Но вернемся к рассказу о созданиях Растрелли. Зимний дворец в своем современном виде - четвертый из стоявших на этом месте. Первый по времени, построенный для Петра I, располагался на берегу Зимней канавки, на месте нынешнего Эрмитажного театра. Рядом с Зимним дворцом был дворец генерал-адмирала Ф. М. Апраксина. После его смерти дворец по завещанию Апраксина перешел к Петру II. Императрица Анна Иоанновна велела сделать к дворцу Апраксина пристройки и некоторое время жила в нем. В 1732–1737 годах Растрелли возвел для нее новый Зимний дворец. Он был красивым, но следующей императрице - Елизавете - показался тесноватым. Поэтому в 1754 году на его месте Растрелли заложил новый Зимний дворец. Его строительство затянулось почти на десять лет, главным образом из-за нехватки денег. Елизавета торопила зодчего, и он был готов закончить постройку раньше, если будут необходимые средства. Императрица обещала, но все оставалось по-прежнему. Растрелли даже заболел от переживаний. Елизавета так и не дождалась завершения работ, она умерла раньше. Строительство Зимнего дворца было закончено лишь в 1762 году, а внутренняя отделка - в 1769-м. Зимний дворец стал шедевром творчества Растрелли. Сам зодчий писал: "Строение каменного Зимнего дворца создается для одной славы всероссийской".
После завершения работ из окон дворца открылась неприглядная картина: вся площадь перед ним была завалена строительными отходами, мусором, накопившимся за десять лет. Тогда в Петербурге обнародовали указ: жители могли брать с площади все, что им приглянулось в этих залежах. Результат был замечательный: к вечеру того же дня Дворцовая площадь оказалась очищенной. К сожалению, интерьеры Зимнего дворца, выполненные по проекту Растрелли, не сохранились: их уничтожил пожар 1837 года. При восстановлении в первоначальном виде были воссозданы только фасады дворца.
Другим шедевром творчества Растрелли в Петербурге стал собор Смольного монастыря, в который религиозная Елизавета хотела удалиться в старости. Проект этого монастыря был задуман Растрелли как великолепный архитектурный аккорд, в котором центром композиции становился собор. Но после смерти императрицы строительство замерло, поскольку новая царственная заказчица была поклонницей входящего в моду классицизма. Под наблюдением Растрелли успели лишь подвести под крышу Смольный собор. В 1832–1835 годах его достроил архитектор В. П. Стасов.
Смольный собор - одно из лучших творений зодчества в Петербурге. Другой прославленный архитектор нашего города, Дж. Кваренги, проходя мимо него, всякий раз снимал шляпу в знак почтения перед гением Растрелли. "Здание внутри так красиво по архитектурным линиям и так в нем радостно и светло, что его можно считать одной из лучших русских церковных построек… Собор и здания келий охвачены невысоким забором… а по углам поставлены легкие башенки, точно все это задумано для блестящего празднества" (В. Я. Курбатов. "Петербург").
"Празднество" творчества Ф. Б. Растрелли в Петербурге закончилось с царствованием Елизаветы. Барокко казалось несозвучным новой эпохе - и гениальный зодчий остался не у дел. В 1763 году придворный архитектор Растрелли вышел в отставку, а затем уехал в Митаву - к герцогу Курляндскому Бирону. Умер он в 1771 году - по одним сведениям, в Митаве, по другим - в Петербурге. То, что неизвестно даже место, где умер великий зодчий, означает, что забвение его было полным. Это особенно горько потому, что праздничные творения Растрелли остались его удивительным подарком Петербургу на счастье. "Растрелли дошел в лучших своих сооружениях до полной гармонии и тем сделал невозможной работу в этом стиле мастерам меньшего размаха. Со смертью его наступил конец и самому стилю… Много из сооружений гениального мастера и его учеников уже исчезло, но то, что осталось, кажется неисчерпаемым и по-сказочному блестящим", - писал историк искусства В. Я. Курбатов.
Жизнь в Петербурге при Елизавете Петровне напоминает сказки из "Тысячи и одной ночи". Здесь случаются удивительные чудеса и превращения. Сама судьба императрицы схожа с историей Золушки, и она, попав наконец на праздник жизни, хочет, чтобы он не прерывался ни на миг.
