Автор другого исследования, профессор Русского исследовательского центра при Гарвардском университете, историк Джордж Фишер, дал несколько отличный взгляд на отечественную коллаборацию в своей книге "Советская оппозиция Сталину. Случай из истории II Мировой войны". Фишер, сын советской переводчицы и американского журналиста, в 1927–1931 и 1933–1939 годах жил в Москве. Свой опыт и оценку советской действительности он спроецировал на деятельность коллаборантов. В отличие от Торвальда ученый не считал сотрудничавших с нацистами советских граждан революционерами. Для объяснения их поведения он предложил концепцию "инертности". Согласно Фишеру, советский тоталитаризм подавляет любые формы инициативы, что в конечном счете сказывается и на самосознании. Индивид полностью подчиняет свое поведение директивам вышестоящего начальства. "У обывателя инертность проявляется в виде аполитичности и пассивности, а у функционеров в оппортунизме и карьеризме". Советское общество приобрело "почти совершенную способность приноравливаться" к партийной линии.
Хаос первого этапа войны, отсутствие директив при неспособности к самостоятельности мышления обрек Красную армию на поражение. Военнопленные и жители оккупированных территорий оказались в ситуации аномии (Э. Дюркгейм). Они вынуждены были искать новые политические авторитеты, в качестве которых выступила немецкая администрация. Поэтому "в 1941 году решающим фактором в поведении большинства советских людей были не политические убеждения "за" или "против" Сталина и даже не объективные военные факторы. Вместо них была инертность". В таком контексте, естественно, "армия Власова была фантомом".
По мнению Фишера, "стабилизация фронта в начале 1942 года, обусловленная восстановлением контроля Москвы", подчинение советским правительством социума были не только важнее отношения "германских завоевателей к советскому населению" или же "изменения коммунистами национальной политики", но и первичнее этих явлений. Эти изменения внешних условий выступили в качестве катализатора самостоятельности общественного мышления, в том числе и коллаборантов (к таким экзистенциальным факторам Фишер относит плен или эмиграцию). Преодолением инертности, по мнению историка, явилось и то, что движению в целом удалось сохранить свою независимость от наци, хотя внешне они и выглядели наемниками. В итоге само движение стало "единственным выдающимся примером сопротивления советской власти, по крайней мере, со времен Гражданской войны в начале 20-х годов".
Одновременно указанные изменения политики Кремля выступили причиной поражения власовцев. В частности, они существенно ограничили мобилизационные возможности движения. Фишер дал свое видение численности коллаборантов: "от пятисот тысяч до миллиона человек, а возможно, и больше", оговариваясь при этом, что их число могло бы возрасти "в случае участия в боевых действиях", а не "службы в качестве пропагандистского оружия гитлеровской Германии". Эту двойственность статуса коллаборантов Фишер назвал "смесью правды и обмана".
Правда, полностью изжить советскую инертность власовцы все же не смогли. Фишер, заочно полемизируя с Лайонсом, утверждал, что именно "по этой причине Пражский манифест не отрицает необходимости Октябрьской революции 1917 года с ее социальными и экономическими инновациями".
Как следствие, "конец власовской драмы имел в себе трагическую остроту. Власовское движение было не только беззащитно по отношению к Западу, но и не понято им. Это была величайшая ошибка Запада в отношении будущего СССР". Последнее утверждение совпадает с идеей Лайонса о широкой антиправительственной оппозиции в Советском Союзе.
Не осталось в стороне обсуждения феномена коллаборации и Русское зарубежье. Вскоре после окончания войны на страницах эмигрантской периодики появились первые работы об освободительном движении. Так, например, только в журнале "Часовой" в 1948 году вышел целый ряд публикаций по истории Освободительного движения. В 274 и 275 номерах были напечатаны небольшая заметка об участии РОА в боях под Прагой в мае 1945 года и обзорные статьи по истории власовской армии. Материалы, правда лишь очерчивая общий абрис, знакомили читателей, с этапами борьбы против большевизма, что с учетом неразработанности темы и информационного голода было важно. Правда, недостаток информации приводил к ошибкам. В частности, генерал-майор ВС КОНР Михаил Меандров неверно назван Меандром, а Комитет освобождения народов России Комитетом объединения.
