Анализ некоторых концептуальных положений манифеста вызывает вопросы. Так, партия, позиционирующая себя как национал-социалистическая ("народная социалистическая"), декларировала "государственный капитализм" и, одновременно, предусматривала частное предпринимательство, пусть даже в качестве "дополнения и исправления". Противоречили друг другу и пункты, касающиеся репрессий и амнистий. Разве еврей, бывший комиссаром, а потому подлежащий "беспощадному уничтожению", не мог являться одновременно и Героем Советского Союза, то есть лицом, подлежащим амнистии.
Отдельный вопрос связан с тем, насколько программа новой партии в реальности соответствовала национал-социализму, особенно, если учитывать отсутствие объективной информации и, как следствие, со стороны оппозиционной советскому режиму части населения некритического восприятия немецкого тоталитаризма. В свое время в рамках Гарвардского проекта респондент 488, служивший в годы войны в одной из магистратур (Полоцк?), вспоминал, что "перед войной русские идеализировали фашизм".
По мнению Свена Стеенберга, "о национал-социализме ни Каминский, ни его соратники не имели ни малейшего представления". А Александр Даллин утверждал, будто антисемитская "сентенция была включена в партийную программу с явной оглядкой на немецкие власти".
Вместе с тем основные положения манифеста концептуально совпадают с идеологией НСДАП. Вернее в данном случае говорить о "квази-национал-социализме" или "квази-антикоммунизме". Правда, как отмечал Сергей Дробязко, экономическая составляющая программы партии была написана под влиянием НЭПа, а "в политической части программы на первом плане стояла национальная идея - возрождение русского государства". Тем не менее историк считал, что "в сочетании этих двух частей своей программы лидеры Локотского самоуправления, очарованные германским нацизмом, выдали свой, русский национал-социализм". Важно, как подчеркивал Игорь Ермолов, что "в отличие от Власова и его соратников, постоянно подчеркивавших непригодность национал-социалистических идей для России, Каминский и его окружение, как в политическом, так и в экономическом отношении были склонны ориентироваться на национал-социализм Германии, копируя его везде, где было только можно".
Впрочем, и сами немцы считали Каминского последовательным национал-социалистом. Последнее вынужден был признать и Даллин, в другой своей работе иронически назвавший Каминского "нацистом-реформатором".
Несмотря на противоречия, "организованная на скорую руку" партия стала живо пополняться новыми членами. Был создан центральный оргкомитет и отделения на местах. В одном только Брасовском районе к концу 1941 года уже было 5 ячеек. Сложно определить, что больше способствовало ее успеху: пропаганда (см. Приложение 1), популистская идеология, возможность карьерного роста или материальные выгоды. Пропагандист района получал зарплату в 750 рублей в месяц. Больше его получал лишь бургомистр района - 1000 руб. Для сравнения, оклад следователя составлял 700 руб., а полицейского - 250. Поэтому не совсем понятно утверждение Сергея Дробязко, что "в своей основной массе население оккупированных районов отнеслось… к призывам о записи в новую партию и организации по всем областным и районным центрам комитетов партии "Викинг" довольно равнодушно, не оправдав надежд авторов манифеста на сколько-нибудь значительное увеличение рядов НСПР".
Правда, бывавший у Каминского сотрудник рейхсминистерства восточных территорий, член НТСНП Роман Реддих, очень тепло отзывавшийся об обер-бургомистре, задавался риторическим вопросом: "нужна ли ему была именно национал-социалистическая партия? Нет. Любая. Он был воспитан в системе, где без партии нельзя". Сам же антикоммунизм главы Локтя Редлих иначе чем "пещерным" не называл. Любопытно, но в создании партии, наряду с Воскобойником (погибшем в начале 1942 года) и самим Каминским, принимал активное участие бывший советский партизан Георгий Хомутов и бывший коммунист Степан Мосин.
5 октября 1942 года в городском театре имени К.П. Воскобоиника состоялось торжественное собрание, посвященное первой годовщине освобождения Локотского округа от большевиков. На собрании обер-бургомистр Бронислав Каминский, в частности, сказал: "Идеи национал-социалистической Германии и идеи новой России едины. Мы вместе с Германией и ее союзниками должны победить!.. Только через труд русский народ может подняться до уровня великого германского народа и построить новую жизнь на основе двух идей: народ и подлинный социализм".
