А пока Брусилов осаждал Перемышль. Талантливый полководец совершенно правильно оценивал обстановку, сложившуюся к тому времени на фронте. Он считал необходимым собрать сильный кулак и перейти в решительное наступление. Этим путем он притягивал к себе неприятельские войска и обеспечивал успешную осаду Перемышля. Брусиловская тактика - это активная оборона и стремительное наступление. "Лучший способ обороны - это при мало-мальской возможности переход в наступление, т.е. обороняться надо не пассивно, что неизменно влечет за собой поражение, а возможно более активно, нанося противнику в чувствительных местах сильные удары", - утверждал он. Еще больше привлекала талантливого генерала идея наступательной войны. Готовясь к выполнению своего плана, Брусилов очистил от австро-венгерских войск склоны Карпатских гор. Но горькое разочарование ждало его. Преступная бездеятельность главного командования русской армии привела к тому, что достаточного количества войск для создания мощного соединения собрать не удалось, да и те войска, которые оказались у него в распоряжении, подошли с большим опозданием. С этими силами предпринимать решительное наступление было невозможно, и, таким образом, вся борьба свелась к тому, чтобы продолжить осаду Перемышля и добиться его сдачи - 9 марта 1915 года Перемышль пал.
Германский генерал Людендорф по поводу действий 8-й армии писал в своих воспоминаниях: "Наступление австрийской армии, имевшее целью освобождение Перемышля, окончилось безуспешно. Русские очень скоро перешли в контрнаступление, и судьба Перемышля была решена". План Брусилова не был выполнен до конца, но его контрнаступление сорвало попытки австрийцев освободить Перемышль. Крепость сдалась, и Верховное командование австро-германской армии вынуждено было признать свою неудачу. Однако сам победитель с тревогой записал: "Это сражение под Перемышлем, беспрерывно длившееся в течение месяца, было последнее, о котором я мог сказать, что в нем участвовала регулярная, обученная армия, подготовленная в мирное время. За три с лишком месяца с начала кампании большинство кадровых офицеров и солдат выбыло из строя, и оставались лишь небольшие кадры, которые приходилось спешно пополнять отвратительно обученными людьми, прибывшими из запасных полков и батальонов. Офицерский же состав приходилось пополнять вновь произведенными прапорщиками, тоже недостаточно обученными. С этого времени регулярный характер войск был утрачен, и наша армия стала все больше и больше походить на плохо обученное милиционное войско. Унтер-офицерский вопрос стал чрезвычайно острым, и пришлось восстановить учебные команды, дабы спешным порядком хоть как-нибудь подготовлять унтер-офицеров, которые, конечно, не могли заменить старых, хорошо обученных. Приходится и тут обвинить наше военное министерство в непродуманности его действий по подготовке к войне. Офицеры, как выше было сказано, приходили к нам совершенно неподготовленными и не в достаточном количестве".
Не следует, однако, думать, что зимой 1914/15 года сильный напор противника был только на 8-й и 7-й корпуса; почти столь же сильный напор должны были выдержать войска, защищавшие доступ к Львову со стороны Мункача и Хуста направлением на Сколе - Долину и Болехув. Жесточайшие бои против многочисленного противника в ужасающе тяжелых жизненных условиях части доблестно выдерживали. "На подмогу этому участку армии, изнемогавшему в непосильной борьбе, был мною направлен 12-й армейский корпус (финляндский), который был включен в состав 8-й армии самим Верховным Главнокомандующим и, как мне передавали, против желания генерала Иванова. Как бы то ни было, мы зимой отстояли Галицию и продолжали постепенно продвигаться вперед".
