Отдельным, неким символическим действом стало перемещение командования крепости из служебных помещений, которые располагались на Гарбиц-штрассе, в хорошо укрепленные подвалы на холмах Либих, где было предусмотрительно создано помещение командного пункта. Подобный переезд для немцев оказался весьма своевременным. Когда во второй половине дня 14 февраля 1945 года оперативный отдел штаба крепости сообщил коменданту о готовности начать работу в новых условиях, пришли сведения, что прежнее здание штаба было полностью уничтожено во время советской бомбардировки. "Переселение" состоялось, что называется, в самый последний момент. Если говорить о новом местоположении штаба крепости, то надо отметить, что для его размещения пытались выбрать наиболее благоприятное место. При его выборе учитывалось несколько факторов: возможность свободного передвижения, удобство протягивания кабеля связи, а также некие конструктивные особенности. В итоге был выбран один из просторных подвалов, в котором постоянно могло поддерживаться искусственное освещение. Часть этого подвала была несколькими годами ранее расширена, так как именно здесь предполагалось расположить штаб ПВО Бреслау. Нет ничего удивительного в том, что в 1945 году здесь расположился штаб "крепости Бреслау". Каково же было удивление штанных офицеров, когда один из них стал утверждать, что перекрытия данного бункера-подвала были возведены без железного армирования. Поначалу к данным сведения отнеслись скептически и весьма недоверчиво. Лишь после того, как были предоставлены строительные планы, оказалось, что данная информация была верной. При прямом попадании бомбы штаб мог сложиться как карточный домик. В итоге в срочном порядке был вызван саперный батальон Фольксштурма, который должен был усилить конструкцию здания. В основном для этого использовались вывороченные из мостовой соседних улиц булыжники, которые в свое время были сделаны из силезского гранита. В итоге над подвалом возникла новая насыпная конструкция. В конце февраля практика показала, что она была в состоянии выдержать несколько бомбовых попаданий. Из состава батальона Теншерта в штаб вовремя был переведен оберлейтенант Зееван, который сделал немало для обеспечения жизнедеятельности командного пункта крепости. Этот офицер оказался по своему образованию специалистом по организации крепостных командных пунктов. Впоследствии именно по его инициативе было подготовлено запасное помещение штаба крепости, которое располагалось на Песчаном острове в многовековых подвалах университетской библиотеки. И, наконец, именно оберлейтенант Зееван возвел в восточных районах городах третий командный пункт, который, впрочем, так никогда и не использовался.
Но обратимся к проблемам простых жителей Бреслау. В конце января 1945 года ни для кого не было секретом, что в ближайшее время советские войска должны были блокировать город. Поэтому во всех районах "Организация Тодта" начала работы по возведению на улицах баррикад. Но сил организации для успешного выполнения поставленной перед ней задачи явно не хватало. По этой причине к строительным работам активно привлекалось гражданское население. Собственно строительными работами это было назвать трудно, так как основным материалом для баррикад служили камни, вывороченные из мостовой. В возведенных баррикадах оставляли лишь небольшие проезды, в которые могла "протиснуться" машина или городской трамвай: как правило, они совпадали с рельсовыми путями.
Особенностью осады Бреслау было то обстоятельство, что из имевшихся на тот момент десяти трамвайных маршрутов три продолжали свою работу. И это касалось не только первых дней осады. Итак, что же это были за трамвайные маршруты? Один имел условное название "окружная железная дорога"; он еще иногда именовался "круглым маршрутом". Он связывал между собой вокзал у Одерских врат, Фрайбургский вокзал и Главный железнодорожный вокзал. Действовал также маршрут № 1, который пролегал через Требницскую площадь, шел на север к городскому кольцу через площадь Гинденбурга (до этого площадь кайзера Вильгельма), а затем ехал в южные пригороды. Был еще маршрут, который пролегал с запада на восток. Он начинался у аэропорта Гандау на западе и закачивался, проходя через центральное кольцо, на Офенер-штрассе на востоке. Но если углубиться в центр самого Бреслау, то мы смогли бы обнаружить там бесчисленное множество новых трамвайных маршрутов. Это было связано с тем, что в центре Бреслау располагалось огромное количество партийных, административных органов, военных предприятий, которые были эвакуированы сюда несколько лет назад. Там же располагались военные госпитали и армейские ведомства. Для оперативного сообщения между ними были пущены трамваи. Кроме этого, партийное руководство полагало, что при помощи подобного приема оно могло подавить панические настроения среди населения: "Трамваи ходят - значит бояться нечего, все не так уж плохо". Пока горожане ездили на трамваях, в них могла еще жить надежда, что все исправится. Трамвай даже в окруженном городе был неким символом обычной, нормальной жизни. Но от многих не укрылись странные изменения. Трамваи стали ходить без кондукторов, а плату за проезд больше никто не требовал. Впрочем, в начале марта пустили маршрут, который ездил с юга на север города. Но уже в середине марта трамвайный парк оказался разбомбленным. К апрелю в городе действовал лишь "круглый маршрут", по которому трамваи следовали от Требницской до Королевской площади. Была еще небольшая трамвайная ветка Королевская площадь - Шлахтхоф - Франкфуртская улица.
