– Вот видишь, Игорь! Так повторяется изо дня в день! У меня нет никаких сил терпеть все это. Ну сделай хоть что-нибудь!
– Успокойтесь, тетя Инна. Я поговорю с ним, – и, бережно отстранив ее, он прошел на кухню.
Его глазам предстала безобразная картина. По полу катались пустые бутылки, в углах валялись стулья, на столе громоздились гора немытой посуды и объедки еды. В воздухе стоял невыносимый, тошнотворный запах сивухи. Сам Блюменталь-Тамарин в засаленном домашнем халате, потрясая кулаками, в полупьяном бреду то ли играл какую-то роль, то ли находился в затмении. Игорь пробрался к окну и распахнул створки. Его появление и струя свежего воздуха просветлили разум Блюменталь-Тамарина. Он осоловело захлопал глазами и просипел:
– О-о, Игорь, ты?
– Я, Всеволод Александрович, но так же нельзя, – не удержался от упрека Миклашевский.
– A-а, старая стерва уже успела пожаловаться.
– Не смей! Не смей так говорить! Посмотри, во что ты превратился. Тиран! Чудовище! – неслось из коридора.
Игорь захлопнул дверь в кухню, поднял стул и попытался усадить Блюменталь-Тамарина. Тот сопротивлялся, но не мог противостоять молодости и силе. Расплывшись амебой на стуле, он разрыдался. Сквозь всхлипы и стоны доносилось:
Быть или не быть? Вот в чем вопрос!
Что благороднее: сносить ли гром и стрелы
Враждующей судьбы или восстать
На море бед и кончить их борьбою?
Окончить жизнь – уснуть,
Не более! И знать, что этот сон
Окончит грусть и тысячи ударов, –
Удел живых. Такой конец достоин
Желаний жарких. Умереть? Уснуть?
Миклашевский топтался на месте и не знал, что дальше делать. Он не мог понять, то ли Блюменталь-Тамарин болен белой горячкой, то ли играет одну из ролей, в которых окончательно запутался.
– Но если сон виденья посетят?
– Что за мечты на смертный сон слетят, – с надрывом воскликнул Блюменталь-Тамарин и затих.
Его безучастный взгляд был устремлен в пространство. Игорь воспользовался паузой, разгреб гору немытой посуды на столе, нашел кружку, сполоснул, налил воду и поднес Блюменталь-Тамарину. Тот замотал головой и потребовал:
– Вина мне! Вина мне полну чашу!
– Всеволод Александрович, в следующий раз, а сейчас выпейте воды, – пытался как-то наладить разговор Миклашевский.
– Несчастный, нас ждут забвение и тлен, – продолжал пребывать в плену своих горячечных фантазий Блюменталь-Тамарин.
Игорю ничего не оставалось, как прибегнуть к уже испытанному средству. Он достал из кармана плаща фляжку с коньяком, и Блюменталь-Тамарин ожил. Облизнув иссохшие губы, он загоревшимися глазами наблюдал, как льется янтарная жидкость. Рюмка наполнилась лишь до половины, на большее у него не хватило терпения. Ухватив ее, Блюменталь-Тамарин залпом выпил и, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза. Прошла секунда, другая, черты его лица смягчились, и расслабляющаяся волна прокатилась по телу. Он глубоко вдохнул и открыл глаза, в которых появилось осмысленное выражение, и потерянно произнес:
– Все, финал, а дальше тлен, забвенье.
– Ну почему же, мы еще поборемся, Всеволод Александрович, – возразил Миклашевский.
– Зачем? Ради чего? Когда душа сожжена, а казна пуста?
– Сегодня пуста, а завтра мы ее наполним, – исподволь подводил к разговору об архиве Миклашевский.
Но Блюменталь-Тамарин то ли не понимал, то ли хитрил и продолжал играть какую-то свою роль.
– Там злой Кощей над златом чахнет. Там русский дух, там Русью…
– Всеволод Александрович, да спуститесь же вы наконец на грешную землю! – начал терять терпение Игорь. – Надо же что-то делать! Пока нас не вздернули на фонарных столбах!
