Кроме этого, не стоило списывать со счетов тот факт, что отбытие из Бреслау на самолете фактически означало избавление от верной гибели. Сразу же пошли споры о том, кто первый покинет окруженный город. К чести командования крепости надо сказать, что оно сразу же решило не принимать во внимание никаких "блатников". Чтобы избежать эксцессов и критики как сверху, так и снизу, было принято решение поручить составление списков на отправление по "воздушному мосту" проверенному и заслуживающему доверие офицеру. В итоге это задание было поручено ротмистру запаса Лангену. После окончания воинской службы он занимался сельским хозяйством в Занткау (округ Требениц). С началом зимнего советского наступления он со своей семьей стал отходить на запад. В итоге он остался, чтобы участвовать в обороне Бреслау. Сам ротмистр Ланген был известен своей принципиальностью и неподкупностью, так что комендант крепости мог быть спокоен - в список на эвакуацию по воздуху попадали именно те люди, которых действительно надо было эвакуировать.
Поначалу списки на эвакуацию заверялись лично генералом фон Альфеном. Но позже он перестал это делать. Однако составление списков не было сутью выполнения этого задания. Иногда требовалось принимать очень ответственные решения. По приказу Верховного командования из Бреслау на самолете должен был быть вывезен директор предприятия "ФАМО", Вернер Шпотт, которому предполагалось поручить наладку производства в Шёнбеке-Эльбе. К этому моменту на предприятии "ФАМО" находились несколько подбитых немецких танков, которые нуждались в ремонте. Однако ремонт нельзя было закончить, так как в Бреслау не было подходящих для танков орудийных стволов. В крепости имелась лишь полевая и зенитная артиллерия. В итоге Шпотт получил от коменданта персональное поручение. По прибытию на "большую землю" он должен был позаботиться о том, чтобы в Бреслау были доставлены необходимые орудийные стволы. В итоге состоялся разговор между Шпоттом и имперским министром вооружений Альбертом Шпеером. Беседа имела для защитников города благоприятный исход.
Не меньшее военное значение имел прилет в крепость артиллерийских офицеров, которые должны были доставить с собой таблицы стрельбы для орудий, доставшихся немцам в свое время в качестве трофеев. У всех них были различные угломеры-квадранты, что существенно затрудняло ведение огня. При решении данной проблемы немалую роль сыграло то обстоятельство, что комендант крепости мог связаться по телефонной линии с командованием группы "Центр". Это весьма сэкономило время, так как генерал фон Альфен предельно точно объяснил, что ему требуется.
Отдельно надо поговорить о гауляйтере Ханке. Если в начале боев за Бреслау, в частности, на южном направлении, Ханке пытался держаться на заднем плане, то после 20 февраля 1945 года он едва ли не ежедневно появлялся у коменданта крепости. Поначалу генерал фон Альфен считал, что гауляйтер не будет ему мешать. Более того, он считал вполне логичным, что военное командование должно было тесно сотрудничать с представителем гражданской администрации, а потому нет ничего зазорного в рассказе о стратегическом положении города. Кроме этого, партийные органы НСДАП могли выполнять ряд важных заданий, разгрузив тем самым военное командование Бреслау. Но со временем поведение Ханке становилось все более и более вызывающим.
Сам собой напрашивается вопрос: имел ли гауляйтер право требовать отчета от военного командования? Да, имел, так как в Бреслау он был не просто гауляйтером, но и Имперским комиссаром по вопросам обороны. Сложно судить, способствовало ли где-либо укреплению обороны в рейхе введение подобных должностей, но про Бреслау можно сказать однозначно - здесь оно только вредило. Кроме всего прочего, Ханке имел в своем распоряжении мощную радиостанцию, при помощи которой он поддерживал постоянную связь с Берлином, а именно с рейхсканцелярией и лично Мартином Борманом. В своих воспоминаниях генерал фон Альфен очень осторожно говорил о фигуре гауляйтера Ханке:
"Было несправедливо, да и неверно с исторической точки зрения отказывать ему в энергичности и воле. Но не стоило забывать про его непомерное тщеславие и желание постоянно вмешиваться в военные вопросы. Наставления фельдмаршала графа Шлиффена офицерам генерального штаба: "Побольше делать, поменьше выступать! Быть большим, чем кажешься!" в любом случае не являлись девизом этого жадного до власти гауляйтера, по приказу которого в конце января казнили ни в чем неповинного бургомистра доктора Шпильхагена".