Поэтому не удивительно, что в числе отделов администрации обер-бургомистра были созданы "агитации и пропаганды", а также "плановый" и "госконтроля" (всего их аппарат насчитывал 19). В соответствии с идеями национал-социализма формируется основанная на führerprinzip идеология. Место Воскобоиника в ней сочетает в себе черты Маркса (отец-основатель в коммунистической мифологии) и "мученика" (согласно нацистской мифологии так называли 16 жертв путча 8–9 ноября 1923 года). Каминский выступает верным продолжателем дела Воскобойника. Постепенно, следуя законам тоталитарной мифологии, происходит замещение образа Воскобойника Каминским по принципу "Сталин - это Ленин сегодня". Уже 15 ноября в официозе Локтя газете "Голос народа" появляется панегирик "Комбриг - Обер-Бургомистр": "Катастрофа 8-го января унесла жизнь Константина Павловича. Но все, что он думал, совершилось, начатое им дело перешло в надежные, сильные руки. Ум, энергия, такт - вот качества, необходимые для руководителя. И этими качествами обер-бургомистр округа обладает в совершенстве. Но, кроме этих, есть другие качества: необыкновенная выносливость и трудоспособность… Ночью Каминский - комбриг… Днем комбриг превращается в обер-бургомистра (почти в точном соответствии со славянской ("волкодлак") или германской ("вервольф") мифологией. - А. М.) и решает задачи хозяйственной жизни. А жизнь хозяйственная и военная связаны тесно одна с другой. Без правильного руководства хозяйством не будет хлеба, без хлеба не будет армии… Сложная хозяйственная и военная машина работает четко, она находится в верных и сильных руках".
Парадоксально, но в статье была определенная правда. Каминский, создавая собственную протогосударственную систему, был обречен в соответствии с законами тоталитаризма контролировать все стороны жизни, включая частности, не относящиеся напрямую к сфере его деятельности. Поэтому, по мнению немцев, "правительство с маленьким, но не функционировавшим аппаратом управления" с обязанностями не справлялось. Например, за подписью Каминского почтальонам выдавались удостоверения, позволявшие им беспрепятственный "проезд по районам Локотского округа". Подобная же детализация касалась и сферы образования. В приказе № 108 от 28 октября 1942 года "Об обязательном обучении детей" обер-бургомистр не только вводил "в целях расширения дела народного просвещения и поднятия культурного уровня населения" с 1 ноября обязательное обучение в объеме 7 классов средней школы, но и предписывал старостам "организовать подвоз учащихся к школам или открыть интернаты при школах для детей, живущих далее 3-х километров от школы". Одновременно, в соответствии с внутренней логикой тоталитаризма, следовал алгоритм распределения обязанностей, контроля по их выполнению, а также механизм ответственности. "При непосещении школ детьми без уважительных причин родителей подвергать штрафу до 500 рублей в пользу государства, причем уплата штрафа не избавляет от обязательного посещения школы… Органам народного просвещения провести прикрепление учащихся к ближайшим семилетним школам и вести контроль за выполнением данного приказа. Ответственность за выполнение настоящего приказа возлагаю на бургомистров районов, старшин волостей, директоров школ и старост местных управлений". В итоге, к ноябрю 1942 года в округе функционировало 345 (по другим сведениям, 284) школ, правда, только 10 из них были средними, в которых обучалось 43 422 человека.
Интересно, что в ходе восстановления среднего образования был закрыт техникум, здание которого переделали по одной версии в театр имени Воскобойника, а по другой - в казармы РОНА.
Та же тенденция проявлялась и в отношении к вооруженным силам. Каминский требовал строгого учета боеприпасов, в частности стреляных снарядных гильз и тары из-под них. Отдел боепитания РОНА на специальных бланках регулярно подавал "сведения о наличии вооружения и боеприпасов по бригаде Локотского округа". При этом приводились только точные цифры. Никаких округлений не допускалось.
Касаясь механизмов организации административной системы, следует отметить, что она во многом повторяла структуру, принятую немцами в других оккупированных областях. Низшим звеном была сельская община во главе со старостой. Среднее звено образовывали волости с волостным старшиной. 5–6 волостей составляли район, во главе с районным бургомистром. При этом избиралось только низшее звено самоуправления (сельские старосты), в то время как уже волостные старшины назначались из центра. Начиная с сельской общины, создавался институт вспомогательной полиции. Была создана и судебная система. Ее низшая ступень (мировые суды при волостных управах), призванная разбирать дела, не связанные с тяжкими преступлениями, как, например, мелкие кражи, была относительно независима, хотя и дублировалась районными или уездными судами. Однако уже районный суд, несмотря на открытость заседаний, независимостью не обладал. Судопроизводство строилось на прецедентной системе, созданной на основе приказов Каминского и инструкций юридического отдела его администрации. Прямое вмешательство обер-бургомистра иногда проявлялось через приказы. Так, в приказе № 135 от 17 ноября 1942 года, направленном против самогоноварения и пьянства, Каминский отдельным пунктом писал: "приговоры, представленные мне Навлинским военно-полевым судом, по делу обвинения граждан Мосина Т.В. и Салтанова, совершивших на почве пьянства убийство и ранение и присужденных к 5 годам тюремного заключения - отменить как слишком мягкое наказание, заменив его расстрелом. Оба дела отправить на доследование для привлечения к ответственности и других лиц, причастных к убийству и ранению".
