Буденный сознавал значение своего успеха, чувствовал себя очень уверенно. Шорина они с Ворошиловым спихнули при помощи Сталина. Арестован и обвинен в измене Думенко, ждет в Ростове трибунала, и не избежать ему смерти. Белых расколошматили к чертовой матери! Кругом шестнадцать! Рассуждая так и чувствуя свою силу, Семен Михайлович решился еще на один шаг. Зная, что командующий фронтом Тухачевский не очень-то благожелательно относится к нему за самостийность, за рискованные выкрутасы, чуть было не приведшие к тяжелым последствиям, Буденный замыслил приструнить свое новое начальство. А то ведь хрен его знает: и следствие назначить может за невыполнение приказа, и под арест взять. Вопреки существующему порядку намерился явиться к командующему без вызова. Надо объясниться, пока не поздно. И как только пришло известие, что служебный вагон Тухачевского находится на станции Батайск, Буденный и Ворошилов отправились туда с сильным конвоем, способным не только станцию оцепить, но и весь город под контроль взять.
Для Тухачевского появление буденновского отряда в Батайске было полной неожиданностью, и, согласитесь, любые мысли могли прийти в его голову, любые сомнения. Однако Тухачевский, человек решительный и к тому же воспитанный, принял Буденного и Ворошилова сразу, едва доложили о них. Поздоровался, пригласил в салон, но, едва лишь гости переступили порог, спросил резко и требовательно:
- Товарищ Буденный, почему не выполнили моего распоряжения об ударе на Мечетинскую, а повели Конную армию в район Торговой?
Семен Михайлович заранее подготовился к такому разговору, принялся неторопливо излагать насчет небывалых морозов, насчет генерала Павлова, который попер против погоды.
- Вам известно, к чему привело невыполнение вами боевого приказа?
Это был вопрос посложнее, за ним обрисовался соответствующий пункт возможного решения военного трибунала. Никакой конвой не защитит, не спасет. Буденный напрягся, ледяным немигающим взглядом попытался сломать взгляд Тухачевского.
Стояли друг против друга: заматеревший, налитый силой, усатый вояка, пятнадцать лет не покидавший седла, смекалистый и беспощадный, пропахший махоркой и конским потом - и стройный красивый юноша, очень чистенький, аккуратный, я бы сказал даже барственный, с брезгливо-ироническим разрезом рта (Тухачевский выглядел моложе своих двадцати семи). Сколько подобных юнцов перевидал за свою жизнь Семен Михайлович, сколько их было, молоденьких офицериков, помыкавших им! Потом не одному такому вот чистенькому красавчику располосовал он голову тяжелой шашкой с большой медной рукояткой. А этого не то что клинком - соплей в талии перешибешь. Но за его спиной власть, сам Ленин направил его сюда.
Семен Михайлович отвел взгляд, повернулся к Ворошилову. Не выдержал твердого, укоризненного взгляда Тухачевского или не хотел, чтобы заметил командующий ту ненависть, которая закипела в нем к этому дворянчику, чистоплюю, позволяющему себе бестрепетно и строго говорить с ним, с Семеном Буденным! А если уж начинал Семен Михайлович ненавидеть, то навсегда - в этом отношении Михаилу Николаевичу Тухачевскому крепко не повезло. А он и не понял, продолжал ставить вопросы, в принципе совершенно правильные, но слишком прямые, не щадившие самолюбия Буденного.
- Как вы здесь очутились? Почему без моего ведома оставили армию? Я вас не вызывал, - произнес Тухачевский, все еще не предлагая Буденному сесть.
Мне было ясно, что командующий прекрасно понял смысл сцены, которую пытались разыграть перед ним: неожиданное появление, шумящий за окнами вагона грозный конвой…
Тухачевского на испуг не возьмешь. Металл столкнулся с металлом, надо было что-то предпринимать. Я пошел в конец вагона, в купе Григория Константиновича Орджоникидзе. Тот сидел на диване и пил чай с хлебом, кося глаза в раскрытую на столике книгу.