Последние дни января прошли под знаком активного переселения немецкого населения с севера на юг города. Поскольку военное командование посчитало, что советские войска нанесут удар по городу с сервера, то было издано распоряжение очистить все районы на правом берегу Одера. В итоге в южные пригороды Бреслау в поисках жилья и пропитания устремились тысячи людей. Но и здесь они не нашли покоя, так как впоследствии 17 февраля части Красной Армии нанесли удар именно с юга, между Брокау и Клеттендорфом. Наступление было настолько сильным, что жители были вынуждены устремиться обратно. Подобные эвакуации проходили в буквальном смысле одна за другой. На каждую из них отводилось минимальное количество времени. Нередко приказы напоминали издевательство. Так, например, в конце января на переселение больницы Вифлеема, находившуюся на Маттиас-штрассе, было отведено всего лишь 20 минут! А ведь там находились тяжелобольные люди, над которыми взяли опеку диаконисы из Грюнбергского материнского дома. В столь же спешном порядке в одну из городских больниц был перемещен госпиталь во имя Всех Святых. Не успели они обустроиться на новом месте, 17 февраля больных в такой же жуткой спешке стали увозить из южных пригородов на север. Неизвестно, от чего больные пострадали больше: от советского наступления или "заботы" партийных властей.
О том, насколько тяжело приходилось гражданскому населению в Бреслау, можно судить по воспоминаниям Эрнста Хорнинга. Из бесед со священниками и прихожанами он узнавал о растущем числе самоубийств, которые происходили в городе. Сам же он придерживался мнения, что установить их точное количество было делом сложным. Свидетельства очевидцев тоже весьма расходились. Приведем две полярные оценки. Одна из них принадлежала священнику Паулю Пайкерту. Тот записал 13 марта в своем дневнике:
"Из достоверного источника я узнал, что ежедневно в нашем городе происходит от 100 до 120 самоубийств".
В то же самое время член попечительского совета больницы Святого Георгия Альфонс Буххольц отмечал:
"После окружения города русскими добровольный уход из жизни не был очень распространенным явлением".
Собственные наблюдения Хорнига давали некую промежуточную цифру. В своих воспоминаниях он логично замечал, что дать "достоверные данные" в то время в Бреслау не мог никто. Сам же он слышал о волне самоубийств, которая началась во время приближения фронта к Бреслау, а затем получила новый импульс с началом боев на южных окраинах города. По его подсчетам, счеты с жизнь ежедневно сводили около 50 человек. Если эту цифру помножить на 84 дня осады Бреслау, то получается, что за это время с собой покончило около 4200 человек. Впрочем, точные сведения об этой проблеме вряд ли удастся когда-либо получить.
28 января 1945 года жители Бреслау с ужасом обнаружили расклеенные на улицах домов листовки, подписанные гауляйтером Ханке. В них говорилось:
"Второй бургомистр города, министерский советник д-р Шпильхаген попросил обер-бургомистра столицы гау Ляйхтерштерна связаться с Берлином, дабы того назначили на новую должность. Его исключительная трусость подвигла его к бегству… По моему приказу министерский советник Шпильхаген был расстрелян отдельным подразделением Фольксштурма перед зданием ратуши. Тот, кто боится погибнуть с честью, умрет в бесчестии".
Хуго Эртунг, в свое время достаточно известный немецкий писатель и сценарист, написал в те дни в своем дневнике:
"Один из наших фаненюнкеров пришел ко мне в квартиру бледный и взволнованный. Он рассказал о том, как стал свидетелем расстрела бургомистра Шпильхагена, что было личной инициативой гауляйтера. Я часто встречал д-ра Шпильхагена в трамвае - мы оба очень рано выезжали на работу. Как-то раз я даже имел беседу с этим очень умным человеком, который не стеснялся высказывать критику в адрес царивших порядков. Его ужасный конец просто потряс меня".
