Про дела сердечные и говорить не приходится - летописи полным полны сообщений вроде "Олег привёл из Плескова жену Игорю", "Мстислав женил сына своего, Володимира, на княжне Ростиславне" и так далее, и тому подобное.
Это князья - а что уж говорить о пареньке из простонародья.
Да вот - в русской деревне до XX века сохранялся такой обычай, как "снохачество". И состоял он в том, что отец имел все права на жену сына - взрослого сына! Не то чтобы подобное поведение приветствовалось - но и не осуждалось. А вот сына, вздумай тот проявлять недовольство, люди, мягко говоря, не поняли бы.
Но это - лишь одна сторона монеты.
Другая же заключалась в том, что к рабам относились на Руси как к не повзрослевшим детям. Хозяин имел над ними те же права, что отец над сыном - но не более. И имел в их отношении те же обязанности.
Что до суровой власти отцов - нелишним нам будет помнить, что воины Олега и Святослава, Донского и Ермака, Суворова и Ермолова выросли под такой вот суровой отеческой властью - неужели они были меньшими мужчинами, чем нынешние поколения, сызмальства напичканные представлениями о своих правах - и обязанностях родителей?
И если да - почему перед ними трепетали предки тех, что сейчас хозяевами гуляют по улицам наших городов? Кстати, эти чужаки, чувствующие себя хозяевами в повернувшейся на "правах" России, как раз столь же безропотно признают над собою власть своих седобородых отцов, как и наши недавние предки.
Но мы отвлеклись, читатель.
Вернёмся к тому, почему в древней Руси рабов сближали с детьми. Араб ибн Русте пишет: "К рабам они (русы. - Л.П .) относятся хорошо и заботятся об них". Кстати, опять-таки сходство с кастовым обществом в Индии - шудра по правам был приравнен к ребёнку.
Грань между взрослым и ребёнком - а также между свободным и рабом - в традиционном обществе определялась не количеством прожитых лет. Как раз рабы и были людьми, дожившими подчас до седых волос, но так и не признанными общиной взрослыми.
Ребёнка превращал во взрослого суровый обряд вхождения в род, посвящения. Его можно сравнить со вторым рождением - в Индии полноправных членов общины, не шудр, так и называли "дваждырождённые".
А можно - со смертью ребенка. Потому что, для того, чтоб родился взрослый сородич, ребёнок должен был умереть. И обряд этот был когда-то страшным, как смерть, и мучительным, как роды.
Стать объектом этого обряда было почти так же страшно, как стать объектом человеческого жертвоприношения - и ведь это "почти" существует только для нас, ведь те, кто ему подвергался, верили, что умирают всерьёз, что грозные Божества пожирают ребёнка в хижине в виде зверя-покровителя рода, обнесённой частоколом с черепами врагов - чтоб породить взрослого сородича!
Память об этих ритуалах, как установил В.Я. Пропп в своём труде "Исторические корни волшебной сказки", отразилась в русских сказках - это оттуда все эти разрубленные на кусочки и оживлённые живой и мёртвой водою царевичи и витязи. Это оттуда зловещая избушка на куриных ногах в лесной чаще, огороженная забором, увенчанным черепами, и страшная старуха, сажающая в печь на лопате маленьких детей.
Далеко не каждый мог этот обряд вынести - но в далёкие охотничьи времена, когда он появился, слабые дети до него попросту не доживали - делали своё дело холод, голод, болезни, хищные звери.
Когда же появилось земледелие - времена стали мягче, больше детей доживали до ритуала, то больше становилось таких, что с криком "Мама!!!" бросались прочь, назад из страшных лесных хижин, от черепов на частоколе, от жрецов и жриц в масках чудовищ, от ужаса и боли.
И Мать, словно услышав, принимала их вновь под своё покровительство - до нового ли посвящения, или навек. Именно так появились рабы.
Впоследствии в них стали превращаться и те, кто, взяв оружие в руки, пугался неизбежной доли воина, с воплем кидал его наземь, увидев над головою занесённый меч или секиру. Тем самым он показывал, что посвящение его было, так сказать, некачественным, недостаточным. Он просил его пощадить.
Вдумайтесь, читатель: по-ща-дить.
Замена "Щ"-"Ч" в славянских языках одна из самых естественных: нощь - ночь, дщерь - дочерь, пещера - печора. По-чадить.
