Особое положение в социальной и сословной структуре польского города занимало еврейское население. По переписи 1808 г. евреи составляли четверть (25,6%) жителей городов Княжества Варшавского. В Плоцке и Ломже в числе горожан их было примерно половина. Немало было таких местечек, где еврейское население составляло большинство. Ко времени учреждения Королевства Польского эта пропорция осталась практически без изменения как в целом по стране, так и в отдельных городах.
Еще во времена шляхетской Речи Посполитой еврейские общины представляли собой замкнутую и сословно обособленную группу населения, что обусловливалось отнюдь не только этническими, религиозными и культурными отличиями, а определялось, в первую очередь, сословным статусом еврейского населения, законодательно установленными особыми правами и повинностями, главной из которых было так называемое поголовное (pogłówne), т. е. подушное налогообложение евреев.
Это положение не изменилось и после разделов Польши. "Основы конституции", утвержденные Александром I в мае 1815 г., не предполагали равенства горожан с другими сословиями ни в области политических, ни в области гражданских прав. Этот принцип в полной мере распространялся и на евреев. Один из авторов "Основ" князь А. Е. Чарторыский был противником предоставления прав евреям, соглашаясь закрепить за ними только весьма ограниченную область имущественных ("цивильных") прав. В этом духе была сформулирована 36-я статья "Основ". В дальнейшем в Конституции Королевства Польского 11-я статья установила равноправие христианских конфессий для приобретения гражданских прав, тем самым априори исключив евреев из числа их обладателей. Предоставление же им имущественных прав имело, с точки зрения правительства, главной целью обеспечить взыскание с еврейского населения налогов, что издавна составляло весьма значительную долю поступлений в государственную казну.
Более подробно вопрос о правах горожан был рассмотрен в Органическом статуте от 27 ноября 1815 г., открывшем череду поправок к конституции. В нем декларативно провозглашалось право участия городского сословия в народном представительстве, право избрания должностных лиц (ст. 1), право занимать административные посты (ст. 9). При этом статут признавал эти права только за теми жителями городов, которые обладали ими во времена Княжества Варшавского и были тогда же записаны в число горожан (ст. 10). Эти постановления окончательно лишали прав евреев. Одновременно уже в начале 1817 г. решением Административного совета были подтверждены все дискриминировавшие евреев декреты 1808 г., которые должны были утратить силу в 1818 г., а царь конфирмовал это решение, продлив их действие вплоть до издания нового законодательства о евреях.
Вместе с тем экономическое развитие страны, рост городов и возрастание роли торгово-промышленных слоев общества в народном хозяйстве способствовали формированию состоятельных и образованных верхов еврейского населения Королевства Польского, это были врачи, юристы, офицеры, издатели, купцы и промышленники. Они инициировали обращенные к царю, наместнику и к другим представителям власти петиции с просьбами о расширении своих прав. В мемориале от 21 ноября 1815 г., переданном А. Е. Чарторыскому издателем и книготорговцем Н. Глюксбергом и банкиром Г. А. Лёве, от имени 26 "просвещенных" еврейских семей выражалась просьба о поддержке их усилий в обретении полных гражданских прав, по аналогии с полноправием евреев во Франции. Как свидетельство "просвещенности" авторов подобные мемориалы писались по-французски. В декабре 1815 г. Глюксберг вместе с Ю. Вольфом подали еще один мемориал Александру I. В нем они поделили еврейское население на два "класса", отнеся к первому торговцев и ремесленников, а ко второму – лиц свободных профессий и деятелей искусства, то есть, так же как и в первом случае с мемориалом Глюксберга, имелись в виду "просвещенные" верхи еврейского населения. Для первого "класса" они просили предоставления цивильных прав, а также отмены всех ограничений по оседлости и профессиональной деятельности. Что же касается второго "класса", то они писали: "По отношению ко второму нашему классу мы самым смиренным образом умоляем Ваше императорское величество предоставить нам и нашим детям, помимо цивильных прав, политические и гражданские права, чтобы мы могли претендовать на общественные должности и даже занимать их, если мы проявим себя достойными своим поведением, своей моралью, своими знаниями и своими способностями. Отличия, которые мы испрашиваем, дадут импульс к соревнованию и непосредственно ускорят процесс цивилизации еврейского народа в целом".