Придворная жизнь в Петербурге действительно представляла собою нескончаемый праздник. Императрица женственна, хороша собою, любит наряды - после нее остался гардероб из одиннадцати тысяч платьев! Редко наряд надевается дважды, а меняются они по два-три раза на дню. Балы чередуются с маскарадами, фейерверками, спектаклями. В придворный театр приглашены из Италии знаменитые художники-декораторы: Дж. Валериани, Д. Градицци. Замечательного расцвета достигли прикладные искусства: в столице открываются все новые мастерские, прибавляется работы у ткацких мануфактур, все дорогое, изысканное пользуется постоянным спросом.
Почти так же, как наряды, императрица меняет дворцы. Их строят для нее за несколько дней - и на несколько дней. По этой причине бо́льшая часть их не сохранилась. Она беспрестанно путешествует, и это походит на стихийное бедствие: в Москву из Петербурга следом за нею отправляется бо́льшая часть жителей. Вместе с беспокойной императрицей кочуют Сенат, правительственные учреждения, казначейство. Для этого "великого переселения" из Петербурга в Москву понадобилось девятнадцать тысяч лошадей! Улицы Петербурга успели порасти травой, прежде чем Елизавета, объехав чуть ли не пол-России, вернулась в столицу.
Итак, дворцы возникали и исчезали, как в сказке. Или их переносили, как по волшебству: граф К. Г. Разумовский имел в Киеве дом из семи корпусов, построенный из дубовых бревен. Однажды туда явился сборщик налогов. Оскорбленный граф приказал разобрать дом и перенести в свое имение за несколько сотен верст. Через день на месте огромного дома был пустырь!
Пастух в эти фантастические времена мог вознестись на вершины власти. Думал ли украинский крестьянин Алексей Разумовский, придя в столицу с котомкой за плечами, что станет служить при дворе царевны Елизаветы, приглянется ей своим видом и хорошим голосом, сделается ее фаворитом, а в ее царствование - графом и морганатическим мужем императрицы! Она осыплет Разумовского богатством и титулами, а его младший брат Кирилл после обучения в Европе будет назначен в свои восемнадцать лет президентом Академии наук! Старую мать Разумовских привезут в столицу, нарядят для встречи с императрицей в роскошное платье, наденут высокий парик - и бедная Разумиха, явившись во дворец и увидев свое отражение в зеркальной двери, упадет на колени, решив, что перед нею императрица.
Елизавете, как Гаруну аль-Рашиду, не спится ночами, поэтому к ней тоже приводят сказочниц: рыночных торговок, старух, и они каждую ночь до рассвета плетут свои небылицы; тут же находятся чесальщицы пяток государыни. Видимо, Елизавета никогда не могла забыть обстоятельств переворота, приведшего ее к власти, ночного ареста малолетнего императора Ивана Антоновича и его родителей, поэтому она редко проводила несколько ночей подряд в одном дворце.
А разве не фантастично выглядит светская хроника в "Санкт-Петербургских ведомостях": "После полудня Ее Императорское Величество изволили смотреть учреждение на площади позади императорского дома между несколькими слонами увеселительного боя", - сообщается 20 декабря 1741 года. Или указ 1744 года: на некоторые праздники и придворные маскарады мужчинам являться без масок в юбках и фижмах, одетым и причесанным, как дамы, а дамам в мужских костюмах.
Царице к лицу мужской костюм, отсюда и указ. А слоны в Петербурге появились уже во времена Петра I, их присылал в подарок персидский шах. В 1736 году неподалеку от места, где сейчас стоит Михайловский замок, построили специальный Слоновый двор. В 1741 году посольство шаха доставило еще четырнадцать слонов. Их появление пошло на пользу городу: для того чтобы они могли пройти, пришлось починить мостовые и Аничков мост. На углу Невского проспекта и Лиговского канала для них был построен новый Слоновый двор. В богатое меню этих животных входила даже водка! Не она ли стала виной происшествия, случившегося в 1741 году: "Вскоре после прибытия слоны начали буйствовать, "осердясь между собою о самках", и некоторые из них сорвались и ушли. 16-го октября… утром три слона сорвались и ушли, из которых двоих вскоре поймали, а третий "пошел через сад и изломал деревянную изгородь и прошел на Васильевский остров, и там изломал чухонскую деревню и только здесь был пойман"" (М. И. Пыляев).
