Учиться пришлось только год. Летом 1941 года на спортивной базе института в Кавголово открылись курсы медсестер. Обстановка менялась стремительно – с курсов девушек срочно направили на строительство оборонительных укреплений в районе Кингисеппа. Вернувшись с земляных работ, первым делом отправились в баню. Возле флотского экипажа встретили однокурсника. "Девчата, тут идет запись на флот!" Воевать с моряками на кораблях – вот здорово!
Получив тельняшки, кители, флотские ремни, девушки почувствовали себя настоящими краснофлотцами. Даже сфотографировались на память. (Эта флотская фотография сохранилась у Валентины Ивановны до нынешних дней.) Но с падением Таллина, куда должны были следовать десантные корабли, все изменилось. Из моряков срочно формировали батальоны морской пехоты для защиты Ленинграда, а девушек направили в госпиталь в Кронштадт.
Госпитальная служба продолжалась недолго: три неразлучные подруги получили назначение в пехотную часть, отправлявшуюся под Красное Село. В машины грузились около Военно-медицинской академии; девушки, сменившие флотскую форму на солдатское обмундирование, оставили себе тельняшки и ремни. Через плечо – противогаз, санитарная сумка…
Эти сумки с перевязочными материалами, йодом, жгутами потребовались очень скоро. Едва заняв оборону, пехотинцы при поддержке танков пошли в контратаку. Вел цепи сам маршал Ворошилов. Девушки поддерживали наступательный порыв боевой песней. Немецкой авиации, уже имевшей опыт поражения пехоты с воздуха, представилась возможность показать силу бомбовых ударов. Медсестры бинтовали раненых тут же, на поле боя, среди грохота взрывов; "тяжелых" грузили в санитарные машины.
Руки, рукава гимнастерки в крови. Первая кровь войны… Ранен был и Ворошилов; Люся Букасина сделала ему перевязку – маршал подарил ей самый настоящий пистолет. Тезки-Валентины вооружились наганами, которые им отдали направляемые в госпиталь тяжелораненые. Последняя санитарная машина под минометным огнем уходила через капустное поле – все дороги были уже перекрыты. Валю в том бою не задело ни пулей, ни осколком мины, только вдребезги разлетелась бутылка с йодом и забрызгала гимнастерку, лицо.
После переформирования девушки оказались в медсанбате 72-й стрелковой дивизии. Им, побывавшим на передовой, хотелось снова туда, где их сверстники сходятся с врагом в смертельной схватке. Кроме бега, прыжков, фехтования, гимнастики Валя к тому же неплохо играла в шахматы и однажды обыграла самого командира дивизии, заглянувшего в медсанбат. Победителю, как известно, положена награда. Валя попросила: все трое хотим на передовую. Комдив не возражал, но вместе не получалось – пришлось девушкам расстаться.
Фронт
Бойцы отдельного батальона особого назначения, где служила санинструктором Каужен, выполняли специальные задания, чаще – вылазки "за языком". К переднему краю группа уходила ночью на лыжах (искусству лыжного бега разведчиков в перерывах между заданиями обучала медсестра-спортсменка). У проволочного заграждения немецкой обороны, распластавшись на снегу, в свете подвешенных на парашютах ракет терпеливо ждала она возвращения бойцов, чтобы в случае необходимости сразу оказать помощь раненому. Главное для фронтового медика – не обморозить руки: с больными руками много не наработаешь. Вот и отогревала замерзающие пальцы в карманах с химическими грелками. Стычки при выполнении задания случались часто, бойцы подтаскивали товарища, и если ранены были ноги, Валентина финкой вспарывала ватные брюки и бинтовала тут же, на снегу.
Подкосила медсестру не вражеская пуля, а болезнь – желтуха. В жилых бараках, траншеях водились стаи крыс – неизбежных спутников военного быта. Из медсанбата с запасом лекарств она в первую же ночь сбежала. Тот, кто был на войне, знает, как прикипаешь душой к своей роте, своему батальону. Вернувшись, тихо заняла свое место в холодном бараке, где в кружках замерзает вода. Во сне не слышала, как бойцы, узнав, что "сестренка" вернулась, накрыли ее снятыми с себя шинелями. Забудешь ли когда такое!