Еще в марте 1915 года в этот район был перекинут штаб 9-й армии и туда направлены все войска, которые только можно было снять с других участков фронта. Новый командующий 9-й армией, генерал Лечицкий, ожидая сбора всех войск, назначенных в его распоряжение, приостановил удачно развившееся наступление Сахарова, а в это время ударная группа неприятеля против 3-й армии продолжала невозбранно усиливаться подвозом войск и всего необходимого материала для успешного наступления. Если бы все войска, которые были направлены в 9-ю армию, были быстро перевезены в распоряжение Радко-Дмитриева, он мог бы перейти в наступление, не ожидая сбора всех войск врага, разбить головные части только что собиравшейся армии немцев и этим своевременно ликвидировать грозившую нам опасность. Но хуже глухого тот, кто сам не желает слышать, и 10-й корпус, вытянутый в одну тонкую линию без всяких резервов на протяжении 20 с лишним верст, без тяжелой артиллерии, бездеятельно стоял, спокойно ожидая момента, когда Макензену, вполне подготовившемуся, угодно будет разгромить его и на широком фронте прорвать линию 3-й армии.
"И вот при таком положении дел Юго-западного фронта, - сетовал Брусилов, - был затеян приезд императора Николая II в Галицию. Я находил эту поездку хуже чем несвоевременной, прямо глупой, и нельзя не поставить ее в вину бывшему тогда Верховному Главнокомандующему великому князю Николаю Николаевичу. Поездка эта состоялась в апреле. Я относился к ней совершенно отрицательно по следующим причинам: всем хорошо известно, что подобные поездки царя отвлекали внимание не только начальствующих лиц, но и частей войск от боевых действий; во-вторых, это вносило некоторый сумбур в нашу боевую работу; в-третьих, Галиция нами была завоевана, но мы ее еще отнюдь не закрепили за собой, а неизбежные речи по поводу этого приезда царя, депутации от населения и ответные речи самого царя давали нашей политике в Галиции то направление, которое могло быть уместно лишь в том крае, которым мы овладели бы окончательно. А тут совершалась поездка с известными тенденциями накануне удара, который готовился нашим противником без всякой помехи с нашей стороны в течение двух месяцев. Кроме того, я считал лично Николая II человеком чрезвычайно незадачливым, которого преследовали неудачи в течение всего его царствования, к чему бы он ни приложил своей руки. У меня было как бы предчувствие, что эта поездка предвещает нам тяжелую катастрофу".
Но сообщения газет были самыми благостными: "К радости святых Пасхальных дней добавлялась и надежда на скорое успешное окончание войны. Недавно - за две недели до Пасхи, пал Перемышль, почитавшийся австрийцами неприступной твердыней. В Ставке ожидали, что вскоре удастся прорваться с Карпатских гор на Венгерскую равнину, откуда откроется дорога на Вену - а значит и к победе, и к концу войны". Если бы! В конце марта 1915 года император Николай II всё-таки провёл инспекцию Галицийского генерал-губернаторства, 27 марта 1915 года (9 апреля по новому стилю) он посетил Броды и Львов, о котором в своём дневнике написал так: "Очень красивый город, немножко напоминает Варшаву, пропасть садов и памятников, полный войск и русских людей". Поездка была уже седьмой по счёту в действующую армию, но, вероятно, самой опасной из них: ведь предстояло посетить недавно завоёванные города, в которых наверняка оставались люди, враждебные к русскому царю. Как вспоминал впоследствии Александр Иванович Спиридович, ведавший в то время царской охраной, подобный план поразил его: "Как, государь поедет во Львов? В город, только что занятый у неприятеля, где мы ничего не знаем. Как же можно так рисковать? Да еще во время войны. Ведь это безумие". Против этой поездки был и Верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич, которого зря обвинял Брусилов, потому что тот и сам опасался покушения на императора.