В районе 20 февраля гауляйтер Ханке потребовал от коменданта крепости регулярно докладывать ему положении в Бреслау. Сам Ханке, в свою очередь, передавал эти сведения в Берлин Борману. Само собой разумеется, он пытался изобразить видимость активной деятельности. Он полагал, что в Берлине должны были знать о состоянии дел в крепости только с его слов. Геббельс высоко оценил действия своего бывшего подчиненного Ханке:
"Ханке прислал мне чрезвычайно драматичное и полезное донесение из Бреслау. Из него видно, что он достиг совершенства в своей работе. На сегодня он представляет собой наиболее энергичного национал-социалистического вождя. Бои превратили Бреслау в развалины. Но горожане отчаянно сражаются за каждую пядь земли. Советы пролили просто невероятное количество крови, сражаясь за Бреслау". Затем Геббельс сделал такой вывод: "Если бы все наши гауляйтеры на востоке были такими и работали так, как Ханке, то наши дела обстояли бы лучше, чем они обстоят в реальности. Ханке - выдающаяся фигура среди наших гауляйтеров, действующих на востоке" ("Дневники", запись от 4 марта 1945 года).
При этом почти никому не было известно, в каком виде подавалась эта информация. Собственно, содержание этих радиопередач вряд ли является интересным. Имеет смысл остановиться только лишь на одном предложении гауляйтера Ханке, которое поставило коменданта крепости генерала фон Альфен весьма в неудобное положение. Речь идет о прилете в город немецких парашютистов. Сам Ханке считал положение города почти безнадежным, а потому попросил Берлин прислать из Монте-Кассино полк немецких парашютистов. Партийный чиновник наивно полагал, что этих сил вполне хватило бы, чтобы пробить кольцо советского окружения и "навести мосты" с территорией, которая удерживалась группой армий "Центр". Подобная просьба была выполнена лишь отчасти. В Бреслау по "воздушному мосту" был перекинут немецкий парашютно-десантный батальон I/26. Именно из-за этого батальона над головой генерала фон Альфена стали сгущаться тучи. Он даже получил строгий выговор от командующего группой армий "Центр".
Что же произошло? Оказалось, что батальон парашютистов был не пригоден к участию в боях за Бреслау. В штабе крепости прекрасно это понимали, а потому посчитали бессмысленным посылать эту часть сразу же в бой. Сам батальон был укомплектован бывшими летчиками. На его вооружении значились только стрелковое оружие и фаустпатроны, которых, к слову, и без того хватало в крепости. При этом у парашютистов не было ни минометов, ни предназначенных для ведения наземных боев пулеметов. Кроме всего прочего, сам батальон не имел богатого боевого опыта. Может быть, это было хорошее, но совершенно бессмысленное для Бреслау подразделение. По этой причине батальон почти сразу же был направлен в резерв, где наряду с другими подразделениями должен была быть подходяще вооружен и подготовлен к оборонительным боям. По долгу службы генерал фон Альфен сообщил об этом в штаб группы армий "Центр". Оттуда почти сразу же пришел ответ командующего группой армий:
"Парашютный батальон является хорошей частью, а потому в ближайшее время ожидаю от него активных действий".
Комендант крепости пытался объяснить, что никто не ставит под сомнение личные качества парашютистов, однако их неподходящее вооружение и недостаток боевого опыта являлись, несомненно, слабой стороной. В штабе группы армий "Центр" не стали разбираться в ситуации и направили эти сведения наверх, в Берлин. В итоге разгорелся конфликт между Германом Герингом с одной стороны и Альбертом Шпеером - с другой. Ни одна из сторон не хотела признавать своей вины. Имперский министр вооружений категорически был не согласен с выводами о плохом вооружении батальона немецких десантников.
Выход из сложившейся ситуации нашли в том, что Бреслау послали еще один парашютно-десантный батальон. Это был 2-й батальон особого назначения "Шахт", которым командовал капитан Скау. Он прибыл в осажденный город 5 марта 1945 года, и после реорганизации батальона I/26 в крепости возникло два полноценных десантных подразделения, которые стали оперативным резервом.
В феврале 1945 года известный обергруппенфюрер СА Херцог продолжил свою деятельность по укреплению и развитию Фольксштурма в Бреслау. Он пытался реорганизовать внутреннюю жизнь города для того, чтобы высвободить силы для боев на фронте. При помощи майора графа Зейдлица была налажена деятельность учебного и резервного батальона Фольксштурма. За подготовку "новобранцев" отвечал полковник Гёлльниц. Постепенно численность Фольксштурма в крепости росла. Когда в конце февраля стало окончательно понятно, что нет никаких надежд наладить железнодорожное сообщение с "большой землей", было принято решение сформировать из железнодорожников и рабочих депо отдельный батальон народного ополчения. Многие очевидцы подчеркивали, что данное подразделение как никакое другое имело общий, так сказать, "корпоративный" дух. Кроме того, большинство железнодорожников в прошлом уже были солдатами, а потому на их подготовку требовалось существенно меньше времени. В итоге 74-й батальон Фольксштурма, которым командовал Пёч, оказался для коменданта крепости ценным приобретением.
