В Англии, напротив, централизованный феодализм были привнесен извне норманнскими завоевателями и последовательно насажден сверху на компактной земле, составлявшей всего четверть Франции. Англосаксонская общественная формация, которая пала жертвой норманнского вторжения, была в Европе наиболее развитым примером потенциально "стихийного" перехода от германского общества к феодальной общественной формации, не испытавшей никакого прямого римского воздействия. С другой стороны, Англия, конечно, с IX века испытала серьезное воздействие скандинавских вторжений. Местные англосаксонские общества в VII–VIII веках медленно развивались в консолидированные социальные иерархии с зависимым крестьянством, но без политического объединения острова и без сколько-нибудь серьезного развития городов. Участившиеся с 793 года норвежские и датские вторжения постепенно изменили темп и направленность этого развития. Скандинавская оккупация сначала половины Англии в IX веке, а затем и ее полное завоевание и включение в североморскую империю в начале XI века оказали двойственное воздействие на англосаксонское общество. Скандинавские поселения способствовали росту городов и основанию свободных крестьянских общин в областях их наибольшей концентрации. В то же время военное давление викингов вызвало на острове социальные процессы, в целом схожие с теми, что разворачивались в эпоху длинных викингских кораблей на континенте – постоянная неопределенность в деревне привела к росту коммендации и все большему вырождению крестьянства. В Англии экономическое наступление местных господ на сельское население сочеталось с королевскими налогами на оборонные нужды, вводившимися для англосаксонского сопротивления или для откупа от датской агрессии, сборами geld , которые стали первым регулярным налогом, взимавшимся в Западной Европе в эпоху поздних Темных веков. [227] К середине XI века скандинавское господство было сброшено, а недавно объединенное англосаксонское королевство восстановлено. Крестьянство к этому времени в основном состояло из полузависимых арендаторов, за исключением северо-восточных областей бывшего датского заселения, где более многочисленными были аллодиальные наделы "сокменов". Рабы никуда не исчезли и составляли около 10 % рабочей силы; наиболее важную экономическую роль они играли в более отдаленных западных областях, где кельтское сопротивление англосаксонскому завоеванию было наиболее упорным, и где они составляли пятую часть населения или даже больше. В социальной структуре деревни господствовала местная аристократия из тэнов, которая эксплуатировала имения протоманориального типа. [228] Монархия обладала относительно развитой и скоординированной административной организацией, с королевским налогообложением, денежной и судебной системами, действующими по всей стране. С другой стороны, не было введено никакой надежной системы династического наследования. Но самой серьезной внешней слабостью этого островного королевства было отсутствие структурной связи между землевладением и военной службой, которая составляла основу континентальной феодальной системы. [229] Тэны были знатными пешими воинами, которые приезжали к месту битвы верхом, но сражались по старинке – спешившись. Англосаксонская армия, таким образом, состояла из хускерлов (военных слуг короля) и фирдов (народного ополчения). Она не могла сравниться с тяжелой норманнской кавалерией, ударной силой намного более развитого феодального общества на краю французского массива, где связь между условным владением и службой в кавалерии уже давным-давно стала основой общественного устройства. Сами норманны были, конечно, скандинавскими захватчиками, которые поселились в северной Франции и влились в ее общество только столетием ранее. Норманнское завоевание, результат неравномерного развития двух варварских обществ, столкнувшихся друг с другом после пересечения Ла-Манша, одно из которых прошло через "романо-германское" слияние, таким образом, породило в Англии "запоздалый" синтез двух сравнительно развитых общественных формаций. В результате возникло особое сочетание крайне централизованного государства и устойчиво сохраняющегося народного суда, которое служило отличительной особенностью средневековой Англии.
