Называя себя "урками", "уркаганами" (что как бы подчёркивало их связь с "благородным преступным миром" прежних времён), профессиональные уголовники своим противникам из числа "бывших" дали прозвище "жиганы" (или, как нередко произносилось с форсом, - "жиганы").
Некоторые исследователи (например, уже упоминавшийся С. Кузьмин, начальник кафедры Академии МВД России) ошибочно полагают, что слово "жиган" носит пренебрежительно-негативный оттенок:
"…Так в прежние времена именовали тюремный пролетариат, базарных босяков и проигравшихся в карты неплатежеспособных должников" ("Организованные преступные группировки в местах лишения свободы").
Подобное пренебрежение к "идейным" Кузьмин объясняет тем, что они "вначале не имели достаточных преступных навыков, чёткой организованной структуры и крепких связей между собой, постоянных мест сбыта награбленного и похищенного".
На самом деле такое толкование слова "жиган" не имеет ничего общего с действительностью. Кузьмин, как и ряд других исследователей, в объяснении этого уголовного термина опирается на книгу очерков Власа Дорошевича "Каторга", где известный русский дореволюционный журналист, рассказывая о каторжных кастах, определяет "жиганов" следующим образом:
"Жиганом" на каторге вообще называется всякий бедный, ничего не имеющий человек, но, в частности, этим именем зовут проигравшихся в пух и прах "игроков".
Однако следует особо подчеркнуть, что подобное, пренебрежительное определение бытовало лишь на каторге (не только на сахалинской, но и, например, на акатуйской). Причём поначалу оно применялось именно к азартным игрокам, горячим, отчаянным в игре, которые спустили всё своё имущество, остались голыми и босыми. Объясняется это тем, что в русских говорах корни "жиг", "жег" связаны со значениями "палить", "гореть", "производить чувство, подобное ожогу", а также с нанесением болезненных ("жгущих") ударов. И слово "жиган" первоначально связано с огнём (кочегар, винокур, человек, запачкавшийся сажей), позже - с "горячими" людьми (плут, озорник, мошенник).
Но в целом среди уголовников царской России "жиганы" были одной из самых уважаемых каст. В. Крестовский, серьёзно изучавший преступный мир 19-го века, устами одного из персонажей говорит в романе "Петербургские трущобы": "Не всяк-то ещё "жиганом" может быть! Ты поди да дойди-ка сперва до "жигана"… В арестантской иерархии, по свидетельству одного из исследователей преступного "дна" дореволюционной России, писателя и журналиста А. Свирского, "жиганы" относились к высшему разряду - "фартовикам", Причём к "сливкам" "фартового" общества (уже за ними шли "шпана" и "счастливцы").
В начале 20-го века "жиганами" стали называть "горячих", дерзких, отчаянных преступников, уголовных вожаков. Именно поэтому "уркаганы" прозвали так "идейных" бандитов - те шли на самые дерзкие ограбления, убийства, очертя голову бросались в рискованные предприятия, не останавливаясь ни перед чем.
Любопытно, что и после разгрома "бывших" уголовный мир сохранил одобрительную окраску слова "жиган". В 1930 году Дмитрий Лихачёв, узник СЛОНа (Соловецких Лагерей Особого Назначения), публикует в лагерном журнале "Соловецкие острова" статью "Картёжные игры уголовников", где, помимо всего прочего, отмечает:
Жиган - "настоящий", удалой вор, герой, каким рисует его шпана.
Жак Росси в своём капитальном "Справочнике по ГУЛАГу" даёт следующее определение "жигана" - "молодой, но авторитетный уголовник, вожак".
Таким образом, называя своих противников "жиганами", "урки" не выражали к ним пренебрежения, даже наоборот - оценивали их объективно и по достоинству. Но это не помешало "старым" уголовникам развязать против "новых" жестокую войну, объединив свои усилия в единый кулак.
Нельзя сказать, чтобы процесс завоевания "уркаганами" власти в местах лишения свободы проходил незаметно. Администрация внимательно следила за "авторитетами". Так, в 1923 году Главное управление местами заключения РСФСР в специальном циркуляре обращало внимание местных органов власти на то, что в некоторых исправительных учреждениях поднимают головы опытные тюремные "сидельцы" с дореволюционным стажем. Подчёркивалось, что такие "иваны" не только стремились возродить старые тюремные "правила" и "традиции". Они также устанавливали связь с другими местами заключения, с уголовниками на воле. Так строилась преступная система, позволявшая управлять "волей" из тюрем, обмениваться необходимой информацией, эффективно противостоять правоохранительным органам и т. д.