Стояли они близко от города, под Колпино, и однажды Валентина получила разрешение навестить пожилую родственницу. В большой коммунальной квартире, знакомой с довоенных лет, случайно обнаружила ящик с сигнальными ракетами. Враг засылал агентов, вел вербовку, редкая бомбежка обходилась без "зеленых цепочек".
В Большом доме, куда обратилась фронтовая медсестра, ей выдали гражданскую одежду, вооружили пистолетом. Подыскали "подругу" – жену знакомого спортсмена. Стали ждать… Явился парень – родственник проживавшей здесь до эвакуации женщины; несколько раз до войны Валя видела его мельком в этой квартире. Не церемонясь, с ходу агент стал вербовать: на той стороне фронта их ждет сытая жизнь, о которой они здесь уже забыли. Достал водку, нарезал хлеб. Водку в темноте они выплескивали на ковер, поддерживали беседу, обещали подумать… Арестованный агент на допросе, не владея собой, угрожал Валентине. Он-то не знал, что такое фронт, когда из боя может не выйти целая рота…
Пришлось послужить ей разведчицей в 9-м артиллерийском полку. В районе Колпино, где 72-я дивизия держала оборону, на нейтральной полосе оказалось пригодное к восстановлению орудие. При нехватке огневых средств было удачей заполучить пушку… Валентина получила задание засечь огневые точки противника на этом участке и, нарисовав панораму переднего края, все нанести, отметить. Вместе с бойцами медсестра-разведчица участвовала в ночной операции, под минометным, пулеметным огнем оказывала помощь раненому. Память о той успешной вылазке – медаль "За боевые заслуги".
Огонь на себя
Январь-февраль 1944 года стали переломными в долгой осаде Ленинграда. Враг был отброшен от стен города, Советская армия успешно наступала на Запад, но сопротивление оккупантов не ослабевало. Особенно жестокими были бои за крупные узлы обороны немцев. Так случилось и под Нарвой. Вырвавшиеся вперед наши части иногда попадали в окружение.
Произошло это и с подразделением, в котором служила Валентина. Четверо суток находились они без продовольствия, почти не имея боеприпасов. Немцы, не получая ответного огня, расстреливали окруженных с близкого расстояния. Из репродукторов, развешанных на деревьях, неслись призывы сдаваться и танцевальная музыка. Такое было представление о моральном духе советских бойцов, в основном молодежи: послушают красивую музыку, затоскуют по мирной жизни и поднимут вверх руки.
Погиб радист, и Валентина, к тому времени освоившая радиосвязь, приняла рацию. Командир окруженной группы полковник С.М. Шуляев решил в эту ночь пробиваться к своим, вызвав огонь на себя. Нередко наши бойцы решались на этот шаг, когда все возможности отбиться были уже исчерпаны. Валентина передала координаты, и когда рядом рванул первый наш снаряд, взвалив рацию, с наганом в руке, бросилась вместе с цепью бойцов на немецкие пулеметы. "Вставай! – тянула она за рукав упавшего в воронку солдата. – Вставай!" Не все были тут видавшими лиха фронтовиками – в пополнении 1944 года встречалось немало "зеленых" мальчишек.
Автоматные диски пусты, в ход – гранаты. Первый раз метнула она боевую гранату в цель. Еще полсотни шагов. Артналет не стихал, столбы земли вздымались там и тут. Высоченная сосна в лунном свете вдруг взлетает комлем вверх. Начинает бить немецкая артиллерия по нашим позициям, куда прорывались бойцы. Снова окопы – чьи? От взрыва скатилась в один из них, кто-то ворочается, пытается встать. Ухватилась за шинель – наша, родимая, грубошерстная, немецкая – мягче… Хромовые сапоги, которые Валя не снимала все эти дни, находясь в окружении, стаскивали в деревенской бане. Ноги обморожены до колен. От эвакуации в госпиталь наотрез отказалась, поверила лекарским способностям простых женщин той маленькой деревеньки на реке Плюсса.