Неизвестно, как ответил на этот мемориал А. Е. Чарторыский, однако материалы комиссии по устроению городов, составленные при его непосредственном участии, отражают позицию князя по отношению к подобным прошениям, да и к вопросу о правах евреев вообще. Вопреки мнению некоторых деятелей, например С. Сташица, предлагавших в известной мере пойти навстречу пожеланиям евреев, он писал: "Источником прав, которые даны им (евреям. – Б. Н) ныне и которыми они пользуются, следует считать только покорность, человечность, расторопность, дух времени и общий интерес. Принимая во внимание эти причины, представляется, что мы не можем сделать какие-либо существенные исключения из этих прав, которыми пользуются люди, многие века живущие рядом с нами". Однако далее Чарторыский утверждал: "Евреи не могут считаться природными жителями нашей страны, а являются пришлыми чужеземцами", поэтому, по его словам, они как иностранцы не имеют права на гражданство, и "всякое предоставление им прав и привилегий, которыми пользуются поляки, есть милость и благодеяние". Из дальнейших рассуждений князя следовало, что евреи могут и должны быть допущены до всех гражданских прав только тогда, "когда они будут в состоянии выполнять все обязанности граждан".
В мемориале и в рассуждениях комиссии для устроения городов примечательно то, что речь здесь идет вовсе не о равноправии евреев как между собой, так и по отношению к прочим согражданам, а о требовании верхов еврейских сообществ предоставить им сословные права и привилегии, сопоставимые с правами других привилегированных сословий. Аргументация в стиле идей века Просвещения только придавала подобным требованиям соответствующую "духу времени" форму. За рассуждениями о просветительской роли еврейских интеллектуалов или торговой и финансовой верхушки скрывалось стремление разделить евреев, составлявших единую сословную группу Королевства Польского, на два сословия, получив для высшего особые права и привилегии. Это неизбежно повлекло бы за собой консервацию сословной замкнутости, социальной униженности и культурной отсталости большинства еврейского населения. В этом смысле требования еврейских верхов парадоксально совпадали с рекомендациями в этой области шляхетской по своему составу комиссии для устроения городов. Обосновывая гражданское, а по существу сословное неполноправие евреев их якобы зарубежным происхождением и национальной чуждостью для Польши, деятели комиссии использовали те же аргументы, которые имели хождение и в России и отразились даже в конституционных проектах декабристов.
Таким образом, в "Основах конституции", несмотря на декларативное признание равноправия евреев, Чарторыский ограничил свой проект рамками 36-й статьи, согласно которой евреи не получали не только гражданских, но и значительной части цивильных прав . В этом же духе были утверждены и статьи нового Гражданского кодекса 1825 г., устанавливавшего, что обладание цивильными правами не связано с обладанием правами гражданскими и политическими (ст. 7), при этом отмечалось, что евреи могут приобретать цивильные права в той мере, в какой это позволяется решением наместника (ст. 16).
Уже после подавления восстания 1830 г. Органический статут 1832 г. в правовом отношении окончательно оформил сложившееся положение, обобщив и зафиксировав нормы текущего законодательства, административной и судебной практики 1815-1830 гг. Евреям были предоставлены только те права, которые, с одной стороны, позволяли оформить их сословный статус, а с другой – обеспечивали их хозяйственную деятельность и способность нести повинности и платить налоги. На практике эти правовые ограничения означали: невозможность занимать государственные и общественные должности; устранение от участия в хозяйственно-распорядительном управлении в городах; запрет быть адвокатами и нотариусами; устранение от должностей коммерции-советников и членов торговых трибуналов, а также от участия в выборах таких трибуналов; запрет на работу в качестве архитекторов, землемеров, фармацевтов, химиков, на врачебную практику в городах и на работу в госпиталях: занимать врачебные должности позволялось только в больницах для еврейского населения. Евреям запрещалось работать в области регистрации актов гражданского состояния. Для христиан такая регистрация проводилась церковью, для нехристиан – президентами городов (бургомистрами). Евреям было запрещено выступать свидетелями в суде по делам христиан (норма эта была заимствована из прусского уголовного права), свидетельствовать гражданские нотариальные акты, выступать опекунами детей христиан, состоять в цехах и других объединениях ремесленников, участвовать в их собраниях. Все эти ограничения просуществовали в Королевстве Польском до начала 1860-х гг.