В том же № 275 редакция объявила, что "считает долгом открыть свои страницы для изучения причин возникновения, борьбы и результатов так называемого Русского освободительного движения, возглавленного в свое время генералом А.А. Власовым. Не будучи согласной с тактикой руководителей этого движения во II Мировую войну, редакция считает его, тем не менее, важным фактором в деле борьбы с большевизмом. Это движение, несомненно, является одним из этапов Российского национально-освободительного движения, открытого Белой борьбой в 1917 году". Вскоре вышла статья Старого Офицера (псевдоним генерал-майора Алексея фон Лампе) "Два генерала" об Андрее Власове и Петре Краснове и цикл статей А. Осипова о 1-й дивизии РОА. К сожалению, текст фон Лампе изобиловал умышленными умолчаниями (о конфликте Власова и Краснова), а также прямыми ошибками. Так, в частности, говорилось, что Власов попал в плен, будучи раненным. В свою очередь Осипов помимо малоизвестных на момент публикации статьи фактов о формировании дивизии, ее боевом расписании дал ряд сведений, представляющих интерес и в настоящее время. К ним может быть отнесен план "обмундирования частей РОА в особую, чисто русскую форму, но этот проект не удалось осуществить вследствие начавшейся разрухи промышленности Германии", а также о разработке статута "нескольких боевых орденов, отличных от орденов германской армии", также не реализованного.
Более информативными оказались две статьи крупного историка, эмигранта "первой" волны Бориса Николаевского, опубликованных в 1948 году на страницах нью-йоркского "Нового журнала". Николаевский после войны несколько раз приезжал в Германию и общался с уцелевшими участниками Освободительного движения. В дальнейшем помогал многим из них, в частности добивался освобождения одного из руководителей разведки ВС КОНР майора Александра Чекалова, заподозренного сотрудниками американских спецслужб в шпионаже в пользу Советского Союза. Ученый обращал внимание, что в дореволюционной России, кроме деятельности большевиков, никогда не было массового коллаборационизма.
Широкое сотрудничество с немцами в ходе Второй мировой войны "лишь внешнее выражение глубинных процессов развертывания внутренних антогонизмов". Николаевский писал о Русской народной национальной армии, созданной в поселке Осинторф под Смоленском ("Осинторфская попытка"), РОНА, КОНР. Отдельно историк подробно разбирал политическую историю власовского движения. Он подчеркивал отсутствие в нем (в отличие, например, от части казаков-коллаборантов) симпатий к национал-социализму. По мнению Николаевского, "прогерманские настроения… ни в коем случае не переходили в настроения прогитлеровские… В… документах нет и намека на преклонение перед "фюрером"". Вместе с тем он, вслед за Лайонсом, четко фиксировал одну важную для понимания советской коллаборации тенденцию, выросшую из циммеравльдской морали большевизма - стремление "превращения войны из войны государств в войну гражданскую против правительства Сталина… Авторы явно прошли хорошую большевистскую школу и твердо помнили "апрельские тезисы" Ленина".
В то же время статьи Николаевского не были полны. Так, все руководство РОА, а затем КОНР сводилось к "группе Власова - Малышкина - Зыкова". Второе лицо движения - генерал-майор Федор Трухин был упомянут всего один раз. Также работа ученого содержала и фактологические ошибки. Например, по утверждению Николаевского, бригада Каминского возникла на основе остатков антисоветского партизанского отряда, действовавшего еще до начала войны. Полковник Константин Кромиади, служивший в РННА под псевдонимом Санин, "по своей политической позиции в прошлом принадлежал к демократическим группировкам", в то время как на самом деле он был убежденным монархистом. Последнее, как и в случае с Лайонсом, было обусловлено как недостатком информации, так и невозможностью всегда проверить ее достоверность.