Народными средствами – глиной, яйцами, уксусом, травяными примочками – деревенские целители спасли девушке ноги. Но встать, ходить еще долго не могла. Указ о награждении орденом Славы сержант Каужен слушала уже стоя на ногах. Сам орден вручали ей позже, в Смольном.
Польша, Пруссия, тяжелые переходы, бои. Война подходила к концу, страна готовилась к мирной жизни. Незадолго до Победы комдив вызвал ее в штаб. "Жива? Иди учись!" Зимой 1944 года, когда наши войска гнали врага от Ленинграда, на берегу Луги встретилась разведчица 9-го артполка с комиссаром партизанского отряда Владимиром Дмитриевичем Шапошниковым, тоже лесгафтовцем. Встреча стала их общей судьбой. Вернувшись после войны в Ленинград, отпраздновали свадьбу, продолжили учебу, прерванную войной.
Июньским днем 1940-го вместе со школьным учителем вошла она первый раз во двор института на улице Декабристов. Обратила внимание на вывеску: "Научно-исследовательский институт физической культуры".
"Хочу учиться здесь!" Учитель успокоил: "Будешь. Только сначала надо закончить обычный институт".
15 лет В.И. Шапошникова была заместителем директора НИИ по научной работе – более 130 книг, монографий, публикаций… Ветеран войны, ветеран спорта, ведущий специалист по хронобиологии, трудится Валентина Ивановна и сейчас в ГНИИ социально-экономических проблем и спортивно-оздоровительных технологий Государственного национального института физической культуры им. П.Ф. Лесгафта.
Ордена, медали должны вручаться героям. И все же не о наградах думали они – вчерашние студенты и школьники, – надевая гимнастерки и пилотки.
Высшей честью считали они "возможность умереть за свой народ". Так было на Руси испокон веков. И так будет.
КУРАНТЫ
Короткая повесть о долгом пути в партизаны
В партизанских полках, громивших врага с внешней стороны блокадного кольца, было много местных жителей, бойцов, попавших в первые месяцы войны в окружение. Для укрепления командного состава партизанских бригад перебрасывались разными путями через линию фронта кадровые военные, чекисты… Лев Каждан, будущий разведчик известной 3-й бригады А.В. Германа, пробивался в партизанский край из неволи целых два года.
На фронт – всем составом бюро
Его отец Герш Ицкович – скрипач, солист симфонического оркестра – музыке сына не учил, не намеревался выводить его на музыкальное поприще. Знал "оборотную сторону медали": сколько требуется терпения, упорства, самопожертвования, а будет ли еще успех… Возможно, чувствовал тягу сына к точным наукам. После скоропостижной смерти отца семья переехала из Витебска в Ленинград к родственникам. Здесь Лёва закончил восьмилетку и, чтобы поддержать хворавшую мать, пошел лаборантом на кафедру физики в Технологический институт; учебу продолжал в вечерней школе.
Преподаватели отмечали хорошие знания по всем предметам, в том числе и по немецкому… Кроме учебы и работы, на его плечах лежали домашние заботы: после тяжелой травмы мама не могла ни вымыть полы, ни сходить в магазин, ни постирать. Сын помогал охотно, был рад, что может поддержать семью. С гордостью нес домой бутылку молока, которое полагалось сотрудникам лаборатории "за вредность", – разрабатывали, испытывали там новые виды пороха.
В первые же дни войны всем составом комсомольского бюро, в которое входил и Лев, решили: только на фронт! Их возвращали из военкомата дважды – сотрудники лаборатории имели бронь, – а на третий раз махнули рукой, направили в народное ополчение. Получать аттестат об окончании средней школы выпускник Каждан пришел уже в гимнастерке и пилотке.