Наиболее серьезными преступлениями, в первую очередь политического характера, занималась военная коллегия Локотского округа. Она, в частности, расследовала деяния попавших в плен партизан, работников НКВД и их сообщников из числа мирных жителей, а также судила пойманных дезертиров РОНА. Все осужденные отбывали срок в локотской окружной тюрьме (бывшем конезаводе).
В числе других черт тоталитаризма можно назвать антисемитизм руководства Локотской администрации. Помимо искоренения наследия "жидо-большевистского господства" имели место прямые репрессии по отношению к еврейству. Евреи были ограничены как в гражданских, так и трудовых правах. Они обязаны были жить в гетто, им запрещалось вступать в брак с лицами не еврейской национальности, оплата труда составляла не более 80% от установленной тарифной ставки и полностью исключала какие-либо формы дополнительных надбавок или поощрений. В данном контексте вызывают сомнение слова сотрудницы газеты "Боевой путь", издававшейся штабом РОНА, Марии Быстровской, утверждавшей, что "при Каминском не было расстрелов евреев", и Даллина, считавшего, что антисемитские сентенции делались искусственно, "с явной оглядкой на немецкие оккупационные власти", а также Мюллера, писавшего, что в РОНА "служили российские евреи".
При этом локотский вариант национал-социализма имел как минимум одно отличие от своего берлинского аналога. Каминский ориентировался на традиционные ценности (даже административное деление сделал волостным). Поэтому в отличие от гитлеровцев он не противопоставлял собственную идеологию и церковь. Культивируя консерватизм, руководство Локотской республики признавало лишь церковный брак, выступало против абортов, с нескрываемой симпатией относилось к патриархальным устоям. Нередко устремления администрации и лично обер-бургомистра шли даже дальше традиционных охранительных взглядов. Так, если церковное право признавало развод, то Каминский практически его запретил. Правда, не только рядовые граждане, но и партийные функционеры не всегда выполняли указания администрации. Так, сотрудник политуправления РОНА капитан Николай Орловский решил официально оформить свои отношения с Софьей Зюбко лишь в июне 1944 года, когда каминцы дислоцировались в Дятлове. В документах, поданных для регистрации, значилось, что они "состоят в фактическом браке с 1942 года". Интересно, что при всей симпатии к традиционным институтам, требуя "всем старшинам и старостам приступить к ремонту церквей", глава Локтя перекладывал грядущие расходы на местное население, предписывая "ремонт… производить за счет добровольного пожертвования верующих". Помимо православных храмов в округе открыли и несколько баптистских церквей. Возможно, из-за существования в округе нескольких христианских деноминаций посещение уроков Закона Божия было добровольным. Интересно, что церковная политика коллаборационистской администрации не осталась без внимания со стороны партизан. Правда, они, всячески стараясь занизить масштабы сотрудничества населения с оккупантами, как следствие, уменьшали и его религиозные аспекты. В Докладной записке Брянского штаба партизанского движения, посвященной "решению немцами религиозного вопроса", в частности, отмечалось: "В небольшом количестве, но все же начали открываться кое-где в сельских местностях, а чаще - в городах, церкви; вновь, после 25-летнего перерыва, появляются на сцену различные "явленные источники", "чудотворные иконы" и прочие атрибуты поповского мракобесия. Это, в свою очередь, служит поводом для устной и печатной профашистской пропаганды. Организуются различные церковные "торжества" с обязательными речами председателей "самоуправления" и представителей германского командования на тему: "как германское правительство, освободившее русский народ от большевиков, заботится о духовном его возрождении"".
Парадоксально, но, несмотря на столь подчеркнутый традиционализм и приоритет семейных ценностей, одним из исполнителей приговоров в расстрельной команде Каминского была женщина, Антонина Панфилова-Макарова, называвшая казнь жаргонным выражением "сводить в крапиву". Следует отметить, что "Садистка", а именно так Панфилова-Макарова значилась в оперативных документах КГБ, явилась единственной женщиной, приговоренной за коллаборацию к расстрелу в Советском Союзе.