Отдельно надо рассказать о замысле создания в Бреслау специального бронепоезда. Данная идея принадлежала лично генералу фон Альфену. Он поручил будущему командиру бронепоезда оберлейтенанту зенитной артиллерии Пёрзелю прибыть на предприятие "ФАМО" и отыскать там корпуса поврежденных танков. Нашлось как минимум четыре корпуса. Поскольку в Бреслау не было подходящих танковых орудий, то было принято решение использовать имевшиеся в распоряжении 88-миллиметровые зенитные орудия, которые надо было скрестить с корпусами танков и на их базе создать некое подобие бронепоезда. В качестве его персонала предполагалось использовать личный состав зенитной батареи уже упоминавшегося выше оберлейтенанта Пёрзеля. Причины появления подобной идеи в голове генерала фон Альфена были достаточно просты. Дело в том, что комендант крепости был хорошим специалистом по созданию бронепоездов и экспертом в вопросах тактики ведения боев с их участием.
Именно генерал фон Альфен проинструктировал оберлейтенанта Пёрзеля о сильных и слабых сторонах бронепоездов, об основных тактических приемах их использования. Сам же комендант крепости так и не увидел своего детища. Бронепоезд был готов через три недели после того, как фон Альфен покинул Бреслау.
В середине февраля советские войска начали осуществление операций особого вида - это были пропагандистские мероприятия. Эрнст Хорниг вспоминал о них:
"Это была психологическая война, с которой мы неплохо познакомились в годы Первой мировой, в 1918 году на западном фронте во Франции. Тогда пропаганда делала ставки на листовки. В 1918 году на нас сбрасывали листовки: "Солдат, если ты идешь на Запад, то подумай хорошенько - там находится твоя могила". Теперь пропаганда была ориентирована не только на Вермахт и Фольксштурм, но и гражданское население. В ночь с 16 на 17 февраля советские самолеты усеяли город морем листовок. Одна из листовок, адресованная Фольксштурму, гласила: "Перед своей гибелью нацисты в животном ужасе гонят Вас против победоносной Красной Армии". А далее сообщалось: "Красная Армия не воюет против мирного населения, и если Вы покинете ряды гитлеровской армии, то сможете спокойно трудиться. Те же, кто обратит свое оружие против победоносной Красной Армии, будут беспощадно уничтожены. Если Вы хотите жить и спасти Ваши города и деревни от уничтожения, то снимайте свои повязки, бросайте оружие и идите домой. Заметьте, любое противление Красной Армии означает для Вас верную смерть. Жизнь гарантируется только тем, кто сразу же отречется от Гитлера, кто выбросит оружие и пойдет домой или сдастся в плен". В следующей листовке русские обращались к немецким солдатам и офицерам: "Красная Армия углубилась в Верхнюю Силезию, Восточную Пруссию и Померанию. Гитлер окончательно проиграл войну. Но он - Гитлер - знает, как можно продлить свою власть и жизнь. Для этого он готов принести в жертву жизни сотен тысяч своих солдат. Но все же имеются достойные люди и уважаемые генералы, которые требуют немедленного окончания войны". И далее сообщалось о призыве, который поддержали 50 немецких генералов во главе с фельдмаршалом Паулюсом и генералом артиллерии Зейдлицем".
Многие из современников отдавали должное советским пропагандистам. Немцы отмечали, что листовки были составлены весьма искусно, а безнадежность положения отнюдь не была преувеличением. Многие из немцев находили, что текст, изложенный в листовках, был весьма доступен. Многие из солдат читали их. Несмотря на то, что в Бреслау никогда не наблюдалось массовой сдачи в плен, эти листовки сыграли свою психологическую роль. Многие отмечали, что их останавливал от сдачи в плен только страх быть отправленными в Сибирь.
Советская пропаганда, которая с каждым днем становилась все активнее и активнее, не всегда прибегала к "честным" приемам. Один раз была устроена форменная провокация. После 9-часовых новостей на частоте Немецкого радио была передана следующая информация:
"А теперь сообщение для смелых солдат и народных товарищей из Бреслау. Настал час вашего вызволения! Несколько танковых дивизий прорвали кольцо вражеского окружения на востоке. Спешите в южные кварталы города, чтобы пожать руку Вашим освободителям".