Не советовал императору ехать в Галицию и Григорий Распутин. Воля государя была, однако, непреклонна, и Спиридовичу ничего не оставалось, как срочно самому отправляться в столицу Восточной Галиции. Здесь он представился военному генерал-губернатору генералу графу Бобринскому и сообщил ему о предстоящем царском визите. Это известие застало генерал-губернатора врасплох: ведь совсем недавно государь говорил ему, что он не приедет во Львов в этом году и губернатор не имел даже парадной формы для такого случая. Но Спиридовича беспокоило другое: отряд охраны, взятый им из Ставки, очень мал и может не справиться со своей задачей. Конечно, на улицах будут выставлены солдаты, но и на них нельзя возлагать особых надежд: "Все эти шпалеры войск по пути проезда лишь красивая декорация, так как, увидев Царя, солдаты будут в таком восторженном экстазе, будут настолько поглощены созерцанием Царя, что, при нешироких улицах, при недостатке полиции и охраны позади войск, в толпе, энергичный преступник всегда сумеет броситься через строй по направлению царского экипажа", - рассуждал Александр Иванович. Наконец выход был им найден: генерал Веселаго, начальник гарнизона, согласился предоставить в распоряжение Спиридовича пятьсот унтер-офицеров, которые должны были под руководством жандармских офицеров обеспечивать охрану императора. Этими мерами, по-видимому, не ограничились: ряд неблагонадёжных жителей города был арестован и освобождён лишь после отъезда императора.
Накануне приезда императора прибыл во Львов и протопресвитер армии и флота Георгий Шавельский, задачей которого была организация встречи со стороны Церкви. В частности, он передал архиепископу Евлогию просьбу великого князя Николая Николаевича сделать приветственную речь по возможности более краткой и не касаться в ней политических вопросов.
- Как же это можно, чтобы речь была короткой?.. Разве можно тут обойти политику? Разве не могу я, например, сказать: "Ты вступаешь сюда как державный хозяин этой земли?" - волновался архиепископ.
- Я думаю, - ответил протопресвитер, - что нельзя так сказать, так как война еще не кончена и никому, кроме Бога, не известно, будет ли наш государь хозяином этой земли. Пока она - только временно занятая нашими войсками.
- Ну как же это? - настаивал владыка.
- Я вам передал просьбу великого князя, а дальше, владыка, ваше дело, - ответил отец Георгий.
Из Ставки император выехал в среду 8 апреля. На следующий день, в десять утра государь прибыл в Броды. "Знаменательный для меня день приезда в Галицию!" - отмечает он в своём сдержанном, так называемом "викторианском" дневнике. В Бродах государя встретил помощник генерал-губернатора, генерал-майор свиты Его Величества Половцов. Здесь же император принял доклад о положении дел на фронте, поработал некоторое время с бумагами, затем написал письмо Александре Фёдоровне и после завтрака в 12 часов на автомобиле отправился во Львов. Ехал он в открытом салоне быстроходного и надёжного "Делоне-Бельвиля 45CV" со знаком императрицы - гамматическим крестом на радиаторе. Вместе с императором ехали главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич и генерал Янушкевич. Как вспоминает Спиридович, "день был жаркий, и вереница автомобилей катила, окутываемая клубами пыли. По пути два раза останавливались на местах сражений. Госуцарь выслушивал доклады. Несколько раз он подходил к белым могильным крестам, которыми был усеян столь победоносно пройденный русской армией путь". Об этой поездке есть запись и в императорском дневнике: "Чем дальше, тем местность становилась красивее. Вид селений и жителей сильно напоминал Малороссию. Только пыль была несносная. Останавливался несколько раз на месте сражений в августе м-це; видел поблизости дороги братские могилы наших скромных героев. Солнце пекло как летом".
Во Львов государь въехал по Лычаковской дороге. В половине пятого на Рогатке, в том месте, где сейчас перекрёсток Лычаковской и Пасичной, императора с рапортом встретил генерал-губернатор граф Бобринский.