Публикация Бориса Николаевского вызвала широкую полемику, продолжавшуюся многие годы спустя. С критикой Русского освободительного движения выступила часть диаспоры Зарубежья, в основном принадлежащая к социалистическим партиям (в годы войны они в большинстве своем являлись "оборонцами", то есть поддерживали СССР). Возможно, оживлению спора способствовал и тот факт, что сам Николаевский был меньшевиком (членом ВЦИКI Всероссийского съезда советов рабочих и солдатских депутатов).
В вышедшей в том же году книге "Правда о власовцах. Проблемы новой эмиграции" другой меньшевик, Григорий Аронсон, размышлял о "разлагающем влиянии сотрудничества с Гитлером". Публицист выделял четыре основных группы, "связавших свою судьбу с нацизмом и его мировой агрессией": "разные виды монархистов", Карловацкий синод, "так называемые нацмальчики, национально-трудовой союз" и "так называемое Освободительное движение народов России… возглавленное бывшим советским генералом Власовым". Вместе с тем Аронсон признавал, что не считает большинство власовцев нацистами. Само "движение по своему составу было народным, массовым… целые армии были им захвачены. Но эта демократия по своему происхождению очень часто не совпадает, а часто и противоречит идее политической демократии как системе политических прав и учреждений".
Причины неприятия коллаборации наиболее четко были определены другим социалистом, Борисом Двиновым (Гуревичем), в книге "Власовское движение в свете документов". По мнению критика, власовцы, будучи ослепленными ненавистью к Сталину и его режиму, воспринимали Гитлера "только врагом № 2". Поэтому "Власов силен… пока он критикует Сталина и его режим, насколько же он слаб, когда он переходит к объяснению своей "акции", своего сотрудничества с Гитлером". Двинов, в отличие от Аронсона, отрицал независимость движения, ведь "ему пришлось уже с первых шагов вступить на порочный путь очевидной лжи и неизбежного потворства Гитлеру". Сомневался Двинов и в демократичности КОНР, так как "никакое и ничье движение при Гитлере не может претендовать на демократизм".
Поведение власовцев он объяснял изначальной "беспринципностью" коллаборантов, целью которых была власть, что сближало их с "лучшими образцами ленинизма-сталинизма".
Вместе с тем Двинов признавал, что не считает власовцев "последователями наци", он приводил в конце книги оценку КОНР, сделанную доктором Эберхардом Таубертом (министерство пропаганды), написавшем в свое время сценарий к фильму "Вечный жид": "Власовское движение не чувствует себя настолько связанным с Германией, чтобы идти с нею на "пан или пропал". Оно имеет сильные англофильские симпатии и играет идеей возможной перемены курса… Власовское движение не национал-социалистично. В то время как национал-социалистическая идеология действует взрывчато, как динамит в районах большевисткого господства (что доказано опытом Каминского), власовское движение является жидкой настойкой из либеральной и большевистской идеологий. Важно и то, что оно не борется с еврейством и вообще не признает еврейского вопроса. Власовское движение высмеивает национал-социалистическое мировоззрение".
Интересно, что не все социалисты выступили с критикой Николаевского. В том же году, что и труд Двинова, в Нью-Йорке вышла книга сотрудника радиостанции "Свобода" Бориса Шуба "Выбор", в которой он, следуя мысли автора "Истории одного предателя", писал, что "главной причиной побед гитлеровских армий, позволившей глубоко вторгнуться в глубь России, было нежелание миллионов солдат воевать за Сталина". Правда, и сам Двинов вынужден был позже признать, по крайней мере отчасти, правоту своих оппонентов: "За всю тысячелетнюю историю России, столь богатую вторжениями иностранных завоевателей, не было до того случая образования, или попытки образования русской национальной армии, которая бы сражалась на стороне врага".