Места заключения тех лет были переполнены вследствие резкого роста арестантов, осуждённых на краткие сроки. Это приводило к тому, что администрация была вынуждена содержать краткосрочников вместе с особо опасными преступниками. Таким образом, "уркаганы" имели возможность навязывать свою власть и проповедовать свои идеи среди большинства арестантов.
Арестный дом - тюрьма в ведении НКВД или местного совета "для кратковременного содержания задержанных милицией и числящихся за нарсудами и для арестантов, подлежащих пересылке" (Собрание уложений 1918 г). К середине 20-х гг. Арестные дома стали городскими тюрьмами НКВД.
Дом предварительного заключения (допр) - следственная тюрьма. Термин употреблялся официально до начала 30-х годов.
Дом заключения (домзак) - предназначался для всех, "состоящих под следствием; приговорённых к лишению свободы, пока приговор о них не вошёл в законную силу, и лишённых свободы на срок до 6-ти месяцев" (статья 47 -1 Исправительно-трудового кодекса 1924 года). Термин употреблялся с 1917 года до конца 20-х годов.
Исправительно-трудовой дом (труддом, исправтруддом) - тюрьма для осуждённых "к лишению свободы на срок не свыше 6-ти месяцев" (статья 47 Исправительно-трудового кодекса 1924 года). Существовали с 1922 по 1932 гг.
В это время крупные уголовные "авторитеты" ни в коем случае не враждовали между собой, подчёркивали "братское" отношение друг к другу. Они отличались спокойствием, сдержанностью, "благородством" манер, считая себя "аристократами" преступного общества. Одновременно этих людей характеризовали крайняя жестокость, цинизм, неразборчивость в средствах для достижения своих целей.
По состоянию на 1 января 1929 года в местах заключения России находилось около 37 тысяч профессиональных "авторитетов" - чуть более четырёх процентов от общего числа арестантов. Причём это были не только русские уголовники, но и "урки", этапированные с Кавказа и из Средней Азии (поскольку там было невозможно обеспечить их строгую изоляцию от внешнего мира). Вся эта братия представляла собой серьёзную силу, которая, объединив под своим началом босяков, бродяг, беспризорников, недовольных "жиганами", повела против "белой кости" жестокую и беспощадную войну. Схватка была достаточно кровавой, непродолжительной ввиду явного неравенства сил и неблагоприятных для "жиганов" обстоятельств. Они были вынуждены уступить.
Исправительно-трудовая колония (трудколония) - появились в 1922 году для содержания мужчин и женщин старше 17 лет, осуждённых на срок до трёх лет (с 1934 года - до 5 лет).
Лагерь (также - лагерь принудительных работ; также - концентрационный лагерь) - специальное место изоляции лиц, лишённых свободы с обязательным привлечением к труду: "Во всех губернских городах должны быть открыты лагеря принудительных работ, рассчитанные не менее чем на 300 человек каждый" (Собрание уложений 1919 г.) До 1921 г. свои лагеря имели ВЧК, НКВД И НКЮ. В1921 г. ВЦИК постановляет "сосредоточить все концентрационные лагеря в ведении НКЮ", однако 25 июля 1922 г. СНК решает "сосредоточить все места заключения в НКВД" (Еженедельник советской юстиции № 37–38, 1922 г.). В 1934 г. все лагеря окончательно слились в Главное управление лагерей - печально знаменитый ГУЛАГ.
Рождение "честных воров"
Как раз в это время, в конце 20-х - начале 30х годов, рождается одно из важнейших понятий российского уголовного мира - "вор в законе", "законный вор". Так в противоположность "жиганам", бандитам стали называть себя уголовники старой формации и весь примкнувший к ним преступный мир. Таким образом они стремились подчеркнуть свою лояльность по отношению к Советской власти. Впервые слово "вор" стало не обозначением преступной специализации, а определением уголовной касты. Прежде этого значения у слова не было. Например, профессор М. Гернет, исследуя в начале 20-х годов места заключения Москвы, называл ворами обычных уголовников, занимающихся кражами - взломщиков, "домушников", карманников, конокрадов, майданников и пр.
Вообще же традиционное, исконно русское значение слова "вор" - преступник вообще, законоотступник. Например, в "Скаске, какова сказана у казни вору и богоотступнику и изменнику Стеньке Разину" известный разбойник именуется "вором" чуть ли не в каждой строке, несмотря на то, что в действительности он был грабителем и убийцей:
"Вор и богоотступник и изменник донской казак Стенька Разин!