Сразу же после своей победы Вильгельм I произвел планомерную и систематичную раздачу примерно 5.000 феодальных владений для оккупации и покорения страны. Вопреки континентальным обычаям, субвассалы обязаны были присягать на верность не только своим непосредственным господам, но и самому монарху – главному дарителю всех земель. Норманнские короли, дабы укрепить свое государство, продолжили эксплуатировать дофеодальное наследие англосаксонской общественной формации. Фирдское ополчение иногда присоединялось к обычному феодальному войску и королевской дружине; [230] и что еще более важно, традиционный налог на оборонные нужды danegeld , феномен, незнакомый ортодоксальной системе получения доходов средневековой монархии, продолжал собираться в дополнение к доходам, получаемым от самих королевских владений (очень обширных), и феодальных поборов. Таким образом, англо-норманнское государство представляло собой самую сплоченную и прочную институциональную систему в Западной Европе того времени. Наиболее развитая манориальная система была установлена в основном на юге и в центре страны, где эффективность сеньоральной эксплуатации заметно возросла с ростом трудовых повинностей и серьезным ослаблением местного крестьянства. В других местах оставались значительные области с небольшими держаниями, не слишком сильно обремененными феодальными обязательствами, и сельским населением, которое избежало непосредственно крепостного статуса. Но тенденция к общему закрепощению была очевидна. В последующие несколько столетий при норманнских и анжуйской династиях происходило постепенное сглаживание различий в правовом положении английского крестьянства и общее ухудшение этого положения, пока к XII веку villani и native не образовали единого крепостного класса. С другой стороны, принимая во внимание полное исчезновение в Англии римского права и отсутствие всякого неоимперского опыта каролингского типа, суды широв и сотен – первоначально места народных общинных судов – перешли из англосаксонской общественной формации в новый порядок. Но теперь, пусть и находясь под властью королевских назначенцев из числа баронов, они все же составляли систему "публичного" правосудия, относительно менее сурового к беднякам по сравнению с частными сеньоральными судами, распространенными в других местах. [231] Должность шерифа после проведенных Генрихом II в XII веке чисток, призванных предотвратить эту угрозу, так и не стала наследственной; при этом сфера королевского судопроизводства была при этом же суверене расширена выездными судами. Городов было мало, и они не обладали сколько-нибудь значительной независимостью. В результате, возникло феодальное государство с незначительной субинфеодацией и высокой степенью административной гибкости и единства.
Опыт Германии был полностью противоположным. Там восточные франкские земли были в основном недавними завоеваниями Каролингской империи и находились за границами классической античности. Римский элемент в окончательном феодальном синтезе, соответственно, был намного более слабым и опосредованным новым влиянием каролингского государства на эти пограничные области. Так, если графская административная структура во Франции совпадала со старым римским civitatus и накладывалась сверху на все более выраженную вассальную систему с крепостным крестьянством внизу, то первобытнообщинный характер германского сельского общества, все еще юридически построенного на квазиплеменной основе, исключал всякое прямое ее копирование. Графы, правившие от имени императора, имели неясные юрисдикции в слабо определенных регионах без какой-либо реальной власти над местными народными судами или надежной поддержки в крупных королевских владениях. [232] Во Франконии и Лотарингии, которые граничили с Северной Францией и входили в состав владений Меровингов, развилась протофеодальная аристократия и крепостническое сельское хозяйство. Но в куда более значительной части Германии – Баварии, Тюрингии, Швабии и Саксонии – все еще существовало свободное аллодиальное крестьянство и федеративная клановая знать, не организованная ни в какие вассальные сети. Германская знать традиционно была "непрерывной средой", [233] в которой ранговые различия не имели жесткого формального значения; монархия не наделялась здесь какой-то особой высшей ценностью. Каролингская имперская администрация насаждалась в общественной формации, в которой отсутствовали сложные иерархии зависимости, появившиеся во Франции; поэтому в этой более примитивной среде и память о ней сохранилась намного дольше. Кроме того, Германия меньше, чем Франция, страдала от новых нашествий варваров в IX–X веках: если Францию разоряли все трое захватчиков – викинги, мадьяры и сарацины, – то Германия имела дело только с венграми. Эти кочевники на востоке были в конечном итоге разбиты в сражении при Лехфельде, в то время как на западе Нормандия была уступлена викингам. Таким образом, Германия избежала худших бедствий этой эпохи, как это показало и ее сравнительно быстрое оттоновское возрождение. Но каролингское политическое наследие, хотя и более сохранившееся здесь, не создавало сколько-нибудь прочной альтернативы компактной сеньориальной иерархии. Таким образом, с крахом династии в Германии в X веке поначалу наступил своеобразный политический вакуум. Вскоре в ней появились узурпаторские "родовые" герцогства племенного характера, которые в какой-то мере установили контроль над пятью основными областями страны: Баварией, Тюрингией, Швабией, Франконией и Саксонией. Опасность мадьярских вторжений побудила этих враждующих герцогов-магнатов выбрать формального короля-сюзерена. История германской монархии после этого во многом была историей неудачных попыток создания органической пирамиды феодальной верности на этой неподходящей основе. Наиболее сильное (и нефеодальное) из сложившихся герцогств – Саксония – дало первую династию, которая попыталась объединить страну. При поддержке церкви правители оттоновской Саксонии последовательно подчинили своих соперников и установили королевскую власть по всей Германии. Чтобы обезопасить свой западный фланг, Оттон I также принял императорскую мантию, которая перешла от Каролингов к слабому "срединному королевству" Лотарингии, включавшему Бургундию и Северную Италию. На востоке он перенес германские границы на славянские земли и установил сюзеренитет над Богемией и Польшей. Оттоновское "возрождение" было и идеологически, и административно поздним продолжением каролингской империи; в нем также наблюдалось классическое культурное возрождение и притязания на всеобщее господство. Но век его был еще короче.