Встреча во Львове была восторженной. Утренние газеты известили горожан об ожидаемом приезде императора. Город был убран и украшен флагами, военные оркестры играли русский гимн. По правой стороне улиц выстроились шпалерами войска, по левой стояли горожане. Велась киносъёмка, кадры которой дошли до наших дней. В городе царский кортеж возглавил автомобиль с начальствующими лицами Галиции - генерал-губернатором графом Бобринским, его помощником Половцовым, градоначальником полковником Скалоном. За ними, вторым в кортеже, следовал автомобиль императора. "Нас встречали, бурно проявляя радость, из всех окон на нас сыпались цветы. Ники предупредили, что за печными трубами на крышах домов могут спрятаться снайперы. Я тоже слышала о подобной опасности, но в ту минуту никто из нас не боялся смерти. В последний раз я ощутила ту таинственную связь, которая соединяла нашу семью с народом. Мне никогда не забыть этот триумфальный въезд в Львов", - вспоминала много лет спустя этот день сестра государя, великая княгиня Ольга Александровна, находившаяся здесь вместе со своим госпиталем.
Владыка Евлогий так описывает встречу императора в храме: "Огромный храм был переполнен до тесноты: генералы, офицеры, солдаты, русские, служащие в разных ведомствах (среди присутствующих я увидал Председателя Государственной думы Родзянко), местное галицкое население - всё слилось воедино; длинная вереница священнослужителей, в золотистых облачениях, с о. протопресвитером Шавельским впереди, - и все это шествие возглавлялось мною. Момент был не только торжественный, но и волнующий, захватывающий душу… Забыв все предостережения, я начал свою речь… В ней я выразил всё, чем были полны души православных галичан:
- Ваше Императорское Величество" Вы первый ступили на ту древнерусскую землю, вотчину древних русских князей - Романа и Даниила, на которую не ступал ни один русский монарх. Из этой подъяремной, многострадальной Руси, откуда слышались вековые воздыхания и стоны, теперь несётся к Вам восторженная осанна. Ваши доблестные боевые орлы, сокрушив в своем неудержимом стремлении вражеские твердыни, взлетели на непроходимые, недоступные снежные Карпаты, и там, на самой вершине их, теперь вьет свое гнездо могучий двуглавый Российский орел…"
Через несколько дней, 14-го числа, генерал-губернатор через львовские газеты выразит благодарность горожанам от имени императора за хороший приём. В тех же номерах газет будет сообщено, что Николай II распорядился передать в пользу бедных львовян десять тысяч рублей. Но не только в газетах и мемуарах был отображён этот визит царя. Писатель Юрий Слёзкин, рождённый в семье генерал-лейтенанта Льва Михайловича Слёзкина - участника Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, начал публиковаться в 1901 году. Повесть о первой русской революции 1905 года "В волнах прибоя" (1906) была запрещена цензурой, а автор осуждён на год заключения, но освобождён после вмешательства высокопоставленных родственников. Роман "Ольга Орг" (1914) - плод эротического Серебряного века - пользовался скандальной известностью, выдержал 10 изданий, был переведён на несколько европейских языков, в 1915 году экранизирован. В 1920 году Слёзкин познакомился с Михаилом Булгаковым, которого и ввёл в московскую литературную среду. В романе "Девушка с гор" (1925) вывел его под именем журналиста Алексея Васильевича. В свою очередь Булгаков вывел Слёзкина в "Театральном романе" в образе Ликоспастова. Но сам Слёзкин отошёл от модерна Серебряного века, от научной фантастики, с 1930-х годов стал придерживался принципов социалистического реализма. Он издал очень нужную книгу "Брусилов" в военном году моего рождения - 1944-м. На её страницах, в частности, беллетрист так описал самую неприятную для государя встречу во Львове: "После молебна царь посетил лазарет своей сестры Ольги Александровны, он расцеловался со знакомыми ранеными и сестрами милосердия, как в пасхальную заутреню, потом отправился обедать. Здесь ему доставил несколько неприятных минут председатель Государственной думы, толстяк Родзянко. На вопрос государя:
- Думали ли вы, что мы когда-нибудь встретимся во Львове? - Родзянко ответил:
- Нет, ваше величество, не думал. И при настоящих условиях очень сожалею, что вы, государь, решили предпринять поездку в Галицию.