Полк дивизии народного ополчения формировался в Холодильном институте на улице Ломоносова. Там же, в подвалах института, были и казармы. Изучали Устав, устройство винтовки, приемы штыкового боя и, конечно, как отдавать честь… Не сделав ни одного учебного выстрела, в полной выкладке – винтовка, скатка, противогаз – колонна двинулась к Лиговскому. Провожали молодого бойца мама и сестра Соня с четырехлетней дочкой Танюшкой. (Мама умрет в блокаду, ее Лёва уже не увидит никогда, а вот Танюшка вынесет все блокадные испытания; живет она и поныне в родном городе, теперь уже Петербурге.)
Зачислен был молодой ополченец вторым номером в расчет "Дегтярёва" и кроме всей положенной бойцу амуниции нес коробку с пулеметными дисками. Стояла июльская жара, долгий переход давался тяжело им – неподготовленным, освобожденным в свое время от службы "по броне" или состоянию здоровья научным работникам, учителям, служащим. Кто-то прилег на обочине, пытаясь остановить носовое кровотечение…
Ополченцам отвели участок обороны в районе реки Луги. Рыли траншеи, землянки, окопчики в отдалении – "секреты". Обычная мирная жизнь, если не считать переполоха из-за случайно подстреленного мишки. В ночном "секрете", услышав треск в кустах и не получив ответа на грозное "стой!", дали залп. Прибежал разводящий, командиры, поднялась суматоха. Необстрелянные, вчера еще гражданские люди, они не знали, как близко от них война… И на войне на каждом шагу – случай или судьба.
В один из последних мирных дней командир взвода послал его с донесением в штаб полка, находившегося в 3–4 километрах от линии траншей. С винтовкой, без шинели, налегке Лев побежал в "штабную" деревню. Там его оставили ночевать – вернешься в роту утром. А утром, на том участке, где окопался взвод, он увидел следы гусениц. Танки! Бой был короткий, смертельный. Погиб пулеметчик, были раненые. Немецкие танковые клинья стремительно охватывали Ленинград.
Из штаба полка, опять нарочным (никакой другой связи не было) поступил приказ их взводу прикрывать отступление. Взвод – а это четыре отделения – залег в низине. Ночь, темень и дождь, дождь. Началась пора осенних дождей. Мертвая, пугающая тишина, только шум капель дождевой воды. Где рота, полк, где, наконец, противник? Приказ строиться выполнили не сразу, потерялось одно отделение. Прибежали, только начали построение… Вдруг из ближних кустов, смутно проглядывающих в темноте, шквальные автоматные очереди. Стук выстрелов и проблески огня. Взвод бросился врассыпную, большая часть – к лесу. Там, в мокром молчаливом лесу, встретил Лев рассвет.
У старшего по званию, сержанта, оказался на руке компас; определились, куда идти. Но группа, к которой примкнул Лев, не торопилась выступать. Сидели на поваленной сосне, подавленно молчали. Тут только кто-то сказал ему: "Коробку зачем таскаешь? Где пулемет?". Группа, похоже, не собиралась отсюда уходить. Вдвоем с пареньком-красноармейцем, определив направление, двинулись в сторону Ленинграда.
За проволокой
Двое суток пробирались лесом, дождь лил и ночью, и днем. В кармане ни сухаря; от кислой клюквы, брусники распухли губы и десны. Несколько раз попадались тетерева – вскидывали винтовки. Сухой щелчок. Патроны, спрятанные за пазухой, не уберечь от воды – шинель, гимнастерку хоть отжимай.
Впереди забрезжил просвет. Вдали виднелось шоссе, между ним и лесом с километр вырубка. По шоссе сплошным потоком двигались танки, артиллерия, большие грузовики. Оккупанты. Организованная, вымуштрованная, нацеленная на покорение всего мира черная сила.