Или это случилось потому, что невежественные зеваки во время прогулки слонов бранили их и бросали палки? Указано было объявить обывателям с подпиской: не обижать слонов и слонового мастера, когда он выводит их гулять на Невский проспект.
Вид городских улиц оставался по-прежнему неприглядным. Их приходилось очищать от навозных куч, жителям многократно запрещалось выбрасывать нечистоты на улицы. В Петербурге было запрещено просить милостыню (даже у церквей), хотя по старой традиции милостыню просили арестанты, которых для этого специально водили по улицам. Снова и снова повторялись указы, запрещающие быструю езду по улицам: удальцы, любящие прокатиться с ветерком, убивали и калечили прохожих.
Продолжалась борьба за нравственность: в который раз издавались указы, грозящие карами за разбой, за мытье в общих банях; вылавливали и наказывали доносчиков, которых так много развелось при Анне Иоанновне. Преследовалась проституция: одним из самых скандальных дел в Петербурге стало дело Дрезденши. Некая авантюристка из Дрездена открыла в городе публичный дом и дом свиданий, поставив дело так широко, что слухи и жалобы дошли до императрицы. Дрезденшу арестовали. Она назвала всех клиентов и дам из дома свиданий - и вместе с "девицами" - профессионалками в исправительный дом попало несколько женщин из уважаемых в городе семейств.
Но самой примечательной чертой тех времен было постепенное смягчение нравов. В 1742 году указано не арестовывать и не пытать в Тайной канцелярии тех, у кого в прошениях была допущена ошибка в написании императорского титула; или, например, тех, кто случайно ронял наземь монету с изображением императрицы. Прежде такие проступки расценивались как "оскорбление величества", и при Анне Иоанновне за них жестоко наказывали. Эпидемия доносительства и слежки, существовавшая в Петербурге со времени его основания, пошла на спад.
Фактически отменена смертная казнь. Во время дворцового переворота Елизаветы были арестованы главные деятели царствования Анны Иоанновны: Остерман, Миних, Головкин, Левенвольде. Стоило вспомнить расправу над Волынским за год до этого, чтобы представить, какая им была уготована участь. Арестованных также заключили в Петропавловскую крепость, но не пытали. Сенат приговорил их к жестокой казни: колесованию, четвертованию… 17 января 1742 года на площади перед зданием Двенадцати коллегий соорудили эшафот, и толпы горожан собрались, чтобы поглядеть на знакомое зрелище. Но на эшафоте осужденным объявили, что казнь заменяется ссылкой в Сибирь. "Историк должен заметить, что после кровавых примеров аннинского царствия никто из людей, враждебных и опасных правительству, не был казнен, на допросах никого не пытали", - писал С. М. Соловьев.
Все это имело самые благотворные последствия: общественная атмосфера в царствование Елизаветы, при отсутствии всеобщего страха и принуждения, смягчении нравов, в значительной степени подготовила либеральное правление Екатерины II, наступление "золотого века" дворянства.
Даже условия заключения в страшной Петропавловской крепости стали легче сравнительно с предыдущими и последующими временами. Записки о пребывании в ней оставили немецкие пленники времен Семилетней войны, в которой участвовала Россия, - пастор Теге и граф Гордт. Конечно, тюрьма оставалась тюрьмой, а плен - несчастьем, но пастор добрым словом вспоминал солдат охраны, прислуживавших ему, он не бедствовал, не испытывал физических страданий. Разве можно сравнить его записки с мемуарами узников "просвещенного" XIX или нашего века! А вот отрывок из воспоминаний Гордта, тогда же заключенного в Петропавловскую крепость:
"Офицер… отправился с рапортом в Тайную канцелярию, куда потом ходил обо мне докладывать каждый день. Около 10 часов снова явился… положил на стол рубль и объявил, что велено выдавать мне по рублю в сутки на содержание… Мне из этих денег потом носили еду из трактира… я не мог долго употреблять дурную [тюремную] пищу. Я запасся чаем, кофеем, сахаром, а по вечерам мне приносили на ужин рябчиков и икры. Так как я не мог выносить запах сальных свеч, то мне позволено было покупать восковые.
