Но все только продолжалось. 11-й армии предстояло самое сложное – взятие мощной крепости Севастополь. О чем я после керченской победы докладывал Гитлеру в его ставке в середине апреля 1942-го. Впервые мне довелось встретиться с фюрером еще в феврале 1940 года. И скажу откровенно: Гитлер не давил на меня, он даже не делал попыток каким-либо образом повлиять на мои решения. Так что все остальные измышления – ложь. Он прекрасно понимал, что благодаря победе под Керчью угроза со стороны Красной армии для Крыма была ликвидирована, но и не торопил брать Севастополь…
Вне всякого сомнения я и тогда, и по сей день считаю стратегической ошибкой, что после того как Севастополь своевременно был нами взят, главное командование сняло 11-ю армию с южного фланга Восточного фронта для того, чтобы использовать ее под Петербургом для заполнения, как говорилось в официальном приказе, промежутков на фронте. Безусловно, теперь, по истечении времени, я отдаю себе отчет в том, что это было воздействие на Гитлера Сталиным через посредство Рузвельта и Черчилля. Даже если подобная мысль прозвучит абсурдно для всех, – это было так, а не иначе.
После взятия Севастополя, – как предполагалось ранее фон Рундштедтом и планировалось генерал-полковником Йодлем, – 11-ю армию следовало перебросить через Керченский пролив на Кубань, чтобы отрезать путь к отступлению силам противника, отходившим перед группой армий "А" с Нижнего Дона к Кавказу. Я хорошо был осведомлен не только напрямую от мусульманских народов, но и от резидентуры Ватикана, что эти народы ожидали, что 11-я армия, столь блестяще разгромившая советские армии в Крыму, станет фетишем победной поступи южного фланга Восточного фронта, к которому присоединятся и мусульманские силы. Однако наши будущие ходы тоже просчитывались недремлющим противником, для которого все мы – и немцы, и русские, – были пешками, черными и красными фигурками на гигантской игральной доске… Чтобы хоть как-то повлиять на развитие событий, я предлагал держать 11-ю армию в резерве позади 6-й армии Паулюса, тогда бы по крайней мере не случилось Сталинградской трагедии… Но, очевидно, мои попытки были слабыми, не столь настойчивыми, полагаю даже, на меня очень сильное влияние оказал пессимизм фон Рундштедта. Уединившись в живописной местности во Франции, он сам себя отвел ото всех дел, опустил руки… а ведь на него возлагались такие надежды… не берусь судить: был ли на него организован нажим, поступали ли угрозы, но на все обращения Герд фон Рундштедт отвечал фразой: "Все, я стар, стар…"
Сразу же после завершения боев под Керчью мы занялись перегруппировкой сил для наступления на Севастополь. 42-й ак начал охранять Керченский полуостров и ЮБК. Для этого мы оставили 46-ю пд, а также 7-й румынский ак в составе 4-й горной дивизии, 10-й и 19-й пд и 8-й кавбригады. Все остальные войска немедленно были передислоцированы к Севастополю.
Трудности оставались идентичными прошлогодним. Северный участок фронта проходил южнее реки Бельбек; вблизи села Любимовка противник имел большой опорный пункт, а сама долина простреливалась в продольном направлении 30-й батареей 305-мм орудий. Склоны гор были покрыты плотной сетью укреплений полевого типа, в том числе и бетонных долговременных сооружений – ДОТов, простиравшихся на глубину до 2 км. Имелись хорошо укрепленные, чаще бетонированные опорные пункты, связанные между собой цепью полевых сооружений, мы назвали их так: "Сталин", "Молотов", "Волга", "Сибирь", "ГПУ", "ЧК". Еще одна полоса состояла из опорных пунктов "Ленин", "Донец", "Днепр", а также из оборудованного опорного пункта в поселке Бартеньевка, старого Северного пункта, береговых батарей, которые прикрывали подступы к северному крутому берегу бухты Северная. В скалах берега на глубине 30 м были вырублены помещения для складов боеприпасов и резервов.