Другой очевидец вспоминал:
"Приказу о расстреле Шпильхагена предшествовал многолетний конфликт с гауляйтером Ханке, которого экономный бургомистр критиковал за помпезные празднества, которые устраивались в городе. Теперь партийный функционер получил повод для того, чтобы наконец-то расправиться с критиковавшим его бургомистром. Утром 28 января в 6 часов утра расстрельная команда направила винтовки на бургомистра, которого с завязанными глазами поставили у подножия конной статуи Фридриху II. Раздалась команда, залп, и д-р Шпильхаген упал мертвым". Далее очевидец продолжал: "Затем было еще много страшных расстрелов. Со временем даже перестали расклеивать листовки, объявлявшие о них. Накануне 1 февраля по приказу Ханке появилось такая листовка: "Начальник сельскохозяйственного управления Нижней Силезии д-р Зоммер 25 января, не получив на то соответствующего разрешения, самовольно покинул свой пост в Бреслау и без каких-либо веских причин направился Гёрлиц… По законам военного времени он был расстрелян"".
Были и другие плакаты. Вот еще один вопиющий пример. Очевидец вспоминал:
"Меня потрясла смерть бургомистра города Брокау, Бурно Курцбаха. Из текста объявления мы узнали, что тот 26 января оставил свой пост. Как выяснилось на допросе, он из соображений безопасности хотел перевезти свою семью в Штригау. Из Штригау он по телефону связался в Бреслау, чтобы выяснить, являются ли правдивыми слухи о том, что Брокау был занят русскими. Поскольку с городом не было никакой связи, он посчитал, что тот был захвачен неприятелем. Сам Курцбах полагал своим долгом сообщить в земельный совет открыткой о том, что он ожидает дальнейших распоряжений в Штригау. Затем последовали обвинения в том, что бургомистр оставил город на произвол судьбы. Как итог, он был расстрелян по приказу гауляйтера".
Нередко должностных лиц расстреливали даже за то, что они покидали свою резиденцию. Стоило оказаться за пределами своего места жительства, как человек уже считался трусом и дезертиром.
Впрочем, были и вовсе удивительные случаи. Об одном из них вспоминал Эрнст Хорнинг. О нем ему рассказала уже после капитуляции одна из молодых прихожанок храма Святой Варвары. Ее младший брат, которому только исполнилось 16 лет, был расстрелян по пресловутым "законам военного времени". Сам мальчик наотрез отказался идти добровольцев в Фольксштурм. Когда к нему на улице к нему обратился какой-то фанатично настроенный рабочий, почему тот не был в рядах народного ополчения, то подросток ответил:
"Может, именно благодаря мне Адольф так и не выиграет войны".
Рабочий доложил об этом случае "куда следует", и на следующий день мальчишку расстреляли.
Если говорить об общих настроениях жителей Бреслау, то они с ужасом и отвращением думали об этих расстрелах. Подобное отношение распространялось и на партийные структуры. С одной стороны, низовым структурам НСДАП, конечно же, нельзя было отказать в некоторой заботе о населении в окруженном городе, но, с другой стороны, жители были недовольны жесткими мерами, когда к рискованным работам в принудительном порядке привлекали женщин и детей. В итоге настроения, господствовавшие в обществе, по мнению Эрнста Хорнинга, были направлены против гауляйтера и местного партийного руководства. Излишняя жестокость честолюбивого гауляйтера стала очевидной всем, когда появилось очередное объявление:
"Тот, кто присваивает себе собственность эвакуированных народных товарищей, должен быть казнен как грабитель и мародер. Этот принцип, продиктованный военным временем, был применен к двум женщинам".
В дни, когда существовала реальная опасность прорыва советских войск в Бреслау с севера, Хуго Эртунг записал в своем дневнике:
"30 января. Плохие известие прибывают он юнкеров из военного училища. Они несут большие потери. Кроме этого многие из них рискуют быть обмороженными. Мальчишек посылают на заснеженные позиции в полуботинках".
Собственно в те дни болели не только молодые юнкера. Именно в эти дни с воспалением легких свалился генерал Краузе.
В последние дни января произошло еще одно событие. В доме Эрнста Хорнинга появился эсэсовский офицер. Он объявил евангелическому священнику, что должен передать приказ рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Согласно этому приказу, все священники города Бреслау должны были покинуть его в течение 24 часов. Сам Хорниг стал возражать. Он объяснял, что мог бы принять данное указание только к сведению. Эсэсовский офицер не стал в ответ ни возражать, ни угрожать. Сам Хорниг подчеркивал в своих мемуарах, что у него сложилось впечатление, что эсэсовский чин прибыл из Берлина только для того, чтобы озвучить приказ, но его мало волновало исполнение оного. Кроме этого оставление города было небезопасным занятием. Священников могли подобно расстрелянными чиновниками принять за "дезертиров". В итоге делегация от католиков и евангелистов направилась к Ханке. Гауляйтер подчеркнул, что впервые слышит о подобном приказе Гиммлера. После долгих переговоров с представителями партийных органов и местной структурой гестапо было решено, что выбор - оставаться в городе или нет - был личным волеизъявлением каждого священника.