Чадом признать, ребёнком. И становится такой бывший воин ребёнком. Отроком. Паробком. Челядином. Холопом. Рабом. Псевдомаврикий Стратег пишет, что славяне не оставляют пленных навеки в рабстве, а по истечению времени предоставляют им, на выбор, или право жить, как равные, среди них, или возвращаться на родину.
Я уверен, что речь шла не просто об "истечении времени", но об прохождении какого-то обряда, повторного посвящения - иное дело, что Псевдомаврикий не мог знать об этом, ибо писал, конечно, со слов вернувшихся на родину бывших пленников славян - а те не горели желанием рассказывать всем и каждому, что в плену совершали Языческие обряды.
Инквизиции в Византии не существовало - но государственная церковь Восточного Рима и без неё обладала достаточным количеством возможностей испортить жизнь отступнику.
Рискуя навлечь на себя гнев феминисток, отмечу, просто для сведения, что первые упоминания о рабах на Руси, собственно, с завидным постоянством говорят о рабынях . Ибн Фадлан рассказывает о торговле русов рабынями.
Упоминание о ключнице Ольги хазарке Малке, "робе" (женском аналоге холопа), почти на век старше первого упоминания собственно холопа. И даже первое упоминание о рабстве в берестяных новгородских грамотах связано опять же с рабыней- девушкой.
Знаменитое "От Жизномира ко Микуле. Купил еси мне рабу в Плескове…".
Вспоминается, что за убийство женщины любой касты и убийство шудры, по индийским законам, платили одинаковую виру.
Поскольку приниженным положение женщины в индийском обществе стало довольно поздно, в результате контактов с мусульманами, а до того мы видим и правящих цариц, и воительниц, и даже женщин-полководцев, следует предполагать, что здесь сказалась обрядовая близость шудр и женщин, покровительствуемых одним и тем же Божеством - точнее, Богиней.
Итак, фольклор и письменные источники несут достаточно свидетельств того, что в древней Руси были и священные правители, и жрецы-волхвы, и организованные в касту воины, и общинники - производители материальных благ, и, наконец, рабы.
А былины ясно определяют общество Руси как состоящее из "родов"-каст, между которыми происходило разделение труда, причём выходцы из каждого такого рода старались сочетаться браком с "коллегами".
То есть основание для почитания Пяти Богов было.
И нам остаётся лишь поподробнее познакомиться с каждым из тех, чьи кумиры поднялись в 980 году за оградой теремного двора киевских великих князей.
Глава 5. Пять Богов на Киевском холме
Перун, царь-небо. Хорс-Дажбог, небесный жрец. Стрибог- воитель. "Семарьгл" - Сенмурв или ЯриЛо? Макошь-Ма-тушка. Обновление Пятибожия Владимиром - причины и последствия.
"Боги мои, Боги Прави, чёрные да белые…"
Трофим, "Боги мои"
Итак, начнём, естественно, с начала - с того, кто и возглавлял летописный перечень.
Перун
И хмелясь победным пиром,
За лучом бросая луч,
Бог Перун владеет миром,
Ясен, грозен и могуч!
Сергей Городецкий, "Перун"
Перун (Перен, белорус. Пярун, словацкое Паром и т. д.) - пожалуй, самое известное Божество славян - хотя бы по пушкинскому "покорный Перуну старик одному".
Для многих именно с этих строк и начинается знакомство с миром древнеславянских Божеств. Перуна в основном минула даже вакханалия "критического метода" - кроме нескольких наиболее отмороженных норманнистов да профессора Корша, отыскавшего у албанцев (!) какого-то Перынди и радостно заявившего, что "о славянском происхождении имени Перуна теперь не может быть и речи".
Но этих господ не поддержали даже их единомышленники из лагеря сторонников "критического метода".
Корту, например, Гальковский возразил, что совершенно непонятно, какими ветрами могло принести албанское Божество во главу русского Язычества. Его же, судя по всему, упоминает и одно из самых первых сообщений о религии славян: "Эти племена, славяне и анты, считают, что один только Бог, творец (в некоторых переводах - кузнец. - Л.П.) молний, является владыкой над всем, и ему приносят в жертву быков, и совершают другие священные обряды".
Так писал в VI столетии летописец повелителя Восточной Римской империи, Юстиниана Великого, Прокопий Кесарийский.
Но само имя Громовержца много, много древней. Об этом говорит и балтский культ Перкунаса, и культ Пируа- громовика у хеттов, индоевропейского народа, побеждавшего фараонов Древнего Египта, и одно из имён Индры - Парьянья (иногда, впрочем, Перуна сопоставляют с другим ведическим Божеством - Варуной).