… Ты ж, вор, сложась в Астрахани с ворами ж, боярина и воеводу князя Семена Ивановича Прозоровского, взяв из соборной церкви, с раскату бросил… как ты, вор, пришел на Саратов и ты государеву казну и хлеб… все пограбил, и воеводу Кузьму Лутохина и детей боярских побил…").
Теперь же "авторитеты" преступного сообщества стали именовать себя "честными ворами" (не желая замечать очевидной иронии такого странного словосочетания), "ворами в законе" (в слове "воры" ударение падает обязательно на второй слог: этим как бы сохранялась преемственность от старорежимных "иванов"). Называя себя ворами, профессиональные уголовники подчёркивали, что они сознательно занимаются только "чистым" воровством и не выступают против законов и политики государства. Была специально разработана "воровская идея", построенная на отрицании ценностей "политических уголовников". Краеугольный камень этой "идеи": "честный вор" ни в коем случае не должен заниматься политикой (этим занимаются "нечестные" уголовники, враги Советской власти). "Законники" специально подчёркивали, что политику Советского государства они признают и уважают, в отличие от "жиганов", не борются против порядка управления. Они просто "трясут фраеров", обкрадывают частных лиц, не замахиваясь на систему.
Низшими категориями преступников стали считаться бандиты, убийцы (вор должен совершать "работу" технично, без пролития крови, "чисто"), хулиганы, насильники.
Впрочем, дело далеко не в "техничности". В первую очередь играли роль сроки наказания. Не случайно "уркаганские" "авторитеты" называли себя именно "ворами". Убийцам всё-таки отвешивали сроки приличные - до "червонца" (десять лет лишения свободы).
А ворам - в самом крайнем случае - два года! И то лишь тогда, когда уголовник проходил по пункту "г" статьи 162 УК РСФСР - "тайное похищение чужого имущества (кража), совершённое из государственных и общественных складов, вагонов, судов и иных хранилищ… путём применения технических средств или по сговору с другими лицами". (Государство прозрачно намекало: моё - не тронь, тебе же дороже будет!)
Негативное отношение к хулиганам выработалось не сразу, а к середине 30-х годов (об этом подробнее - в очерке "Сталинская перековка…").
Что касается насильников, видимо, огромное впечатление на "уркаганов" произвело то самое "чубаровское дело", о котором мы рассказывали выше (в конце концов, проституток, что ли, мало? А с посторонними "красючками" того и гляди "попадёшь в блудную": не спрашивать же у каждой комсомольский билет!).
Значительно позже, объясняя странный уголовный титул "вор в законе", совместивший в себе взаимоисключающие понятия, преступный мир стал называть "законами" те жёсткие правила и установления, по которым живёт российское криминальное сообщество традиционного типа. Однако в 30-е годы эти установления пока так просто и назывались - "правила", "понятия". Настоящий "законник" "жил по понятиям". Слово "правила" тоже издавна было знакомо "уркаганам": ведь и в дореволюционном преступном мире существовали "варнацкие правила", "варнацкая честь", "варнацкое слово"… ("Варнаками" поначалу называли в Сибири каторжников, опасных преступников, беглецов. Слово имело явно негативный оттенок. Профессиональные уголовники, напротив, подхватив его, стали использовать в положительном смысле, определяя этим термином наиболее опытных, авторитетных "сидельцев" и главарей преступного мира).
Интересно, что некоторые "воры" и сегодня не любят дополнение к своему титулу слов "в законе"…
В борьбе против "жиганов" власти объективно выступили на стороне "уркаганов", поскольку основные свои силы органы ОГПУ и НКВД бросали именно против "идейных" банд, которые замахивались на устои государства и представляли поэтому повышенную опасность.
Власти, со своей стороны, оценили воровскую лояльность. Именно ворам обеспечивались самые маленькие сроки наказания, наиболее благоприятные условия его отбывания по сравнению с "политическими". Только в советском законодательстве было разграничение на государственную и частную собственность. Разумеется, за покушение на государственную преступников карали значительно суровее. Тем самым преступника как бы подталкивали "бомбить" отдельных граждан, но не замахиваться на социальные институты.
Новоявленные "воры в законе" стали также именовать себя "блатными". С начала 30-х и до середины 50-х годов оба эти понятия были в уголовном мире равнозначны. Они означали одно и то же: принадлежность к касте "избранных".
История слов "блатной" и "блат" не менее любопытна, чем история метаморфозы слова "вор". Разумеется, "блатной" происходит от "блат". Но откуда взялось само слово "блат"?
Как известно, общепринятое значение слова "блат" - полезные связи, знакомства, благодаря которым можно достать что-либо в обход общепринятых правил, установлений, законов. "По блату" - благодаря выгодному знакомству, через "нужных" людей.