Новым общественным явлением в Королевстве Польском 1815-1830 гг., оказавшим существенное влияние на дальнейшее развитие польских земель, стало формирование интеллигенции. Зарождение этого социального слоя в Речи Посполитой относится еще ко второй половине XVIII в. и эпохе Просвещения. На исходе XVIII и в первой трети XIX в. экономическое и социальное развитие польских земель, прежде всего польского города, вызвало к жизни новые потребности в профессионально подготовленных специалистах в области промышленности, торговли, народного просвещения, здравоохранения и в культуре. Формирование в созданном после Венского конгресса Королевстве Польском относительно многочисленного (гражданского и военного) государственного аппарата (чего не знала прежняя шляхетская Речь Посполитая), в свою очередь, требовало немалого числа образованных чиновников и офицеров, а также подготовленных юристов, в частности, и для судопроизводства.
Шляхта, большей частью жившая в своих имениях вдали от городов, преимущественно была связана с сельским хозяйством, что, наряду с усугублявшейся ее сословной замкнутостью, не позволяло уже польскому дворянству в полной мере сохранить прежнюю монополию на сферу умственного труда. Развитие производства, общественной жизни и светской культуры ограничивало сферу и степень влияния духовенства на общественное сознание. Поэтому в область профессиональной интеллектуальной деятельности, связанной с управлением народным хозяйством, общественной и политической жизнью, с развитием народного просвещения и культуры, все более вовлекались представители других сословий, которые во времена конституционного Королевства Польского не имели уже реальной возможности попасть в ряды рыцарского сословия, о чем в частности свидетельствовала практика нобилитации. Складывалось положение, когда сфера умственного труда перестала быть монополией дворянства и духовенства, а объединяла уже выходцев из разных сословий, то есть формировалась разночинная интеллигенция.
В исторических и социологических исследованиях интеллигенция как явление общественной жизни впервые была отмечена К.Либельтом в 1844 г., он же впервые употребил это понятие в социологическом значении. Таким образом, на значение интеллигенции как особого общественного слоя и на его разночинный характер было указано практически современниками. Проблема качественного определения интеллигенции как социального явления стала одной из наиболее дискуссионных в современных гуманитарных науках. Р. Чепулис-Растенис отмечала, что это понятие имеет два значения: первое как определение интеллектуальной, моральной и культурной элиты нации и второе как обозначение образованных работников умственного труда. В историографии и публицистике начало формирования польской интеллигенции относится к разному времени от конца XVIII и до последней четверти XIX столетия. Однако преобладает точка зрения, что становление интеллигенции приходится на период после поражения Январского восстания 1863 г. В то же время Т. Лепковский, например, связывал зарождение интеллигенции со временем правления короля Станислава Августа, имея в виду расцвет культуры Речи Посполитой эпохи Просвещения. Этой же точки зрения придерживаются и авторы новейшего исследования по истории польской интеллигенции в XIX в. М. Яновский, Е. Едлицкий и М. Мициньская. С. Кеневич относил начало формирования интеллигенции к периоду существования Княжества Варшавского, в первую очередь, в связи с формальным установлением в стране гражданского равенства. А.Зайончковский считал период восстания 1830 г. началом доминирования интеллигенции в области культуры.
Княжество Варшавское и Королевство Польское пережили неведомый ранее приток "новых людей" в самые разные сферы общественной деятельности. Отношение к ним по-прежнему основывалось на сословных традициях, об этом свидетельствовали К. Козьмян и Ф. Скарбек. Однако сословные границы были уже не столь непреодолимы, как прежде. По свидетельству многих мемуаристов, артистам и людям науки были открыты те же общественные места Варшавы, которые ранее считались принадлежностью только высшего общества (кафе, парки, большие приемы для широкого круга публики, некоторые салоны). Разумеется, сказались здесь и культурные влияния Западной Европы, прежде всего Парижа. Богатые и знатные господа в некоторых случаях допускали в свой круг избранных интеллигентов и сотрудничали с ними, оказывая им покровительство и материальную помощь. Такие отношения носили характер связей протекторов с клиентами, что показал Е. Михальский на примере Общества друзей науки. Разумеется, контакты аристократии и высших чиновничьих кругов с избранными артистами, художниками, литераторами, учеными отнюдь не распространялись на демократические слои интеллигенции, которые были весьма далеки от высших сфер. Социальная и сословная дистанция оставалась в этом случае по-прежнему незыблемой, что нашло выражение в первые дни Ноябрьского восстания 1830 г., которое оказалось с социально-психологической точки зрения совершенно неожиданным для помещичьей части администрации и армии Королевства, несмотря на то, что отдельные представители правящих верхов и были информированы о планах восстания, формировавшихся в кругах подхорунжих, низшего чиновничества и студентов.