- Почему? - спросил озадаченный Николай, потянувшись рукой к усам.
- Да потому, что недели через три Львов, вероятно, будет взят обратно австрийцами, и нашей армии придется очистить занятые ею позиции.
Византийские глаза Николая потемнели, тусклый огонек вспыхнул и померк, он процедил сквозь зубы:
- Вы всегда говорите мне неприятные вещи и пугаете меня, Михаил Владимирович.
Родзянко вобрал голову в ватные свои плечи, попытался подобрать живот, руки прилипли к фалдам длинного кителя, глаза преувеличенно преданно обратились к государю.
- Я не осмелился бы, ваше величество, говорить неправду. Земля, на которую вступил русский монарх, не может быть отдана обратно. На ней будут пролиты потоки крови, а удержаться здесь мы не в силах…
Николай резко повернулся, он вышел на балкон к ожидавшей его толпе. Он был раздражен и напуган. Голос его в начале речи дрожал. Толпа внизу, на площади, не слыша его слов и не понимая его, кричала "ура"…"
Так оно и вышло. Конечно, получение Львова имело для россиян большое политическое значение, о чем Верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич и заявил в манифесте: наконец "русский народ объединился", и этим "завершено дело Ивана Калиты". Но до его завершения - путь долог, и, похоже, мы его и через век не различаем его конца. Нам известно, как раскололо Русь татаро-монгольское иго. В 1254 году Даниил Галицкий принял в Дорогочине титул "короля Руси" от папы римского Иннокентия IV, основав галицкий королевский дом. Потомки Даниила именовали себя rex Russiae или duces totius terrae Russiae, Galiciae et Lodomeriae ("король Руси" или "князь всей земли русской, галицкой и владимирской"). Правда, историк Грушевский и другие стали называть их "украинскими князьями", что смешно. Нет ни одного разумного историка, который не знал бы неоспоримого факта: часть Киевской Руси первый раз была названа "украиной" поляками, чтобы просто географически обозначить владения, хотя ещё с XII века в летописи встречаются разные "украины" - от Переяславской до Рязанской.
Не перечислить перипетий судьбы и смены владетелей Галиции - от Венгрии и Речи Посполитой до Австро-Венгрии и России. Перед самым началом Первой мировой войны, в феврале 1914 года, бывший российский министр внутренних дел П.Н. Дурново в своей пророческой "Записке" сказал про Галицию: "Нам явно невыгодно, во имя идеи национального сентиментализма, присоединять к нашему отечеству область, потерявшую с ним всякую живую связь. Ведь на ничтожную горсть русских по духу галичан, сколько мы получим поляков, евреев, украинизированных униатов? Так называемое украинское или мазепинское движение сейчас у нас не страшно, но не следует давать ему разрастаться, увеличивая число беспокойных украинских элементов, так как в этом движении несомненный зародыш крайне опасного малороссийского сепаратизма, при благоприятных условиях могущего достигнуть совершенно неожиданных размеров". Так оно и вышло! - казацкая волна украинского сепаратизма несравнима с девятым валом, покатившимся с Запада после всех завоеваний и освобождений Львова.
Во время Луцкого прорыва 11-я армия взяла местечко Броды и, преследуя врага, направлялась к Львову, Седьмая армия захватила города Монастыриска и Галич. На левом фланге российского фронта серьезных успехов достигла Девятая армия генерала Платона Лечицкого, оккупировавшая Буковину и 11 августа захватившая Станислав. К концу августа наступление российских войск прекратилось ввиду укрепившегося сопротивления австрийских и немецких войск, а также возрастающих потерь в личном составе и его усталость. Львов так и не был возвращён. Потом - позиционная война, неудавшееся второе наступление в 1917 году, две революции, советско-польская война и - и полная утрата Львовщины.