Восточный участок фронта начинался поворотом линии фронта на юг примерно в 2 км восточнее станции Бельбек и деревни Дуванкой. Стык обоих участков был прикрыт глубоким и крутым Камышловским ущельем. Здесь я второй раз в своей жизни встретил Татьяну Якобовну Глагольевскую (после войны ее знали как Татьяну Яковлевну Воропаеву) и ее мать. Я тебе еще не рассказывал? В 1918-м, находясь в Крыму в чине капитана, я познакомился с ней и ее женихом поручиком Русской армии. Татьяна закончила Институт благородных девиц в Петербурге, после чего вернулась к своим родителям, ее отец тогда еще был жив. Как давно это было… В 1942-м она жила в своем небольшом родовом доме на станции Бельбек (разрушен до основания властями в 1954–55 гг.; недалеко от здания старой почты над обрывом речки Бельбек, русло которой также уничтожили, спрямив его; еще можно найти камни былой постройки. – Авт.), хотя при Советах они с матерью вынуждены были ютиться в своей бывшей конюшне. Наша встреча была очень теплой, она поведала о прошедших годах и трудностях, пережитых в 20–30-е годы. Ее жених погиб в Евпатории, когда туда ворвались большевистские банды. Мне, закаленному в боях генералу, было больно слышать, когда она рассказывала, как большая группа русских офицеров собралась около православного собора святителя Николая Чудотворца в Евпатории, и, понимая всю безвыходность своего положения, они единодушно решили принять смерть, только бы избежать позорной сдачи в плен большевистским разрушителям. Когда из-за здания ближайшей гостиницы показались большевики, русские офицеры, а их было около 200 человек, вынули револьверы и приставили их к вискам. Они спасли честь Русской армии, но кто отныне мог спасти их Родину?! Все офицеры выстрелили почти одновременно, их тела падали и рядом, и друг на друга, и кровь лилась и пульсировала фонтанами брызг, и лужи крови стояли вокруг собора… Жуткое зрелище… Как ты думаешь, помнят ли об этой трагедии местные жители, знают ли вообще? Русских офицеров даже не отпели… Таня сказала, что священников православных церквей в Евпатории после гражданской войны всех арестовали и отправили на Соловки… Она же познакомила меня с жителями станции, которые рассказывали об ужасах, пережитых ими еще недавно, даже в те месяцы, когда моя армия вела бои на Ишуне. Чекисты озверели до такой степени, что чуть не каждый день перетряхивали и переворачивали всех немногочисленных жителей Дуванкоя и станции для выявления неблагонадежных. Это же как надо ненавидеть собственный народ, – просто диву даешься до сих пор…
Так, вернемся. Северный фланг восточного участка проходил по крутым отрогам гор, там также было большое количество ДОТов, тянущихся до села Гайтаны. Южнее речки Черная подступы к южному укрепрайону прикрывались крутыми вершинами, превращенными командованием Черноморского флота и Приморской армии в надежные опорные пункты. Они получили название "Сахарная полоса", "Сахарная головка", "Северный нос", "Холм с развалинами", "Гора с часовней". Дальше имелось сильно укрепленное село Камары и скальный массив Балаклавской бухты. Позади первой линии обороны на южном участке севернее дороги поднимался массив Федюхиных высот. Это линия с опорными пунктами шла до деревни Кадыковка. Таким образом вместе они образовывали мощную полосу обеспечения позиции противника на Сапун-горе. Цепь укреплений проходила вплоть до Инкермана. И даже после взятия этих на первый взгляд неприступных высот еще не открывался свободный путь на город-крепость. Потому что у берега находились береговые батареи, в том числе и 35-я батарея башенных орудий, названная нами "Максим Горький-2". От Инкермана по берегу бухты Северной вплоть до бухты Стрелецкой шли сплошные позиции. Далее линия обороны выходила к Херсонесу, и еще – побережье было усеяно минными полями.