Поражение восстания 1830-1831 гг. и его политические последствия, в том числе и возникновение Великой эмиграции, в значительной мере сократили влияние землевладельческой шляхты на общественную жизнь Королевства Польского. "Более в Варшаве, – записал в дневнике Ф. Скарбек, – не было знаменитых родов, которые до 1830 г. держали здесь открытые дома" . Состоятельные землевладельцы предпочитали теперь проводить время за границей или в сельской тиши. Все это существенно повлияло как на состояние интеллектуальной среды Королевства, так и на роль выходцев из разных сословий в формировании польской интеллигенции.
О социальном и сословном происхождении разночинной интеллигенции Королевства Польского 1815-1830 гг. можно судить, в частности, по данным о составе учащихся школ и гимназий. Приведенные в таблице №23 сведения относятся к 1835-1836 гг., ко времени после подавления Ноябрьского восстания, однако они вполне могут быть признаны репрезентативными и для предшествующего десятилетия, то есть распространены и на конституционное Королевство Польское.
Таблица № 23.
Численность и состав учащихся школ Королевства Польскогов 1835-1836 г.
Для определения социальных групп, выходцы из которых пополняли ряды разночинной интеллигенции, наиболее показательны учащиеся гимназий, поскольку, во-первых, выпускники именно этих учебных заведений в дальнейшем были заняты преимущественно умственным трудом, и, во-вторых, эти учащиеся поступили в гимназии сразу после восстания 1830 г., то есть в этом случае практически получила отражение ситуация, характерная также и для конца 1820-х гг.
Наибольшую долю среди учащихся составляли дети чиновников. Их сословное происхождение определить достаточно трудно, хотя все же большинство среди них были дети дворян. Другой группой, сословный состав которой также не поддается определению, были дети служащих у частных лиц, тем не менее, можно с достаточной долей уверенности утверждать, что выходцы из среды дворян-землевладельцев были здесь явно немногочисленны. В то же время в 58% случаев сословное происхождение учащихся гимназий определяется вполне убедительно, среди них дети шляхтичей-землевладельцев составляли 42,5%, горожан – 32,4%, мелких землевладельцев – 21,6%, крестьян – 3,5%. Эта пропорция в целом отражает соотношение различных сословных групп, составивших источники пополнения разночинной интеллигенции Королевства Польского, среди которой значительный удельный вес принадлежал выходцам из городских слоев и мелкого дворянства, в большей степени потерявших свой прежний сословный статус. Для горожан и мелкой шляхты полученное образование и профессиональная квалификация, открывавшие путь к занятию умственным трудом, давали также шанс укрепить свое общественное положение и повысить собственный социальный статус, не опираясь уже на сословные привилегии, а благодаря достигнутому своим трудом интеллектуальному и образовательному уровню.
По статистическим материалам 1830-х гг. можно судить и о профессиональной структуре интеллигенции конституционного Королевства Польского, имея в виду, что данные статистики отразили ситуацию, сформировавшуюся в 1820-е гг. Сравнение данных 1830-х годов с данными 1860-1862 гг. позволяет с достаточной долей вероятности реконструировать тенденции 1810-1820-х гг., поскольку динамика и качественные характеристики сферы умственного труда в период 1830-1850-х гг. имеют основанием и продолжают тенденции процесса развития интеллигенции предшествующего периода.
Перечень категорий интеллигенции и приблизительная численность лиц, занятых в сфере умственного труда и обладавших специальным образованием, приведены в таблице № 24, основанной на подсчетах Р. Чепулис-Растенис . В таблице литераторы и священники вынесены за пределы общего итога, поскольку хотя их деятельность и относилась к сфере умственного труда, однако сами они в подавляющем большинстве по своему социальному и сословному происхождению (как представители шляхты и духовенства) могут быть причислены к интеллигенции только условно. Исключения, как в случае С. Сташица или Ю. Немцевича, только подтверждают правило.