другой. Добытые таким образом результаты улучшения жизни следует направлять на благотворительность и гуманные дела – не только по воле случая, каприза или по несчастью, а чистосердечно и всю жизнь.
Что особенно раздражало в квакерах не только ортодоксальную англиканскую церковь, но и протестантов-доктринеров, так это отсутствие границ между религиозной и повседневной жизнью. Религиозным смыслом были проникнуты все житейские события и поступки людей. Это означало, что жить надо просто, скромно и без роскоши, а с людьми быть честным, искренним и милосердным. Причем со всеми – независимо от знатности и богатства, канона веры и убеждений, расы и цвета кожи. Потому-то лишь квакеры имели в ту эпоху стабильно дружественные и деловые отношения с местными индейскими племенами и их вождями.
Как ни радикальны были квакеры в защите свободы совести, отвержении религиозной доктрины и иерархии, в сфере социальной они оставались консерваторами. Пенн, не меньше, чем Уинтроп, полагал классовые различия существенной частью Божественного замысла. Творец намеренно расположил людей в нисходящем порядке субординации и зависимости и велел людям его сохранять, опираясь на следующий завет: повинуйся высшим, симпатизируй равным, сочувствуй и помогай низшим.
Подобный взгляд не являлся, однако, изобретением ни квакеров, ни протестантства в целом. Таково было типичное представление той эпохи. Подход Пенна в исполнении этого канона отличался упором не столько на привилегии, сколько на ответственность, связанную с более высоким социальным рангом. Пенн истово, почти буквально, исповедовал концепцию служения, тщательно исполняя обязанности духовного наставника Общества Друзей и губернатора колонии, улаживая и контролируя исполнение всех ее проблем – на месте и за ее пределами, в Новом и Старом Свете.
Считают, что Уильям Пенн предвосхитил Бенджамина Франклина в его почитании усердия, бережливости и прочих экономических добродетелей, которыми в наше время награждают средний класс. Будучи практичным человеком, Пенн, конечно же, ценил деньги и их возможности, но считал, что Бог дал людям богатство, чтобы его использовать, а не копить.
Из всех грехов алчность была для него особенно нетерпимой, и он презирал людей, добывающих богатство любой ценой, чтобы затем лишь наслаждаться его владением и плодами. Подобное поведение, персонально бесчестное, наносило и социальный урон. Как можно накапливать все больше и больше, когда бедные и без того владеют столь немногим? Вслед за алчностью, Пенн осуждал расточительство, хвастовство и погоню за удовольствиями. Разве не были бы вполне обеспечены острые нужды бедных, если бы все деньги, выброшенные на роскошь и излишества, были обращены на публичные цели?
Хотя Пенн, периодически наезжая из Англии, провел в Филадельфии в общей сложности лишь четыре года, его труды, личное влияние и поступки оставили неизгладимый след в квакерской общине, а через нее почти во всех последующих гуманитарных и социальных движениях в Новом Свете.
***
И все же, по мнению большинства историков филантропии в Новом Свете, главным представителем идеального "творения блага", или "делания добра" (англ. – do-goodism) в колониальной Америке, считается не англичанин Пенн, а урожденный янки Коттон Мэзер (1663–1728). Его считают одной из ведущих фигур в истории американской благотворительности.
Он был представителем третьего поколения пуритан Новой Англии – правнук двух основателей Массачусетса, сын президента Гарварда и сам один из основателей Йельского университета. Мэзера, правда, больше помнят не по его благотворительной и ученой деятельности, а по активному участию в процессе "салемских ведьм". Либеральные историки до сих пор нередко зовут его за это "чудовищем пуританства", но сам он в этой акции никогда не раскаивался, потому что существование ведьм было тогда всеобщим заблуждением.
Однако помимо этой дурной славы – незаслуженной, как позднее, разобравшись, утверждали некоторые историки – Мэзер был человеком многосторонних научных интересов, стойким противником рабства, деятельным филантропом, а также наиболее плодовитым и эрудированным автором. Его перу принадлежит около 450 опубликованных работ, которые до сих пор используются как хроника и комментарии повседневной жизни и размышлений того времени. Наибольшую и самую долгую популярность приобрел его самый непритязательный труд – короткое эссе "О творении добра" (1710), ставшее своего рода "священным писанием" не только ранней, но и всей последующей американской благотворительности.