Существует множество версий происхождения слова "блат", у каждой из которых есть свои сильные и слабые стороны.
Одно из самых остроумных предположений исходит из того, что русский "блат" берёт начало ещё во времена Петра Первого и происходит от голландского blat или немецкого Blatt - лист бумаги. В такой "блат" вносили имена бояр, откупившихся от "позорных" (с их точки зрения) процедур и повинностей: ношения "немецкой" одежды без длинных рукавов, бритья бород, необходимости отдавать своих "недорослей" для обучения ремеслу за границей и т. д. Помещённых в сей "блат" именовали "блатными", то есть избранными. А уже к концу XIX века слово перенял преступный мир.
С одной стороны, версия правдоподобная. Более того: она как бы косвенно подтверждается и любопытным свидетельством более поздней эпохи - рассказом Николая Бухарина. Бухарин вспоминал, что, услышав в первый раз от одного из иностранцев - членов Коминтерна выражение "Я получил костюм по блату", он не мог сначала понять, о чём идёт речь. Потом ему объяснили, что коминтерновцам выписываются мандаты для получения продуктов и предметов первой необходимости в спецраспределителе, куда они приходят с листком и получают положенное. Таким образом, по мнению Бухарина, выражение "по блату" создали немцы-коминтерновцы от родного немецкого "блат" - лист бумаги.
Разумеется, толкование это забавно, но неубедительно, поскольку в уголовном жаргоне "блат" существовал значительно раньше (что не исключает словотворчества зарубежных коммунистов - но оно было уже вторично по отношению к российскому). Однако рассказ Бухарина показывает, что слово "блат" могло возникнуть при Петре и иметь немецко-голландские корни.
Правда, есть у этой версии один недостаток. Она не объясняет провала длиною в два столетия, когда слово "блат" практически не было известно ни в просторечии, ни в уголовном арго. Если слово возникло ещё в начале XVIII века, куда оно потом исчезло и почему вдруг воскресло в конце XIX-го? Неувязочка получается…
Некоторые исследователи дают другую этимологию слова "блат", утверждая, что оно попало в русский язык из польского, где означало "укрыватель"; сами же поляки заимствовали его из еврейского, где blat означает "посвящённый, согласный". Некоторые, впрочем, польское воровское "блат" толкуют как "взятка", производя его от немецкого Blatt - бумажные деньги.
Наконец, необходимо отметить, что на идише одесских уголовников "блат" означал ладонь, "дай блат" соответственно - "по рукам, договорились"; "по блату" - по договору с глазу на глаз, по взаимному согласию.
Однако и у "одесской" версии есть существенный недостаток. Дело в том, что слово "блат", как уже отмечалось выше, существовало в преступной среде в конце XIX - начале XX веков и означало любое преступление, а также группу, компанию, содружество уголовников (то же, что "кодло", "малина", "бражка" и пр.). В 20-е годы добавилось ещё несколько значений - например, подкуп, а также - тайный воровской жаргон ("он по блату понимает", "он кумекает по-блатски").
Безусловно одно: слово "блат" действительно имеет корни в немецком языке, а в русский попало, скорее всего, через идиш или польский, причём, конечно же, первоначально термин этот использовал исключительно преступный мир.
Что касается "блатного", здесь всё немного проще. Поначалу это производное от "блат" существовало в несколько иной форме: в XIX веке, например, "блатырями" называли конокрадов. В начале XX века появляются другие варианты. "Блатным", "блатским", "блатяком", "блатняком" стали называть либо скупщиков краденого, либо людей, близких к преступному миру, но не профессиональных уголовников. То есть не "уркаганов", но тех, кто имеет "блат" в криминальной среде. "Блатоватыми" именовали и сотрудников угро, милиционеров, тюремщиков, берущих взятки.
Но постепенно, уже к середине 20-х годов, "авторитет", значимость слова "блатной" стали возрастать. А в начале 30-х новорожденные "воры" придают слову новый смысл.
Теперь "блатными" стали именовать настоящих преступников, избранных в особую касту путём строгого отбора - "крещения", во время которого претендент подвергался всестороннему изучению и проверке. И только тот, кто выдерживал экзамен "достойно", принимался в ряды "блатных" и становился настоящим "вором". С подобной процедурой - ставшей обязательной для всего российского "воровского братства"! - профессиональный уголовный мир до сих пор не сталкивался, но вынужден был пойти на такой жёсткий отбор под давлением обстоятельств, чтобы оградить себя в дальнейшем от вторжения нежелательных чужаков. Подробнее об этом - в очерке "Сталинская перековка".