- Назревает взрыв, - сказал я.
- Кто там? - рассеянно поинтересовался Григорий Константинович.
- Буденный и Ворошилов, совсем неожиданно.
- А Тухачевский, конечно, ощипывает им перья? - поднялся Орджоникидзе. - Жаль, что меня не предупредили.
- Тухачевский знает, кого и как встретить.
- Но он совсем не знает законов гостеприимства, - добродушно возразил Григорий Константинович. - Он молод, а дорожить гостями начинаешь лишь в нашем возрасте.
Орджоникидзе пригладил усы под большим вислым носом, шагнул в коридор и первыми же словами, звонким веселым голосом разрядил накалившуюся атмосферу.
- Не ругай их, Михаил Николаевич, не надо ругать. Противник разбит, сам знаешь, и разбит в значительной степени Конной армией. А еще Екатерина Вторая сказала, что победителей не судят. Давай и мы не будем судить! - засмеялся Григорий Константинович. - Давайте будем радоваться все вместе.
Разговор пошел легче, спокойней. Гости расположились в салоне.
Тухачевский развернул карту…
Такой была их первая встреча, и я думаю, что Семен Михайлович должен был простить требовательность, официальность, колючесть Тухачевского. Особенно после того, как узнал, что в кармане командующего лежала телеграмма Ленина, в которой говорилось о полном разложении у Буденного. Однако Семен Михайлович не простил.
23
Сколько раз бывал я в Новочеркасске, а вот не знаю этого города, ничего не помню в нем, кроме дома за высоким забором, злосчастного флигеля в глубине двора и кладбища на окраине - все мои эмоции связаны с ними. Через два года, в мае двадцатого, снова приехал я туда, где навсегда остался самый близкий мне человек. На этот раз весна выдалась солнечной, яркой, много было цветов. Сады стояли сплошь белые, и белизна эта в сочетании с небесной синевой создавала торжественное настроение, действовала возвышающе и очищающе.
На станции удалось взять извозчика, я велел ему ехать на кладбище. Мужичонка оказался разговорчивый и малость навеселе:
- Гляжу на вас и не пойму, кто такой, - рассуждал он. - По всему обличию сразу видать - ваше благородие, а фуражка со звездой. Бриджи самые что ни есть офицерские, а на плечах никаких следов от погон…
- Не все ли равно?
- Дык интересно. И товарищей пролетариев возить надоело, никакого дохода от них, себе дороже.
Я не мешал ему болтать - он отвлекал от тяжелых дум, рассеивал чувство вины, нараставшее во мне. Вот ведь Веры давно нет, а я здоров, бодр, ощущаю полноту жизни, не могу не замечать красоты. Я не с ней, как хотел раньше. Более того, я стал за это время иным, отдалился от нее, от нашего общего прошлого, захвачен новыми заботами. Поняла бы она меня, моя Вера?
Отпустив извозчика, я быстро прошел мимо церковной ограды к овражку. Кусты здесь стали выше и гуще. Могилу я не сразу узнал. Она была обложена дерном, обнесена оградкой со скамеечкой внутри. И даже увядшие цветы лежали на холмике. Значит, старый чиновник наведывался.
- Прости меня, Вера, - сказал я, опустившись на одно колено, - прости, что не был так долго… Ты ведь слышала, здесь тоже стреляли. Такая вражда, такие огненные завесы везде, только теперь пробился сюда…
Ухоженная, аккуратная могила, затянутая салатовой зеленью молодой травы, казалась мне чужой, не располагала к откровению. Не верилось, что именно здесь в ту страшную ночь я разгребал руками землю, ломал ногти о мерзлые комья, пытаясь добраться до Веры, увидеть ее. И сейчас я не стал даже рассказывать ей, как рассчитался с двумя негодяями. Самому неприятно было. Упомянул лишь о том, что они получили от меня все, на что я способен.