Оттоновские успехи, в свою очередь, создали новые трудности и опасности для унитарного германского государства. Покорение герцогских магнатов саксонской династией на самом деле просто освободило нижестоящую страту знати, тем самым переместив проблему региональной анархии на более низкий уровень. Салическая династия, которая сменила саксонскую в XI столетии, пыталась справиться с широким аристократическим противодействием и неразберихой, создавая особый класс несвободных королевских ministeriales , которые образовали корпус лояльных кастелянов и управляющих, посаженных по всей стране. Это обращение к зависимым администраторам, получившим влиятельные политические должности, но не занимавшим соответствующего социального положения (они нередко владели имениями, но не имели вассальных привилегий и, следовательно, возможности влиться к какую-либо феодальную иерархию), было признаком сохраняющейся слабости монархической функции в социальной формации, которая по-прежнему не имела никакой цельной системы феодальных отношений на деревенском уровне. Внешне салические правители сделали большой шаг в направлении централизованного имперского правления – раскольнические аристократические восстания в Саксонии были подавлены, была основана постоянная столица в Госларе, а королевские владения существенно расширились. Но в этот момент спор об инвеституре с папством прервал дальнейшую консолидацию королевской власти. Борьба Григория VII с Генрихом IV за контроль над назначениями епископов вызвала всеобщую гражданскую войну в Германии, поскольку местная знать воспользовалась возможностью выступить против императора при папском благословении. За полвека непрекращающейся борьбы в Германии произошли серьезные социальные изменения – в условиях жестоких грабежей, анархии и социального насилия германская аристократия уничтожила аллодиальную основу незнатного свободного населения, которое всегда преобладало в Саксонии и Тюрингии и играло заметную роль в Баварии и Швабии. С исчезновением публичных и народных судов крестьяне перешли в крепостное состояние, они стали выполнять феодальные повинности, а среди самой знати, в состав которой – в обстановке суматохи того времени и высокой "текучести" традиционных семей – теперь вошли еще и ministerielles , произошло закрепление и кодификация воинской повинности. [234]
В конце концов, с большим опозданием – в XII веке – в Германии установился полноценный феодализм. Но если в Англии сама феодальная иерархия была введена норманнскими монархами, а во Франции она сложилась раньше монархии и затем сфокусировалась вокруг нее в процессе концентрической централизации, то здесь феодализм складывается в противовес монархической интеграции страны. Как только это произошло, политические последствия оказались необратимыми. Династия Гогенштауфенов, которая возникла после кристаллизации новой социальной структуры, стремилась построить обновленную имперскую власть на ее основе, признав опосредование юрисдикций и разветвленный вассалитет, который развился теперь в Германии. Фридрих I, по сути, взял на себя инициативу по организации новой феодальной иерархии, беспримерной по своей сложности и жесткости – Heerschildordnung , – и созданию княжеского класса из своих опорных вассалов, возвысив их над остальной знатью и возведя их в ранг Reichsfürsten . [235] Логика этой политики заключалась в превращении монархии в феодальный сюзеренитет в собственном смысле слова и отказе от всей традиции каролингского правления. Но ее необходимым дополнением было выделение достаточно больших королевских владений, предоставляющих императору самостоятельную финансовую основу, которая делала его сюзеренитет более действенным. Поскольку родовые имения Гогенштауфенов в Швабии совершенно не подходили для этого, а прямая агрессия против своих же германских князей была неразумна, Фридрих попытался превратить Северную Италию, которая всегда была чисто номинально имперским владением, в прочный внешний оплот королевской власти по ту сторону Альп. Но такое сочетание германского и итальянского суверенитета угрожало нанести смертельный удар по папской власти на полуострове, особенно после того, как за ее спиной Сицилия вошла в имперские владения при Генрихе VI. Возобновление в результате этого войны между империей и папством, в конце концов, исключило всякую возможность установления прочной имперской монархии в самой Германии. С Фридрихом II династия Гогенштауфенов существенно итальянизировалась по своему характеру и взглядам, тогда как Германия оказалась предоставленной своему баронскому устройству. После еще одного столетия войн окончательным итогом стала нейтрализация любой наследственной монархии в XIII веке, когда императорская власть окончательно стала выборной, а Германия превратилась в сложный архипелаг княжеств.