В этом эссе Мэзер в свободной манере, насыщенной библейскими аллегориями и практическими наставлениями, убеждал мужчин и женщин, индивидов и членов ассоциаций присоединиться к "вечному стремлению людей делать добро в этом мире". Свои советы он обращал к жителям пуританской общины всех родов деятельности – пасторам и магистратам, солдатам и ремесленникам, членам семей и соседям, отыскивая для каждого свои резоны и советы. Он писал: "Если какой-либо человек спрашивает: почему столь необходимо делать добро, то я обязан сказать, что такой вопрос не мог задать добрый человек". Мэзер, поклонявшийся, как и все пуритане, буквальным библейским заветам, а не их церковным толкованиям, полагал, что творение блага – это прежде всего долг человека перед Богом, как об этом сказано в Ветхом Завете, а не только средство спасения души, как следует из Нового Завета.
Мэзер, как и Пенн, придерживался ветхозаветной идеи о том, что Создатель, как владелец всего сущего, доверил человеку лишь управление всем на Земле и тот ответственен перед Создателем за его результаты. Поэтому нерадивый "управитель" будет наказан "хозяином", в том числе и за отказ быть милосердным с другими. Мэзер, по замечанию Бремнера, был вполне искренним, чтобы признать, и достаточно смелым, чтобы провозгласить, что "творение блага" есть сама по себе награда человеку. Ибо помощь несчастным – это не только честь и привилегия, это еще и "несравнимое наслаждение".
Не довольствуясь моральным наставлением, Мэзер перечисляет ряд мирских преимуществ, включая долгую жизнь и успех в делах, которые достигаются, если человек занимается благотворительностью. Стремление к добру со стороны сильных мира сего – таких же как все остальные служителей и должников Творца – это еще и мудрая политика, мягкий, но эффективный инструмент социального контроля. Благочестивые примеры, проникнутое моралью руководство, добровольческие усилия и частная филантропия – вот, по его мнению, те средства, что могут помочь гармонизировать конфликтующие общественные интересы.
Сам Мэзер был весьма деятельным филантропом, жертвуя свои деньги, время и силы на разнообразные общинные нужды. Масштабы его собственных пожертвований были столь велики, что могли заменить деятельность солидного благотворительного общества. Но его подлинный вклад в практику филантропии состоит в признании острой нужды в создании благотворительных ассоциаций, объединяющих усилия одиночек в "творении добра".
У Мэзера была особая позиция в защите бедных. Как это свойственно пуританской этике, он призывал к особой осторожности в раздаче милостыни. "Давайте делать добро так же расчетливо, как грешник творит зло" – таков был его излюбленный призыв. Он считал, что жертвовать разумно – это еще более важная обязанность, чем жертвовать щедро. А отказывать в помощи тем, кто ее не заслуживает, так же необходимо и милосердно, как и помогать тем, кто в ней истинно нуждается.
Мэзер, как многие истовые пуритане конца 17 века, был озабочен тем, что с потерей массачусетской общиной начального потенциала веры и морали, стало исчезать трудолюбие и расти число ленивых и бездеятельных. Боясь, что избыток милосердия развратит бедняков, он призывал своих слушателей и читателей помнить, что объект их щедрости – это те бедняки, которые не могут работать. Но для тех, кто может и не хочет, щедрость состоит в том, чтобы излечить их от лени: найти им работу, приучить их работать, удержать их на работе. И лишь затем следует жертвовать им столько, сколько каждый щедрый человек в состоянии отдать.
***
Самым известным почитателем эссе Мэзера о творении добра был Бенджамин Франклин (1706–1790) – один из отцов-основателей США и ещё один видный вдохновитель идей и практики американской филантропии. На склоне лет он писал сыну Мэзера, что всю жизнь поверял этим сочинением свое и других людей поведение. Он всегда придавал большую ценность в человеке его склонности делать добро, чем каким-либо другим чертам его репутации. И если его самого считают в общине полезным гражданином, писал о себе Франклин, то причина тому – влияние этой вдохновляющей книги.