Из дорожного чемоданчика достал походную флягу, налил в крышку коньяк, по русскому обычаю выпил за свою жену, чтоб земля ей пухом и нашему неродившемуся ребенку тоже. Про Москву шептал Вере, про последнюю встречу с Алексеем Алексеевичем Брусиловым и сыном его Алешей. Постепенно пустела фляга, и соответственно нарастало во мне раздражение: почему это моя жена вынуждена теперь вечно лежать на задворках, отсеченная от других людей, от церкви высокой оградой?! Что это за несправедливость?! Советская власть, за которую я воевал, вообще не признает религии, а тут такие предрассудки…
- Хочешь, перезахороню тебя? - спросил я. И подумав, ответил себе: нет, не надо трогать, шевелить гроб, нарушать покой Веры. Заговорил опять: - Раз так, мы сделаем по-другому. - Встал, одернул френч. - Подожди, скоро вернусь.
Тогда в Новочеркасске только что развернулся запасный кавалерийский полк, который должен был быстро готовить пополнение для Первой Конной (по указанию Ленина). В основном за счет опытных донских казаков, попавших в плен или отсиживавшихся по хуторам. Маршевые эскадроны для Конармии особенно важны были в связи с предстоящими боями против белополяков. Но никто из членов Реввоенсовета еще не побывал в запасном полку, все были заняты организацией марша конницы от Дона к Днепру. Поэтому Щаденко, ведавший в Первой Конной управлением формирований, узнав, что я еду через Новочеркасск, очень просил задержаться в городе, проинспектировать полк, передать командиру ряд указаний, а свои выводы и предложения в письменном виде переслать Реввоенсовету Конной. Соответствующий мандат мне был выдан.
Командир запасного полка, человек степенный, повоевавший, встретил меня доброжелательно и рад был каждому совету: он варился здесь в собственном соку. Трудно ему было налаживать дело без помощи и руководства сверху. Все - сами. Даже оружие добывали самостоятельно, любыми правдами и неправдами. Особенно было плохо с обмундированием, его совершенно не получали.
Мы побывали в двух эскадронах, и я убедился: порядок в полку вполне удовлетворительный, занятия шли на хорошем уровне, дежурная служба неслась четко, кони сытые, ухоженные. Командиру полка было приятно, что я заметил это.
Сказав, что пробуду в полку трое суток и договорившись о квартире, я огорошил командира такой неожиданной просьбой, что он не сразу понял, шучу я или говорю серьезно. Но вообще-то мужчина оказался сообразительный, побывавший, видимо, в разных переделках. Выслушав мое объяснение, он даже обрадовался:
- А что?! Мы вот тоже потери несем от бандитов, от болезней умирают бойцы. А хороним, где придется. Непорядок! Зарезервируем землю, чтоб по всем правилам, на настоящем кладбище.
От слов - к делу. Верхом, в сопровождении трех всадников, поехали мы к церкви и своим появлением изрядно переполошили старух на паперти да и самого батюшку: чернобородого, черноглазого, с темным морщинистым лицом, в котором угадывалось что-то турецкое. В те годы появление военных не сулило добра.
- Тесно живете, батюшка! - сказал командир полка, оглядывая с высокого коня кладбище. - Места свободного не видно. Небось, прихожане жалуются?!
- Сетований не слышно, а места совсем не осталось, что верно, то верно, - подтвердил священник. - В последнее время многих прибрал господь, особенно власть имущих.
- Кого и за что прибрал, - это другой разговор, - сказал командир полка. - Хотим мы тебя порадовать, батюшка. Разрушай забор вот с этой стороны и переноси его дальше сажен на двадцать. Чтоб тот кустарник и весь край оврага вошел.
- Не наша земля-то, не церковная, - осторожно возразил священник. И чувствовалось: очень заинтересовало его такое предложение.