Сюда же относится титан Гиперион из греческой мифологии.
Титанов многие учёные считают Богами древнейшего населения Балкан - пеласгов, которых сменили в истории - и "победили" в мифах - эллинские Олимпийцы во главе с Зевсом (в славянском переводе античного романа "Александрия", посвящённого жизни и подвигам Александра Македонского, имя Зевса переводится как раз как "Перун").
Гиперион, кстати, отец солнечного Гелиоса, а сам Зевс - отец Светозарного Аполлона, что придаёт дополнительный вес моему предположению, что отец "Солнца-царя" Даждьбога Сварог - это тот же Перун, только под другим именем. Культ Перуна уходит корнями в доисторические глубины, и не зря его символами и святынями считали находившиеся кое-где после бурных дождей и гроз кремневые стрелки и каменные топоры.
Почитание этих топорков - как и почитание самого Громовержца - дожило местами до XX век Именно это, кстати, позволяет понять, почему оружием Громовержца считались и топор, и молот, и палица - именно к каменному топору, оружию скорее дробящему, чем рубящему, все три эти определения подходят в равной степени.
В Белоруссии Перуна также "вооружали" луком со стрелами и даже…кремневым мушкетом, что, безусловно, является позднейшей легендой.
Однако, как мы видим, почитание Громовержца продолжалось большую часть истории человечества - от кремневых стрел и топоров до кремневых ружей! Кроме тёзок, у Перуна были и носившие другие имена подобия- близнецы в пантеонах индоевропейских народов. Это Зевс эллинов, Юпитер римлян, Таранис кельтов-галлов, Веретрагна иранцев, Доннар германцев, Тунор англосаксов и Тор скандинавов. В их культах очень много общего.
Доннар, Тор, Таранис на языках народов, почитавших этих Богов (или всё же вернее сказать - этого Бога?) обозначало гром. По-русски гром назывался перуном ещё во времена Алексея Михайловича. По- белорусски, по-польски, по-словацки имя Бога переводится как гром, молния.
Так что и эти Боги - тёзки русского Громовержца. Почитание Громовержца оставило след в названии местностей и личных именах по всему славянскому миру.
В Истрии, Далмации, Боснии распространено название "Перунов връх" - връх на сербохорватском - гора (а горой там называют лес).
В Сербии есть долина Перин, гора Перуни и село Перуня.
В Болгарии гора Перушица ("Перушице" назван древний Бог в одной из Новгородских летописей).
В Болгарии, кроме того, существует предание о некоем попе, пытавшемся с крестом в руках изгнать Громовержца с его капища. Перун в ответ открыл и низверг на надоедливого иерея горное озеро, которое теперь и называется Поповым. В Болгарии распространены личные имена Перун, Парун (мужские), Перуна, Перуница, Перуника (женские).
В Македонии Перуница и Перун употреблялись как имена людей.
А у сербов и хорват Перунико - мужское имя (на Руси тоже, кстати, известен казак Перунко).
В Польше есть Перунова гора, Перунка, Перунов мост, селения Перунце, Перунувек.
Именно в честь Перуна, судя по всему, совершал в болгарском городе Доростоле торжественные жертвоприношения великий князь русский, Святослав Игоревич, по сообщению византийца Льва Диакона. Дело в том, что обряды эти происходили 20 июля 971 года, а именно этот день в традиции русского "народного православия" стал днём празднования Громовика Ильи.
Наверно, иудео-христианское имя "пророка" стоит взять в кавычки, ибо и представления о нём его почитателей из русской деревни, и само его почитание имели очень мало общего с христианскими.
Русскому крестьянину не было ровно никакого дела до древнего иудея, фанатика культа ревнивого племенного божка, убивавшего собственных соплеменников за почитание чужих кумиров. Иной мужичок из какого-нибудь Ильинского прихода ещё бы и обиделся смертно, намекни ему кто, что "Илья-пророк" был евреем.
В его сознании "Илья" был рослым богатырём, в колеснице или на белом коне несущимся по небесам и разящим стрелами нечисть - а то и нечестивых или попросту непочтительных к нему (в частности, пашущих или косящих сено в его день) людей.
При этом, как и положено Языческому Божеству, "Илья" мог покарать не только самого святотатца, но и его общину (в древности, конечно, род), во избежание чего ещё в начале XX века на мужика, вышедшего пахать в день Громовника, накидывались разом все односельчане, били, отнимали сбрую - и пропивали её в честь "Ильи".