– Что-о?! – Блюменталь-Тамарин потряс фигой и отрезал: – Вот им!
– Я тоже не собираюсь идти на заклание. Большевики не сегодня, так завтра захватят Берлин. Пока не поздно, надо сматывать удочки.
– Да-да, надо бежать!
– Вы думали, куда?
– Ну не к Сталину же.
– А к кому?
– К американцам.
– С пустыми руками мы им не нужны.
– А это нам на что? – Блюменталь-Тамарин постучал пальцем по голове и многозначительно заметил: – Здесь много чего хранится.
– Еще важнее документы. На них можно хорошо заработать, – намекнул на архив Миклашевский.
– Документы?
– Да.
– А ты, боксер, оказывается, не только кулаками умеешь махать, еще и соображаешь.
– Так жизнь и вы, Всеволод Александрович, научили.
– Молодец! Будем держаться вместе, не пропадем.
– Всеволод Александрович, я добро помню. Если бы не вы, я бы тут не сидел.
– Ну спасибо. А насчет злата, так у меня кое-что на черный день припасено.
– Золото? Бриллианты?
– Ха-ха, кое-что подороже.
– Да?! – сделал удивленное лицо Миклашевский и, понизив голос, предложил: – Так, может, это перепрятать в надежное место?
– Перепрячем, но сначала надо добраться до Мюнзингена.
– Мюнзингена?
– В ближайшие дни нас должны туда эвакуировать, а оттуда рукой подать до американцев.
– Я с вами, Всеволод Александрович, можете на меня рассчитывать.
– Всему свое время, Игорь. Трусливые крысы уже побежали, идиоты, и попали в лапы Мюллера.
– Всеволод Александрович, я восхищен вашей дальновидностью! – признался Миклашевский и лишний раз убедился, что за маской лицедея скрывается хитрый и расчетливый интриган.
– Терпение и выдержка! Эти самовлюбленные павлины Власов и Жиленков посыпают мелким бисером перед Гитлером. Они думают, что списали Блюменталь-Тамарина. Идиоты! Они одной ногой стоят на краю могилы. Я их всех, всех переживу!
– Да, конечно! Конечно! – поддакивал Игорь и предпринял еще одну попытку вернуть разговор к архиву.
Но Блюменталь-Тамарина было уже не остановить. Отделаться от него Миклашевскому удалось, лишь когда опустела фляжка с коньяком. Покинув квартиру, он отправился в клуб "Сила через радость". Впереди его ждали занятия по рукопашному бою с курсантами вустрауской разведывательно-диверсионной школы. После того как Лемке организовал ему встречу с временно исполняющим обязанности начальника школы капитаном Кенаком Рейхером, они стали проходить на регулярной основе.
Вслед за ним в клуб подъехал Лемке, и с ним новая смена курсантов – пять человек. Их отличали от предыдущей не только отличная физическая подготовка, но и более высокий уровень общего развития. Пока Игорю стали известны их фамилии: Попов, Гуцалюк, Буга, Муха и Орлов. Но на этот счет он не обольщался, скорее всего это были клички. То, как их опекал Лемке, наводило на мысль, что ему предстояло натаскивать не одноразовых агентов, а спецгруппу, которой Рейхер, видимо, отводил особую роль. Какую именно, Миклашевский рассчитывал узнать из разговоров с курсантами и из общения с Лемке. И такая возможность представилась в тот же вечер, Лемке по случаю завершения курса подготовки смены курсантов пригласил его на ужин.
Он состоялся в буфете клуба, на нем присутствовали все те же хорошо знакомые Миклашевскому лица – Ланге и Брунер. После третьей рюмки разговор перешел на две самые острые и злободневные темы: положение на фронте и возможность применения нового чудо-оружия, о котором объявил Геббельс и которое, по его словам, должно было переломить ход битвы за Берлин в пользу вермахта.
Игорь время от времени вставлял слово в разговор и пытался по отдельным репликам понять, что происходит в самой разведывательно-диверсионной школе. В какой-то момент он ощутил на себе чей-то пристальный взгляд, повернулся и обомлел.
"Как ты оказался здесь? Как?! Нет, это невозможно!" – не мог поверить своим глазам Миклашевский.