Слева лес близко подходил к дороге – там и решили сделать бросок. В сумерках подкрались к шоссе. Совсем близко какие-то постройки, навес. Не успели осмотреться – "хальт!". Лев бросился в кювет, и через секунду его винтовка оказалась в руках немецкого солдата. Взмах сильных рук – удар прикладом о камни, разбитая винтовка отлетела в сторону…
Утром их сдали в проходившую мимо колонну военнопленных. Не прошло и полчаса – остановка. Команда: "Евреям и политработникам выйти из строя". Здесь же, перед колонной, расстреляли немолодого военного – как оказалось позже, дивизионного врача. Первый привет от великой Германии…
В концлагере, расположенном под Сиверской, военнопленных водили обычно валить лес. Штурм Ленинграда провалился, оккупанты готовились к длительной осаде города, закладывался мощный "Северный вал". Работа с рассвета до темноты, на обед черпак баланды из нечищеной картошки, рубленой соломы и кусок хлеба. Вечером – пайка хлеба и кипяток. Спать загоняли в барак – похоже, бывший коровник. Вдоль стен нары, посреди – печь, в которую и ночью подбрасывали дрова. Начинались жестокие в тот год холода.
Лев присматривался к порядкам, к соседям по нарам. Ленинград рядом, неужели здесь зимовать?.. Однажды перед уходом в барак к нему подошел незнакомец. Широкоплеч, крепко сбит, в походке, движениях чувствуется военная выправка. Назвался: Гудков Николай Иванович, можно просто Николай. Старший лейтенант, имеет два ордена за финскую кампанию. Позже Лев узнал, что Николай закончил военное училище в Белоруссии, занимался спортом, имеет разряд по прыжкам и плаванию. Лев немного рассказал о себе.
– Член партии? – последовал вопрос.
– Комсомолец.
Гудков посмотрел на колючую проволоку, на часовых у ворот, на дальний, уже припорошенный снегом лес.
– Что думаешь делать?
Лев почувствовал доверие к этому человеку. (Он не ошибся: судьба свела их надолго; пройдя застенки лагерей, воевали потом в одной партизанской бригаде.)
– Что делать? Бежать!
Глаза лейтенанта потеплели.
– Вот и я так думаю. Будем готовиться.
Вскоре Каждан, как говорится, по воле случая стал переводчиком. (Иностранные языки в довоенных школах изучали по старым методикам, перешедшим из гимназий. Гимназисты языки знали, а не "читали со словарем".) В тот день группу пленных вывели мостить дорогу. Одному из них стало плохо – он лег на снег. Конвоир был уже тут как тут, направил ствол автомата: "Встать!". Очередь могла прогреметь каждый миг. Помимо своей воли Лев, стоявший рядом с больным, объяснил, что это не лодырь, не лентяй, он не притворяется. Конвоир повесил на плечо автомат и кивнул Льву: пошли со мной. Скучно целый день маяться взад-вперед, охранять этих доходяг, а тут возможность поговорить с русским на родном языке! Россия – страна непонятная, совсем не такая, как они представляли там, в Германии…
Вечером Лев не находил себе места. Вдруг конвоир доложит начальству, начнутся допросы: кто, что… Утром на разводке он встал во вторую шеренгу, подальше от центра. Напрасно. Начальник лагеря в сопровождении вчерашнего конвоира шел вдоль строя:
– Этот.
– Выходи!.. Откуда знаешь немецкий?
Назвался студентом из Ленинграда, Никитиным – по фамилии жены старшего брата.
– Будешь переводчиком, Никитин, – последовал приказ.
Как переводчик Лев жил теперь не в общем бараке, а отдельно, вместе с Гудковым и еще двумя пленными, имевшими технические специальности. Старший лейтенант обрадовался такому повороту дела: выбраться ночью из барака Льву было бы непросто – там все на виду.
Группа стала готовиться. Николай прихватил на работе и незаметно принес с собой кусачки. Другой пленный, работавший в строительной бригаде, обнаружил в здании бывшей школы географические карты, наклеенные на белую ткань. Под предлогом утепления обуви вынес пачку карт. Их потом намочили в воде, отделили ткань – получились белые накидки вроде маскхалатов. Каждан, получавший как переводчик две пайки хлеба, одну откладывал – копил запас. Бежать решили в новогоднюю ночь: не может быть, чтобы охрана обошлась без шнапса! К четверке Гудкова примкнули еще двое…