Оценивая возможности нашего наступления, командование армии пришло к тем же выводам, что и в минувшем году… вести наступление с севера и северо-востока, а также в южной части восточного участка. Главный удар следует наносить с севера, подключив артиллерию и авиацию. Однако по возможности следовало бы использовать и южную сторону, хотя бы для распыления сил противника, атакуя его с разных сторон одновременно. Нам было понятно, что даже потеряв часть укрепленного района за бухтой Северной, противник будет держаться в самом городе и на Херсонесе. Говоря о севастопольской операции, следует учитывать, что речь идет не только о наступлениях на крепость, но и о действиях против армии и сил флота, численность которых превышала наши силы не менее чем в четыре раза.
Впрочем, для нас это уже не имело особого значения, потому что мы уже имели успешный опыт вооруженной борьбы с силами флота и армейскими объединениями. Но все равно наступление тщательно обдумалось. Пока нашей 11-й армии был придан 8-й авиакорпус люфтваффе, противник был лишен возможности беспрепятственно осуществлять перевозки морем. Эти соображения после переосмысления легли в основу операции под кодовым названием "Лов осетра". По имеющим у нас разведданным, к тому времени в крепости находились штаб Приморской армии во главе с генералом Петровым, 2-я, 25-я, 95-я, 172-я, 345-я, 386-я, 388-я сд, 40-я кавдивизия, 7-я, 8-я, 79-я бригады морской пехоты. Можно сказать, что их численный состав после предыдущих разгромов был доведен до полного штатного состава, всего – 114 064 солдат. В каждой морской бригаде в среднем было по 12 000, а всех бригад три, следовательно, еще 36 000 человек. Да плюс несколько батальонов морской пехоты (пять или шесть), в каждом от 400 до 500 человек. Помимо этого ежедневно формировались подразделения с кораблей Черноморского флота, которые доставлялись в Севастополь. Плюс штрафные батальоны, в каждом в среднем по 1500 человек. По нашим сведениям, в Севастополе и пригородах находилось не менее двадцати пяти батальонов. А еще штрафные роты по 500 человек, их было не менее двадцати. Заградотряды НКВД и ГУГБ составляли не менее 80 000 военнослужащих. Вот и считай…
В общем, к началу сражения численность оборонявшихся в крепости солдат и моряков флота и Приморской армии достигла 230 000–250 000 человек.
Наступление на севере должен был вести 54-й ак в составе 22-й пд во главе с генералом Вольфом, 24-й пд во главе с генералом бароном фон Теттаном, 132-й пд во главе с генералом Линдеманном, 50-й во главе с генералом Шмидтом и усиленного 213-го пп. Численный состав наших дивизий, не имевших пополнений после боев на Керченском плацдарме, которые по штату должны иметь 15 860 (вернее – 15.859), на самом деле имели от 8000 до 10 000 человек, а в 132-й пд количество солдат и офицеров было немногим более 6000. Считаешь? Ну и как?
Я приказал 54-му корпусу сосредоточить свои силы на высотах севернее восточной оконечности бухты Северной. Участки укрепрайона необходимо было подавить огнем, чтобы взять их с тыла. Левый фланг корпуса должен овладеть высотами у села Гайтаны и юго-восточнее его, чтобы обеспечить наступление румынского горного корпуса.
Наступать на южном участке я поручил 30-му ак в составе 72-й пд во главе с генералом Мюллером-Гепгардом, 170-й пд во главе с генералом Зандером и 28-й легкой пд во главе с генералом Зингубером. 30-й корпус должен был захватить исходные позиции и артиллерийские НП с целью дальнейшего наступления к Сапун-горе. Но прежде нужно было овладеть первой линией обороны противника на рубеже Северный нос – Камары. Для выполнения этой задачи 72-й пд было приказано наступать по обе стороны шоссе на Севастополь. А 28-й лпд – захватить северную гряду восточнее Балаклавской бухты. 170-ю пд оставили в резерве. Местность там, напомню тебе, резко пересеченная, так что каждый обязан исполнять точную и хорошо просчитанную конкретную задачу. Румынский горный корпус должен был сковывать противника перед своим фронтом. Румынская 18-я дивизия – прикрывать наступление левого 54-го ак. Южнее 1-я румынская горная дивизия должна была поддерживать наступление северного фланга 30-го ак в районе Сахарной головки.