- Земля повсюду народная. Как командир Красной Армии, я отвожу эту полосу для захоронения наших геройских бойцов, которые все крещеные и, значит, церковным порядкам не противоречат. Ну и для прочих горожан-прихожан, чтоб без тесноты и давки. А вы смотрите, чтобы все могилы, какие там есть и будут, содержались в полном порядке. С вас спросим. Уяснил, батюшка?
- Бумагу бы надобно.
- Завтра получите выписку из приказа.
- Спасибо, благослови вас господь за богоугодное дело. - Священник вскинул руку для крестного знамения, но своевременно спохватился. Поняв, что перед ним начальство, воспользовался благоприятным моментом. - Ограду-то мы разрушим, а новую как поставим? Ни материалов, ни людей нет.
- Материал найдешь, тут немного надо, - ответил командир полка. - А люди будут. Завтра к десяти пришлю взвод. Тридцать человек поработают два дня. Хватит?
- Куда уж лучше-то! - обрадовался священник. - Со всеми делами управимся.
Командир уехал, оставив мне коновода. А я вместе со священником пошел к могиле жены.
24
Весной 1920 года в "Правде" были опубликованы материалы, привлекшие внимание каждого русского офицера, в каком бы лагере он ни находился. На многих, особенно на белогвардейцев, эти материалы произвели ошеломляющее впечатление. 5 мая в этой газете появился приказ Реввоенсовета Республики, в котором, в частности, говорилось: "Образовать при Главнокомандующем всеми вооруженными силами высокоавторитетное по своему составу Особое совещание по вопросам увеличения сил и средств для борьбы с наступлением польской контрреволюции…" В состав Особого совещания были включены русские полководцы, отличившиеся во время первой мировой войны, в том числе хорошо знакомые мне генералы А. М. Зайончковский, А. А. Поливанов, А. А. Цуриков. Какие только слухи не распространялись о них: замучены в большевистских застенках, расстреляны, умерли от голода. А они и многие другие, оказывается, не только живы, но выразили готовность служить Советской власти. Особенно же потрясло всех, в том числе и меня, что председателем Особого совещания был назначен бывший Верховный Главнокомандующий русской армией, лучший полководец мировой войны, мой дорогой учитель Алексей Алексеевич Брусилов! В то время я не знал, что еще 18 апреля Алексей Алексеевич подал заявление о вступлении на службу в Красную Армию.
Вместе с приказом была напечатана статья с такими словами: "В высокой степени знаменательно, что А. А. Брусилов признает безусловно правильной советскую политику, выразившуюся в безоговорочном признании независимости Польской республики. Не менее знаменательно и то, что А. А. Брусилов самым фактом предложения своих услуг для дела борьбы с буржуазно-шляхетской Польшей как бы подтвердил от лица известных кругов, что рабоче-крестьянская власть имеет право ждать и требовать поддержки и помощи от всех честных и преданных народу граждан, независимо от их прошлого воспитания, в той великой борьбе на Западе, от которой зависит будущее России".
Для меня решение Алексея Алексеевича стать на защиту молодой Республики имело особое значение. Я бесповоротно утвердился в своем собственном выборе, а теперь получил еще одно подтверждение, что выбор этот абсолютно правильный: даже такой принципиальный и независимый человек, как Брусилов, добровольно занял место в том же строю.
Не успели еще улечься страсти, вызванные созданием Особого совещания, как 30 мая и опять же в партийной "Правде" появился новый важнейший документ - призыв "Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились". Вот что в нем говорилось:
"В этот критический исторический момент нашей народной жизни мы, ваши старшие товарищи, обращаемся к вашим чувствам любви и преданности к Родине и взываем к вам с настоятельной просьбой забыть все обиды, кто бы и где бы их вам ни нанес, и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную Армию, на фронт или в тыл, куда бы правительство Советской Рабоче-Крестьянской России вас ни назначило, и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить ее расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть, и тогда наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что мы из-за эгоистических чувств классовой борьбы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли свой родной русский народ и загубили свою матушку-Россию".