В день Громовержца русские православные мужички почитали грозного "святого" не столько свечечкой и смиренной молитвой, сколько пиром, к которому, как и их предки во времена Юстиниана, закалывали откормленного в складчину всей деревней "ильинского" быка, на худой конец - барана. Потом следовала буйная пляска - "попляшу святому Илье!".
Христианских вероучителей подобное "смешение стилей" не радовало.
В одном из средневековых поучений сказано: "Епифаний рече: по праву ли сие глаголют, яко Илья Пророк есть на колеснице ездя гремитъ, молшя пущаеть по облакамъ и гонитъ змк? Святый же рече: не буди то чадо, ему тако быти (не достоин называться чадом - надо полагать, духовным - тот, кто так говорит. - Л.П.), велико бо безумие есть…человеци бо умовреднии (умалишённые. - Л.П.) суть, да по своему безумию написали".
Однако в конечном итоге приходилось мириться хотя бы с такой, прикрытой христианским "псевдонимом" формой почитания древнего Божества, хотя бы потому, что во многих местах почитание древнего Бога под его собственным именем продолжалось до Нового времени: в Болгарии до XVIII века, в Белоруссии - до XIX.
В древнем Киеве варягов-христиан убили за неделю до того дня, которому впоследствии суждено было стать праздником "пророка"-Громовержца, того дня, когда приносил свои жертвы Святослав Храбрый.
В греческих "Чудесах Дмитрия Солунского" в VII веке славянский князь Ясон (или Якун) обращается к "оракулу Пырину" перед походом на греков. В полном соответствии с "законами жанра" пророчество "богомерзкого идола" оказывается бесполезным, что в реальной истории отчего-то не помешало славянам захватить не только окрестности Солуни (Фессалоник), но и все Балканы, и даже Пелопонесс, ставший на века славянской Мореей.
Перуна упоминают в паре с Волосом договоры с Византией Олега Вещего, одного - договор 944 года Игоря Рюриковича, и не то в паре с Волосом, не то в тройке с ним же и неким не поименованным конкретнее Богом - договор 972 года Святослава Игоревича Храброго.
Если Волосу клянутся на золотых обручах-браслетах, то Перуну - на оружии. Соответственно, Божья кара за нарушение клятвы должна, видимо, воспоследовать от каждого своя - от Перуна - гибель от своего оружия, от Волоса - "да станем же золоти, яко золото" (видимо, имеется в виду какая-то болезнь).
Затем идёт уже очень подробно рассматривавшееся нами описание воздвигнутого Владимиром в 980 году святилища Пятерых. Иногда также сообщается, что дядька будущего крестителя, хазарин Добрыня, воздвиг кумир Перуна в Новгороде.
Из этого иногда делаются далеко идущие выводы - например, что Перун-де почитался исключительно в южной половине Руси, а в северной почитали Волоса (опять та же попытка превратить общеславянских Богов в местных или племенных кумиров, что и со "сборной" версией происхождения Киевского Пятибожия).
При этом чрезвычайно сложно было бы объяснить, отчего, скажем, в заведомо южнорусском "Слове о полку Игореве" совершенно не упомянут Перун, зато присутствует упоминание о Волосе/Велесе ("Бояне, Велесов внуче").
Или отчего князья варяжской Руси, в Киев пришедшие с севера, считают "Богом своим" именно Перуна. Или отчего в Пскове, где немец- путешественник И.Вундерер видел в XVI веке каменные кумиры Перуна и Хорса, до XX века бранились: "Сбей тебя Перун!" Подобные ругательства бытовали и в Белоруссии ("Каб цябе Пярун треснув!") и Словакии ("Паром те забив!").
В Словакии почитание Перуна-Паруна-Парома продолжалось до позапрошлого столетия, про него рассказывали предания, его упоминали в речи, ему, кажется, даже жертвы приносили.
В новгородских преданиях основание капища Громовержца на холме над Волховом, где впоследствии встанет православный Перыньский монастырь, приписывалось сыну легендарного прародителя Славена, Волху Славеновичу (Волху все Славичу, Вольге свет Славьичу русских былин).
В данном случае - как и во многих других - археологический факт оказывается на стороне фольклора. Весомый щелчок по носу иных снобов-историков, употребляющих слово "фольклор" как какое-то ругательство! Раскопки Седова на Перыньском холме подтвердили существование там святилища по крайней мере с VII века.
Огромный холм венчала статуя Громовержца с пылающим перед нею костром (про неугасимый костёр перед кумиром древнего Бога гроз новгородцы рассказывали ещё Адаму Олеарию в XVII веке).