Идеи, сочинения и деятельность самого Франклина лежат в основании не только филантропии. Они считаются одним из истоков ценностей и национального характера американцев, ибо соединили в себе принципы пуритан – склонность к сбережению, упорному труду, образованию, общинному духу и самоуправлению. А также оппозицию авторитаризму с опорой на рациональные и толерантные представления эпохи Просвещения.
Как выразился один из современных историков, во Франклине смогли слиться добродетели пуританизма без его дефектов и свет Просвещения без его лихорадки. Если говорить о "творении добра", то во Франклине-филантропе, выросшем и до 17 лет жившем в Бостоне, а всю остальную жизнь проведшем в Филадельфии, удачно сочетались требовательная забота пуритан и деловое милосердие квакеров. Отсюда вытекают существенные различия взглядов Франклина с идеями как Пенна, так и Мэзера.
Пенн требовал, чтобы избыток богатства – вместо его алчного накопления или безумного расточения – шел на нужды бедных.
Мэзер мечтал о городе, в котором на двери каждого дома будет прибита кружка для милостыни с надписью – "Думай о бедных".
Франклин, однако, размышлял об обществе, в котором не будет бедных и, значит, будет минимальна нужда в благотворительности.
Франклин происходил из совсем иного социального слоя (сейчас бы его отнесли к среднему классу, даже к нижним его сегментам) и обращался к другой аудитории, чем его предшественники почти сто лет тому назад. Он всегда помнил о своем скромном происхождении, трудном детстве и юности (он был пятнадцатым из семнадцати детей своего отца, свечника и торговца) и нелегком пути наверх (до конца жизни, даже на самых высоких постах, включая дипломатические, он подписывался "Б. Франклин, печатник").
Эта особенность его образа мыслей особенно отчетливо проявилась в издаваемом им четверть века (с 1732 по 1758) ежегоднике "Альманах бедного Ричарда", бестселлере конца колониальной эпохи. В нем, кроме новостей и поучительных историй с продолжением, разнообразных и полезных сведений для рабочих, ремесленников и деловых людей, Франклин (под псевдонимом "бедный Ричард") печатал практические советы насчет бережливости и предприимчивости.
Здесь же публика находила ставшие впоследствии знаменитыми афоризмы-поучения (такие, как "Время – Деньги", "Одно Cегодня стоит двух Завтра", "Нет приобретений без потерь"), составившие позднее сборник "Путь к богатству", весьма популярный по обе стороны Атлантики. Наставляя своих читателей в трудолюбии и бережливости в деле, как и умеренности в жизни, Франклин тем самым проповедовал не столько духовные ценности, сколько здравый смысл и мирской успех.
Но, как замечает Бремнер, Франклин своими наставлениями не просто звал становиться богатым. Его "Путь к богатству" был скорее дорогой благоразумия и тем самым средством к материальной независимости. "Будь трудолюбивым и свободным", "Будь бережливым и независимым", в том числе и от благотворительности – таков общий смысл афоризмов "бедного Ричарда".
Справедливость подобного толкования Франклин подтвердил собственным опытом. В относительно молодом возрасте он стал финансово независимым, а в 42 года он продал свое печатное предприятие, чтобы всю оставшуюся жизнь посвятить служению обществу (не его ли примеру спустя полтора столетия последовал Карнеги, а еще спустя сто лет – филантрокапиталисты наших дней?).
Но еще до этого он начал заниматься тем, что проповедовал другим, исходя из своей сентенции – "досуг – это время, когда нужно делать что-нибудь полезное". Конечно, он посвящал свой досуг, прежде всего, укреплению своей репутации, самообразованию и изобретательству, но овладев всеми их плодами, он делился ими с другими. Известно, что Франклин не патентовал и не искал прибыли от своих технических изобретений, предоставив всем возможность ими пользоваться.
Идеи и деятельность Франклина, более того – вся его жизнь означали для американской благотворительности постепенную смену вех. Он первым в Америке внес в нее гражданский дух, сместив акцент с благочестивых деяний и персонального милосердия на общественное благополучие и создание в этих целях благотворительных учреждений.