И опять первым подписался под этим документом Брусилов!
Что творилось в последующие дни в военных комиссариатах по всей Республике! Шли и шли бывшие офицеры, излечившиеся от ран, считавшиеся прежде больными, даже воевавшие ранее на стороне белых! Только сказала им Советская власть о своем полном доверии - и получила для фронта прекрасные боевые кадры! А ведь это в те дни, когда белополяки дошли до Днепра, а Врангель начинал наступление на юге.
И это не все. Специальной шифрованной телеграммой Владимир Ильич Ленин приказал Реввоенсовету Республики подготовить авторитетное обращение-манифест для офицеров врангелевской армии с гарантией полной безопасности в случае перехода на нашу сторону. Подписи: председатель ВЦИК М. И. Калинин и председатель Особого совещания при Главкоме А. А. Брусилов.
Отпечатанное в виде листовки, обращение это было распространено в Северной Таврии, в Крыму. На многие умы повлияло оно, помогло спасти много жизней.
Популярность Брусилова была огромной, роль его выступления - тоже. Вот красноречивый факт. В августе 1920 года на фронте сложилось критическое положение. Наше наступление в Польше приостановилось, белополяки активизировались. 13-й армии грозил разгром. На юге теснил нас Врангель. Страна напрягала для борьбы все силы. И в эти дни линию фронта перешел врангелевский офицер. Потребовал доставить его в штаб Юго-Западного фронта и там сообщил: в Крыму создана тайная организация, объединяющая большую группу офицеров, занимающих высокие должности. В их числе - значительное количество генштабистов (были и мои однокашники по учебе). Организация готова произвести переворот, сбросить Врангеля, объявив Крымскую армию Красной Крымской армией. Условие одно: командовать этой армией в течение года будет А. А. Брусилов, который, дескать, сумеет отстоять справедливость, защитить солдат и офицеров от гонений и преследований, добросовестно решит все наболевшие вопросы.
Сообщение о перебежчике ушло в Москву. Известно, что Ленин встретил новость заинтересованно, предложил обсудить в ЦК партии. Не знаю, почему назревавшее событие не произошло, а свершись оно - и не было бы кровопролития в Северной Таврии, на Сиваше, на Перекопе. В составе наших вооруженных сил оказалась бы еще одна большая, хорошо оснащенная армия. Наверняка иначе развернулись бы события на берегах Вислы.
Если кто и был противником всего этого, то в первую очередь Троцкий со своими приспешниками. К тому времени он привлек из западных местечек большое количество своих собратьев, направив их на средние руководящие посты в государственный аппарат и в армию. Эти кадры готовы были выполнить любое указание Льва Давидовича. Однако сии полуграмотные дельцы не шли ни в какое сравнение с образованными, принципиальными, честными офицерами, которые могли бы прийти на службу новой России. Они преградили бы путь потоку, хлынувшему из местечек во все города и районы страны. Разве Льва Давидовича устраивало такое положение?!
И вот Крым, ценой больших жертв и усилий, отвоеван. Множество офицеров, юнкеров, бывалых казаков и солдат сдались в плен. Своим же, русским. Многие (почти все из числа сдавшихся) прошли через две войны, мировую и гражданскую, были, можно сказать, профессиональными воинами. Превосходнейший боевой материал! Но как им распорядиться?! Брусилов предлагал сформировать офицерские, казачьи эскадроны, даже полки, отправить их в Среднюю Азию против басмачей. Этим достигались две цели: недавние белогвардейцы доказали бы лояльность новой власти, начали бы служить ей, да и с басмачами было бы разом покончено, профессионалы быстро посшибали бы их с седел. А то ведь потом борьба с басмачами растянулась до тридцатых годов, было погублено много мирных жителей, вырублено много молодых и неопытных красных бойцов. Все жертвы и жертвы…