История коллаборации исследовалась и в работе Свена Стеенберга (Артур Доллерт) "Власов" (оригинальное название "Власов. Предатель или патриот?"). Большая часть из нее была посвящена заглавному персонажу, хотя присутствовали страницы, связанные с РОНА бригадефюрера СС Бронислава Каминского. Стеенберг предпринял попытку реконструировать биографию русского генерал-лейтенанта. Автор воспринимал Власова сильной, целеустремленной личностью, талантливым военным и незаурядным дипломатом, хотя, касаясь периода после провозглашения Пражского манифеста, признавал "пессимизм", "глубокую безнадежность" в состоянии лидера РОА.
Стеенберг считал, что предпринятая Власовым "попытка свержения советского строя… несомненно имела все шансы на успех". Причины неудачи были обусловлены, и здесь историк солидарен с Торвальдом, негибкостью нацистского руководства и прямого противодействия ему главы Имперского министерства оккупированных восточных территорий Альфреда Розенберга, чье ведомство Власов остроумно назвал "колониальным министерством". Следует отметить, что в данном случае Власов почти дословно повторял Тауберта, который в служебной записке Геббельсу от 29 сентября 1944 года писал, что ведомство Розенберга "в свое время было создано по принципу британского министерства по делам Индии, чтобы управлять колониями". Русское освободительное движение противопоставлялось Стеенбергом как нацизму, так и традиционным формам коллаборации (квислинговской модели). Его масштабы обусловлены в первую очередь политическими причинами.
В работе Стеенберга содержится ряд ошибок, связанных с биографиями членов ВС КОНР. Так, например, командир 1-й дивизии РОА Сергей Буняченко никогда не служил при штабе маршала Семена Тимошенко.
Концептуально к исследованию Стеенберга примыкали и мемуары гауптмана Вильфрида Штрик-Штрикфельдта "Против Сталина и Гитлера". В годы войны, будучи военным переводчиком, а затем сотрудником отдела абвера "Иностранные армии. Восток" (Fremde Heere Ost), Штрик-Штрикфельдт много общался с Власовым. Именно он склонил военнопленного генерал-лейтенанта к сотрудничеству. По сути, гауптман стал одним из создателей РОА. Как и многие члены Русского освободительного движения, Штрик-Штрикфельдт (будучи связанным с заговором Штауффенберга через генерал-майора Хеннинга фон Трескова и полковника Весселя Фрейтаг-Лорингофена) исповедовал либеральные ценности. Штрик-Штрикфельдт дал яркий, убедительный, хотя и не лишенный апологетики портрет как генерала, так и самого движения. Для Штрик-Штрикфельдта власовская коллаборация была во многом естественной реакцией "угнетенных и униженных" народов, возникшей еще до Власова. Анализируя драму власовской армии, Штрик-Штрикфельдт считал, что именно "1941 год был годом, когда история дала Гитлеру последнюю возможность изменить свой курс. Но ослепление и самонадеянность его сделали это неосуществимым. 1942–1943 годы были годами, когда немецкие и русские офицеры из внутренних, идейных побуждений рискнули встать на путь, ведущий к миру и свободе, - вопреки Сталину и вопреки Гитлеру. В 1944 году Гиммлер обратил внимание на Освободительное движение. Но эта перемена курса была неискренна, и к тому же она слишком запоздала. 1945 год принес крушение надежд и конец движения".
Еще один сподвижник генерала, начальник личной канцелярии Власова полковник Константин Кромиади оставил довольно информативные воспоминания об отечественной коллаборации "За землю, за волю". В 1942 году, будучи сотрудником абвера, он участвовал в создании экспериментальной русской части в Осинторфе. В результате "осинторфской эпопеи" возникла Русская народная национальная армия, в которой служили будущие руководители РОА генерал-майор Владимир Боярский (Баерский) и генерал-лейтенант Георгий Жиленков. Затем полковник вошел в состав ВС КОНР.