Перед ним с почти фотографической точностью возникла тесная комнатушка каптера 2-й роты 437-го батальона РОА Виктора Демидовича. В ней, сгрудившись вокруг сержанта Головко, замкомвзвода Сацукевич, командир отделения Бобылев и он, Игорь Миклашевский, ловили каждое слово Романа. Он вполголоса зачитывал листовку партизан. В ней сообщалось о разгроме гитлеровских войск под Курском и Орлом, содержался призыв подниматься на борьбу с оккупантами и вступать в ряды партизан. И когда закончилось ее обсуждение, Демидович вызвался спрятать листовку у себя в каптерке. Прошло четыре дня, вторая рота отправилась на прочес леса под Рославлем и недосчиталась двух взводов. Почти в полном составе они перешли на сторону партизан. Среди них был и Виктор Демидович.
"Связник от Андрея? Судоплатова!" – догадка пронзила Миклашевского. Он поискал глазами Демидовича, но так и не нашел. Тот как сквозь землю провалился.
"Показалось? Нервы совсем ни к черту! Успокойся и не дергайся", – пытался взять себя в руки Игорь.
Но это ему плохо удавалось. Произошедшая перемена не укрылась от Лемке. Миклашевский все чаще ловил на себе цепкий взгляд гитлеровца. Ответ невпопад не остался без внимания Лемке.
– Игорь, при чем тут Шмелинг? Я говорю о Пилясе! Ты нас совсем не слушаешь! – упрекнул он.
– Да-да, конечно, бой состоится.
– При чем тут бой? Что с тобой, Игорь?
– Извини, Вилли, после сегодняшней бомбежки голова гудит, как после хорошего нокаута.
– Контузило?
– Нет. Вторую ночь подряд не могу уснуть, хожу как лунатик.
– А как рука? – поинтересовался Брунер.
– Царапины, заживет.
– Держись, Игорь! – поддержал его Ланге и предупредил: – Я на тебя поставил, ты должен выиграть.
– До боя еще неделя, так что все будет в порядке.
– Этому французишке одного раза показалось мало! Ты должен уложить его, чтобы он больше не поднялся!
– Уложу, Эдгар! Уложу! – пообещал Игорь и, сославшись на усталость, покинул компанию.
Лемке на это раз был, как никогда, галантен, проводил его на выход и приказал водителю машины отвезти до ворот Восточного министерства. Поднявшись в комнату общежития, Игорь пластом рухнул на кровать, долго ворочался с боку на бок и терзался в сомнениях: Демидович – это игра его воспаленного воображения или реальность. Уснул он, когда было далеко за полночь.
В 6:20 внутренний будильник поднял его на ноги. Наскоро перекусив, он, забыв про тренировку, ринулся к резиденту. Лаубэ ни дома, ни на службе не оказалось. И Миклашевскому ничего не оставалось, как отправиться в клуб. Занятия с курсантами и тренировка не могли отвлечь его от одной и той же назойливой мысли. Она, словно раскаленный гвоздь, сверлила сознание: "Так был ли это Демидович или ты обознался?"
Наступил вечер. Игорь не спешил возвращаться в общежитие, что-то ему подсказывало: сегодня должна наступить разрядка. Приткнувшись в углу буфета, он вяло жевал бутерброд, мелкими глотками пил давно уже остывший кофе и постреливал горящим взглядом то на дверь, то за окно. Стрелки часов приближались к 18:30. Вчера в это же самое время в буфете возник и исчез, подобно призраку, Демидович. Прошло пять, десять минут, а тот так и не напомнил о себе.
"Обознался ты, Игорь. Да и откуда Демидовичу взяться в Берлине? Он, если и жив, то у наших", – с грустью подумал Миклашевский, потянулся к спортивной сумке, но рука повисла в воздухе.
Эти прямые плечи и голову, чем-то напоминающую грушу, он не перепутал бы не с какими другими. На крыльце стоял Демидович. Сердце Игоря встрепенулось: "Витя здесь! Он курьер центра! Его послал Андрей!"