Что касается артиллерийской подготовки самого наступления, то мы отказались от огневого налета, это, если тебе известно, излюбленный прием нашего противника. Во-первых, ситуация была не та, да и боеприпасов не хватило. Потому артиллерия вела корректируемый огонь за пять дней до начала наступления пехоты. После во время корректировочного огня начал работать 8-й авиакорпус, совершая непрерывные налеты на военные и военно-тыловые объекты Севастополя, на портовые сооружения и аэродромы.
Главное командование предоставило в наше распоряжение мощные огневые средства. На позициях 54-го ак начальник артиллерии генерал Цукерторт имел в своем подчинении 56 батарей большой мощности и 40 батарей легкой артиллерии, 18 минометных батарей, их обслуживали солдаты 10-го и 14-го дивизионов. Знаю, что после войны было много разговоров о знаменитой пушке "Дора" калибра 800 мм, спроектированной для разрушения сооружений линии Мажино. Но ее эффективность невысокая, так, грозная игрушка. Однако "Дорой" был поражен склад боеприпасов на Северной стороне и несколько незначительных объектов. Артиллерией 30-го ак командовал генерал Мартинек, австриец по национальности. Он погиб, командуя впоследствии корпусом. А в 30-м ак он просто-таки блестяще организовал использование артогня, почти все снаряды дивизионов поражали цели противника. В его подчинении в двух дивизионах было 25 батарей. 30-му корпусу был придан 300-й отдельный батальон танкеток, которые, к сожалению, оказались совершенно бесполезными в боях. Да, еще румынский горный корпус имел 20 батарей.
Хорошим подспорьем для артиллерии было и то, что командир 8-го авиакорпуса генерал фон Рихтгофен выделил для наземных боев четыре зенитно-артиллерийских полка. В Севастополе мы показали высокий уровень массированного применения артиллерии по конкретным целям противника. Мне думается, что Советы на протяжении и первого периода войны и впоследствии неэффективно использовали свою артиллерию, в том числе и гаубичную артиллерию РВГК. Это были массированные обстрелы больших площадей, тогда как зачастую инженерные сооружения наших войск оставались не разрушенными. Так же бездарно действовали и некоторые командующих советских воздушных армий, громивших не столько наши войска, сколько уничтожавших собственные города; особенно это стало характерным с начала 1944 года, тогда действовали по принципу: "Мне приказано высыпать бомбы, вот я и высыплю весь боезапас, а есть там, внизу, в городе противник или нет, меня не интересует. Ведь если я не отбомблюсь, – Сталин снесет мне голову"… Ну что это за позиция? Для чего бомбить свои города, когда наши войска уже находились далеко за городской чертой? Чтобы потом обвинять нас какие мы варвары и как нещадно разрушали памятники старины… абсурд…
В канун наступления я выехал на ЮБК, где ознакомился с состоянием дел в 30-м ак, КП которого находился в бывшем великокняжеском дворце мавританского стиля, расположенном на живописной скале над берегом Черного моря. Тогда же произошла неприятная история, чуть не стоившая мне жизни. Для ознакомления с местностью требовалось совершить прогулку; нужно было установить что собой представляет дорога, идущая по берегу через Байдарские ворота в Севастополь, по которой шло снабжение 30-го армейского корпуса. Мы сели на итальянский торпедный катер, единственный корабль, который у нас был, и направились в сторону Балаклавы. Мы знали, что Черноморский флот, боясь нашей авиации, не решится взяться за обстрел этой дороги, имея после гибели крейсера и нескольких эсминцев приказ не рисковать кораблями. На обратном пути недалеко от Ливадии произошло несчастье, на катер налетели два советских истребителя, зашедших с солнечной стороны, чтобы мы их не заметили. К тому же шум моторов катера заглушил гул их двигателей. Вокруг засвистели пули и снаряды. В считанные секунды