Между тем жители Бреслау стали выражать немалую обеспокоенность тем, что над городом повисла угроза полного окружения. О серьезности положения говорили даже сводки Верховного командования Вермахта. В документе от 4 февраля сообщалось следующее:
"6-я русская армия занимает позиции широким фронтом от Гляйвица до Вальденбурга. Можно ожидать, что Бреслау будет взят в клещи".
Теперь об угрозе блокады заговорили буквально все. О критическом положении крепости писалось даже в заявлениях местной партийной организации и комендатуры. 6 февраля, после длительных проволочек, появилось воззвание гауляйтера.
"Жители и жительницы Бреслау! Вновь и вновь мы видим на вокзалах и выездных дорогах, что из Бреслау эвакуируются народные товарищи, которые несут свои вещи. Так как в первую очередь должны вывозиться семьи с детьми, то возвратившиеся в город за своими вещами более не смогут эвакуироваться по железной дороге. Органы власти получили распоряжение задерживать всех, кто без документов, удостоверяющих личность, пытается пешком покинуть город".
Вопреки всем заявлениям, сделанным уже после войны, прежнее военное командование крепости не уделяло должного внимание эвакуации гражданского населения. По этой причине новый комендант крепости, генерал-майор Ганс фон Альфен, 7 февраля подписал приказ:
"Все женщины с детьми, а также женщины старше 40 лет должны покинуть Бреслау".
"Силезская ежедневная газета", являвшаяся единственным местным официальным органом НСДАП, 9 февраля опубликовала новый, весьма длинный приказ коменданта крепости. В нем сообщалось, в том числе, о причинах его появления:
"Согласно приказу я сменил на посту коменданта крепости заболевшего генерал-майора Краузе".
Далее приводился текст приказа, который фон Альфен получил 26 января 1945 года. Комендант крепости взывал "к чувству собственного достоинства и совести каждого из служащего Вермахта" . Показательно, что генерал обрушился с критикой "на старую немецкую ошибку и болезненную склонность к бюрократизму и бумажной волоките, от чего надлежало избавиться как можно скорее" . В качестве главной мысли в приказе-обращении прозвучал призыв:
"Сохранять стойкость и силу веры, а также не позволять себя смущать неблагоприятными сообщениями о положении города и действиях противника".
Фон Альфен также призывал не задаваться вопросом о том, может ли следование приказам привести к смерти, а спросить себя: "Как я выполню порученное мне задание?". Генерал даже привел известные слова Фихте:
"Ты должен думать о будущем Германии, о возрождении твоего народа. Не позволяй происходящему вокруг лишить тебя веры. Ты должен поступать так, как если бы от твоих действий и от тебя лично зависела судьба всего дела".
Как видно из стилистики, этот приказ был обращен в первую очередь к частям Вермахта и Фольксштурму. Собственно, он был адресован к 40 тысячам плохо вооруженных солдат и фольксштурмистов. Но не стоит слишком сильно корить фон Альфена, не надо забывать о том, что в это время командующим группа армий "Центр" был Шёрнер, который наводил ужас на всех подчиненных. Именно он стал активно применять расстрелы для отступающих солдат.
Гауляйтер Ханке не мог остаться в стороне. В своих обращениях он обращался к историческим примерам: к 1241 году, когда в битве при Лигнице германо-славянское войско смогло остановить продвижение монголов, или к 1813 году, когда Пруссия поднялась против Наполеона, а Бреслау был одним из первых городов, поддержавшим призыв короля Фридриха-Вильгельма III "К моему народу". Он призывал также студенчество следовать духу истории.
7 февраля 1945 году в Бреслау прибыл высокий гость - в крепость из Берлина приехал секретарь Имперского министерства народного просвещения и пропаганды Науман. Месяц назад он держал речь в Познани. Тогда он утверждал, что Восточный фронт силен как никогда, что наступлению русских будет положен конец. Он обещал присутствовавшим новое оружие и новые армии. Но это были пустые обещания. Месяц спустя Науман уже не рисковал давать столько опрометчивые обеты. Он лишь призывал офицеров удерживать крепость до последнего человека.