Подтверждение этой догадке он получил через несколько минут. Демидович действовал как опытный конспиратор. На входе в буфет прошелся взглядом по посетителям, заметил Миклашевского, но не подал вида, что узнал, и прошел к стойке бара. Внутри Игоря все горело от нетерпения, но выучка разведчика взяла верх. Он держал паузу, так как соседний столик занимали приятели Лемке. Демидович тоже не торопился выходить на контакт. Заказав кофе, он закурил и исподволь рассматривал публику. В какой-то момент их взгляды встретились, но лишь на секунду.
"А вдруг не узнал? Подойти к нему? Не пори горячки! Если он от Андрея, то знает, куда и к кому идет. А вдруг не увидел? Так что же делать?" – терзался сомнениями Игорь.
Демидович оставался по-прежнему невозмутим, допив кофе, поднялся на выход, перед дверью задержался и, бросив взгляд в зеркало, характерным жестом дважды провел пятерней по своей буйной шевелюре.
"Так он же дает мне знак!" – сообразил Миклашевский.
Его так и подмывало броситься вслед за Демидовичем.
"Не суетись, Игорь! Не забывай про дружков Лемке!" – выдержав паузу, он вышел на улицу и осмотрелся.
На этот раз Демидович не исчез бесследно и прохаживался перед входом в кафе.
"Я же там встречался с Арнольдом! Это явка! Витю послал Андрей!" – утвердился в этой мысли Миклашевский, и ноги сами понесли его к кафе.
Демидович двинулся навстречу. Его тоже захлестнули эмоции, и он, забыв о конспирации, радостно воскликнул:
– Игорь, дружище! Здравствуй!
– Здравствуй, Витя! Рад тебя видеть. Своим глазам не верю, ты это или не ты?! – дал волю чувствам Миклашевский.
– Оказывается, бывают чудеса на свете! Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется! – вторил ему Демидович.
– Фантастика! Кого-кого, а тебя встретить ну никак не ожидал!
– А кого же еще, если не меня?
– Ну мало ли.
– И все-таки, кого?
В глубине глаз Демидовича вспыхнул хищный огонек. Они, как буравчики, сверлили Миклашевского. Игорь насторожился и задался вопросом:
"Почему Виктор не назвал пароль? Почему?!"
– Так кого ты ожидал встретить? – допытывался Демидович.
– Ну мало ли кого, Берлин большой, – отделался общей фразой Игорь.
Огонек в глазах Демидовича погас, и он ворчливо заметил:
– Ну да, теперь к тебе так просто не подкатишь.
– Брось, Витя, с чего ты взял?
– Ну как же, знаменитость, во всех газетах пишут.
– A-а, пустое это, просто повезло.
– Не прибедняйся. Рома Головко рассказывал, как ты в "Тройке" уложил того бугая.
– Что было, то сплыло. Ты-то как здесь оказался? – решил прощупать его Миклашевский.
– Долго рассказывать, – ушел от ответа Демидович и предложил: – Зайдем, посидим, там и поговорим.
– Можно, если не торопишься.
– Поспешишь, как говорится, людей насмешишь, – сыпал поговорками Демидович.
– Спешить не надо, Витя. По нынешним временам важно не ошибиться в выборе, – закинул очередной вопрос-крючок Миклашевский.
– Тут ты прав на сто процентов, Игорь, – согласился он и пустился в длинные рассуждения.
Путаная речь и скользкий взгляд Демидовича укрепляли подозрения Игоря в том, что за всем этим стоит гитлеровская спецслужба. Отрешившись от эмоций, он трезвым взглядом посмотрел на Демидовича и увидел перед собой актера, старательно игравшего написанную кем-то роль.
"Так кто же твой режиссер? На кого ты работаешь? На Лемке? Нет, мелковато. Рейхер? – задавался вопросами Миклашевский и, все еще надеясь, что ошибается, гнал прочь мысль о предательстве Демидовича. – Нет, такого не может быть! Где Рейхер и где Демидович? Витя же ушел к партизанам!"
А Демидович все продолжал говорить и все чаще фальшивил.