из шестнадцати человек, находившихся на борту, семеро было убито и ранено. Катер загорелся, в любой момент могли взорваться расположенные по его бортам торпеды. Командир ТК лейтенант итальянского флота держался геройски, принимая все меры к спасению катера и людей. Мой адъютант Пепо прыгнул в воду и добрался до берега, где остановил грузовик и добрался до Ялты, откуда он вызвал моторную лодку, отбуксировавшую нас в порт. В результате этой "прогулки" и инспекции южной дороги ранено три матроса, погибли итальянский унтер-офицер и начальник ялтинского порта капитан 1-го ранга барон фон Бредов. А ведь он так радовался, что наконец-то он, старый моряк, вновь ступил на палубу боевого корабля… Прямо у моих ног лежал мой самый верный боевой товарищ – водитель Фриц Нагель, тяжело раненный в бедро. Как мы ни старались, но кровотечение из артерии остановить не удалось. Фриц родом из Карлсруэ. Он был моим водителем с 1938 г. и нам многое пришлось пережить вместе; мне нравилось, что всякое угодничество было ему чуждо. Я сам доставил его в госпиталь Ялту, ему сделали операцию, но из-за большой потери крови он скончался. Мы похоронили его вместе с другими павшими тогда же товарищами на ялтинском кладбище, высоко над морем. Рядом с могилой Фрица Нагеля похоронен и капитан 1-го ранга фон Бредов.
Но война есть война, даже на этом райском побережье… Через несколько дней оперативная группа штаба армии прибыла под Севастополь и расположилась на КП в татарской деревне Юхары-Каралес в глубоком горном ущелье. Чуть в стороне – Юхарина балка, еще несколько дней назад здесь был авиаполк Черноморского флота, находившегося теперь на аэродроме в Херсонесе. По-видимому, Советам стало известно о месторасположении нашего штаба, может быть, они перехватили передачи нашей радиостанции. Только вот каждый вечер сюда стал наведываться "дежурный" летчик со своей старой "швейной машиной", чтобы сбросить несколько бомб. Впрочем, вреда от них не было.
Над деревней прямо на скалистой вершине была когда-то крепость готов, вот там мы с 6 июня устроили свой НП. На следующий день, 7 июня 1942 г., мы при помощи стереотрубы наблюдали наступление пехоты по всему фронту. Как только забрезжил рассвет, наша артиллерия нанесла мощный удар по противнику, затем после артподготовки бомбардировщики "Хейнкели-111", сопровождаемые "Мессершмиттами-109", нанесли бомбовые удары. После чего в атаку пошла пехота. Это, право слово, был редчайший в своем роде случай в современной войне, поскольку командующему армии не часто предоставляется возможность видеть перед собой не штабную карту, а все поле битвы. Величественный спектакль, просто-таки грандиозный… только вот потом понимаешь, что его главные герои не военачальники, не техника, не люди, а Смерть – никому не видимая героиня, главное действующее лицо…
Командование 54-го ак силами 132-й пд предприняла на правом фланге своего корпуса наступление через долину реки Бельбек на высоты, расположенные южнее, оставляя в стороне плацдарм противника в районе Любимовки. А левее 22-я пд наносила удар с востока южнее той же реки Бельбек через ущелье Камышлы, обеспечивая тем самым 132-й пд оперативное преодоление долины реки. 50-я пд наступала из Темной балки через Камышлы и наносила удар в юго-западном направлении. На левом фланге корпуса 24-я пд продвигалась на Гайтанские высоты. Левый фланг этой дивизии прикрывался румынской 18-й пд.
В первый день при поддержке артиллерии и 8-го авиакорпуса, совершавшего постоянные налеты на позиции противника, удалось преодолеть Камышлы, перекрыть долину реки и закрепиться на господствующих высотах по линии Мекензиевы горы – Любимовка и сделать рывок в сторону Бартеньевки. На южном фланге 30-й ак, как и планировалось, захватил обе стороны севастопольской дороги, чтобы через несколько дней начать наступление главными силами.