Прежде чем массы жителей устремились к южным рубежам города, где начался усиленный артиллерийский обстрел, штаб крепости успел принять соответствующие контрмеры. Сейчас сложно сказать, сколько людей услышало и поверило в информацию о деблокировании города. Во-первых, в подвалах, где укрывалось гражданское население, не было никакого радио. Все радиоприемники за ненадобностью большей частью остались в квартирах. Во-вторых, население перестало доверять какой-либо официальной информации. В-третьих, данное сообщение почти сразу же облетело воинские части Бреслау, но они не сдвинулись с места, так как не получили соответствующего приказа.
Хуго Эртунг вспоминал об этом эпизоде осады Бреслау, который произошел 3 марта:
"Вчера в подвале несколько часов обсуждали сведения о том, что кольцо окружения было прорвано. Но уже во второй половине дня эта информация была опровергнута в специальном выпуске крепостной газеты. В ней утверждалось, что речь шла о пропагандистской уловке противника".
Эрнст Хорниг как бы добавлял:
"Скептическое отношение к пропагандистским сообщениям было настолько велико, что большинство людей предпочитали слушать не немецкие, а зарубежные радиостанции".
Постепенно жители Бреслау и немецкие солдаты выявили некий ритм в советских атаках. Рано с утра на город падали бомбы. В первой половине дня открывался артиллерийский огонь, который сменялся налетами низколетящих самолетов. В районе полудня наступала некоторая пауза, и люди могли показаться на улице. Вечером и ночью опять осуществлялись бомбардировки, но теперь советская авиация предпочитала использовать зажигательные бомбы. Вечером также вступала в дело советская зенитная артиллерия, огонь которой сопровождался использованием нескольких прожекторов.
Драматичными и шокирующими были события в доме престарелых, так называемом "здании Флиднера", которое располагалось на улице кайзера Вильгельма недалеко от площади Гинденбурга. Здесь сестры из "Бетанина" до самого конца ухаживали за пожилыми людьми. Когда советские войска приблизились на критическое расстояние, то все напрасно ожидали эвакуации. Некоторых из стариков удалось вывести из дома. С тяжелым сердцем сестры были вынуждены оставить "лежачих". О том, что произошло потом, вспоминала старшая сестра Хейдебранд:
"Когда противник на юге приблизился к зданию, появился офицер Вермахта и попросил находившихся там двух сестер покинуть здание, так как оно могло сгореть. Сестра Берта Найде направилась в опасный путь к материнскому дому с несколькими стариками. Другая сестра, Анна Лауш, по приказу офицера должна была налить безнадежно больным в стакан какую-то жидкость. Никто не из стариков не противился".
Оказалось, что в стакане был яд. Этот пример отчетливо показывает, что национал-социалистическая идеология подчинила себе многих офицеров Вермахта. Это было продолжение бесчеловечной практики эвтаназии, которая в Третьем рейхе применялась к людям с отставанием умственного развития. На этот раз жертвами политики стали беспомощные старики.
Положение гражданского населения стало ухудшаться день ото дня. Госпожа Краузе вспоминала:
"В течение многих дней мы обходились без воды. До колонки не представлялось возможности добраться, так как каждый оказавшийся там мог стать жертвой русских снайперов. У нас дома имелись некоторые запасы воды, чтобы умыться, попить и иногда помыть посуду… несмотря на все эти трудности мы пытались жить хорошо, насколько это было возможно в тех условиях. Дочка Бербель играла со своим плюшевым медвежонком и иногда мастерски делала из огарков свечей новые светильники. Так как свечей было весьма немного, то в большинстве случаев мы сидели в полной темноте. Но если начинался сильный обстрел, то мы зажигали свечу и чувствовали себя увереннее при этом слабом освещении в нашем поземном убежище… 28 февраля, когда русские находились от нашего укрытия на расстоянии шести домов, наш подвал превратился в военный лагерь. В нашем погребе ежедневно спали от 10 до 15 солдат. В большинстве своем это были очень молодые люди. Их постоянно беспокоили "цепные псы" (армейская полиция), которые постоянно охотились за людьми, дабы послать их на фронт и продолжить бессмысленную оборону Бреслау. Кроме этого, партийные органы гнали всех людей на строительство баррикад. В итоге я тоже должна была идти на Харденберг-штрассе, чтобы участвовать в земляных работах. В тот момент русских отделяло от кирасирских казарм каких-то 300 метров. Когда они видели скопление людей, которые занимались возведением укреплений, то по ним открывался огонь. Люди в панике разбегались по окрестным подвалам. Там находились солдаты, которые не понимали безрассудности решения посылать гражданских на работы прямо под носом неприятеля. Когда мимо дверей проходили четыре солдата, то я попыталась бежать вместе с ними. Они крикнули мне, чтобы я пригнулась и держалась от них на расстоянии метра. Мы выглянули из одной из баррикад, как вдруг один солдат внезапно вскрикнул: "Быстро в дом, сейчас начнет стрелять "оргáн Сталина" !".