"Значит, Шрайбер тебя специально заслал к партизанам? Листовку он не просто нашел! Это ты ему подсунул! Ну, и сволочь же ты, Демидович? Агентом-провокатором работаешь на фрицев! Теперь прислуживаешь Рейхеру? Но я-то ему зачем? Он же разведка, а не гестапо?"
От этих вопросов у Миклашевского голова шла кругом. Он бросил взгляд на Демидовича, и спину обдало холодком. На его лице было то же самое выражение, что и в ночном сне-кошмаре. Сон сбывался наяву. Предатель, в чем у Миклашевского уже почти не оставалось сомнений, и те, кто управлял им, видимо, рассчитывали вывести его из равновесия и заставить совершить ошибку.
"Кишка у тебя тонка, сволочь! Не такие, как ты, на мне зубы обламывали! Я тебя, гад, в такой нокаут пошлю, что не очухаешься", – в Миклашевском заговорил боец. Он решил повести свою игру и, похлопав Демидовича по плечу, спросил:
– Так где посидим, здесь или в камере?
– Чего-о-о?! Какая еще камера? – опешил Демидович.
– Обыкновенная, – с невозмутимым видом ответил Игорь.
– Все шуточки-прибауточки, боксер?
– Нет, не шучу, там решетки на окнах.
– Какие, на хрен, решетки?! Ты че, меня на понт берешь? – выдержка изменила Демидовичу.
– Витя, охолонь. Ты чего, шуток не понимаешь?
– Какие, на хрен, шутки?
– Так камерой наш буфет в клубе называют. Там же решетки на окнах и глазок на двери. Ты чего, не заметил?
Демидович оторопело уставился на него, долго хлопал глазами и затем, осклабившись в ухмылке, процедил:
– Ну ты и шутник, Игорь.
– Что поделаешь, Витя, жизнь такая пошла, – с сарказмом произнес Миклашевский и спросил: – Так как, сидим или расходимся?
– Пошли! – буркнул Демидович и распахнул дверь кафе.
Там Игорь нашел еще одно подтверждение своим подозрениям. От его внимания не укрылось поведение хозяина. Тот был суетлив и угодлив. Не успели они занять места, как на столе, словно по мановению волшебной палочки, появились шнапс и недешевая закуска. Хозяева агента-провокатора не скупились на тридцать сребреников. А он под пристальным взглядом Миклашевского все чаще путался в своей роли. Причиной тому были то ли шнапс, который Игорь щедрой рукой подливал ему в рюмку, то ли страх перед сокрушительным хуком. Из-за стола Демидович поднялся чуть живой и вряд ли запомнил, что в следующий раз они договорились встретиться на этом месте, в это же самое время ровно через три дня. Что уже мало интересовало Миклашевского. Он выстраивал свою комбинацию, рассчитанную на то, чтобы понять, кто стоит за Демидовичем и чего добивается. Логика развития событий ему подсказывала: к ним имеет самое непосредственное отношение Лемке. Через него Миклашевский решил продолжить свою игру и выйти на того, кто затеял хитроумную операцию.
Лемке не заставил себя ждать. Уже на следующий день он с группой курсантов приехал в клуб. Опыт занятий в школьном драмкружке, а позже игра на студенческой сцене помогли Игорю убедительно сыграть перед гитлеровцем роль бдительного и преданного союзника наци. Реакция Лемке, не отличавшегося большим умом и артистическими способностями, стала лишним подтверждением того, что Демидович агент-провокатор. Лемке рассыпался в благодарностях, не поленился сходить на место – в кафе, чтобы наметить план захвата "шпиона большевиков", и пообещал похлопотать о награде. Какого она будет рода, Миклашевский узнал уже вечером.
На выходе из клуба его встретили Лемке и Ланге. Оба были сама любезность и предложили вместе с ними проехать на важную встречу. С кем и какую, они держали в секрете. Их настойчивость не оставляла Игорю выбора, и он вынужден был принять предложение. Строить догадки, куда они едут, ему не пришлось. Когда за спиной остался Берлин, он уже точно знал, где закончится поездка – в вустрауской разведывательно-диверсионной школе. И не ошибся, по приезде на место Лемке сопроводил его в кабинет Рейхера и оставил одних.