Я поглядывал в окно, но… только в праздничные дни толпы народа проходили в церковь [Петропавловский собор], которая находилась против моих окон… Я наблюдал, в чем состоит разница одежды русских от костюма других народов; женщины повязывали голову платками, а лица их обыкновенно были до того нарумянены, что мне казалось, я вижу фурий. Все они были закутаны в огромные шубы и почти все в башмаках; некоторые из них даже несли свои башмаки в руках до церкви, и я не мог понять, как они могли так легко ходить по снегу. Но что было очень неприятно, так это колокольный звон, который в России не прекращается, можно сказать, день и ночь… Так что нигде соседство с церковью не доставляет таких неудобств, как здесь…
Мало-помалу офицер и стража привязались ко мне… Раз вечером один из гренадер сказал мне, что если я хочу выйти прогуляться на воле, то увижу весь город иллюминированным; то был один из праздничных дней, которые так часты в России… На одном из бастионов… нам открылся вид всего города; он показался восхитительной картиной; для меня же, давно не видевшего ничего, кроме стен своей комнаты, это было почти волшебное зрелище.
Собор… по архитектуре один из прекраснейших храмов, какие только существуют. Гренадер мой вошел в него вместе со мною; но, по несчастью, дверь захлопнулась за нами так плотно, что мы не могли ее открыть изнутри. Я испугался, как бы бедняга солдат не повесился от отчаяния… Пока он изыскивал средства выпутаться из затруднения, я заметил в свете негасимой лампады две великолепные гробницы: императора Петра I и императрицы Анны, сел в пространстве, разделяющем их, и предался размышлениям о превратностях земного величия. Между тем гренадер мой отыскал маленькую дверцу, при которой стоял часовой, в руку которого я сунул червонец за оказанную нам милость выпустить нас. Мы весело возвратились в наше печальное жилище".
Светское и религиозное образование в Петербурге и вообще в России того времени пребывало в печальном состоянии. Хотя открывались новые школы и различные учебные заведения для дворян, работала Академия наук; хотя религиозная Елизавета строго соблюдала посты и требовала того же от придворных настолько, что канцлер А. П. Бестужев-Рюмин должен был получить разрешение немного смягчить соблюдение поста от самого патриарха Константинопольского.
Но торжественно богослужение проходило только в придворных церквах, а в приходских по большей части было грязно, тесно, священники были очень бедны и невежественны. От человека, принимающего сан священника, требовались лишь свидетельства о начальном образовании и честном поведении. Среди аттестаций столичных священников попадались такие: "школьному учению отчасти коснулся", "дошел до риторики и за перерослостию, будучи 27 лет, уволен". Прихожане в церкви вели себя шумно, а между священниками случались ссоры и даже потасовки.
Не лучше обстояло дело и со школами. Образованных учителей было мало. Характерно воспоминание майора Данилова об Артиллерийской школе того времени (в ней учились дворяне): "Великий тогда недостаток в оной школе состоял в учителях. Сначала… было для показаний одной арифметики из пушкарских детей два подмастерья; потом определили… штык-юнкера Алабуева. Он тогда содержался в смертном убийстве (за убийство. - Е. И.) третий раз под арестом. Он хотя разбирал несколько арифметику Магницкого и часть геометрических фигур, однако был вздорный, пьяный и весьма неприличный быть учителем благородному юношеству. Училища, заведенные при Петре, были тогда заброшены и скорее портили, чем воспитывали молодое поколение, домашнее же образование в высших классах ограничивалось только внешним наведением лоска" (М. И. Пыляев. "Старый Петербург").
Картина грустная. Но примечательно, что именно в это время в Петербурге жили первый великий русский ученый - М. В. Ломоносов и первая святая нашего города - Ксения Петербургская. Мы помним, что для упрочения положения Петербурга в глазах России основатель города приказал перенести сюда мощи святого Александра Невского. Князь Александр Невский, воитель за Русскую землю, был близок сердцу самого Петра Великого и его представлению о долге государя. "С XVIII века Св. Александр в официальном почитании затмил и даже вытеснил почти всех святых князей. Император Петр, перенеся его мощи из Владимира в новую столицу, в годовщину Ништадтского мира сделал его ангелом-покровителем новой империи" (Г. П. Федотов. "Святые Древней Руси"). Образ Блаженной Ксении Петербургской не сходен с образом победоносного воителя Александра, ее подвиг - иного рода. Ксения Петербургская - юродивая, блаженная.
В пятидесятые годы XVIII столетия на улицах Петербурга появилась странная фигура - женщина в мужской одежде, называвшая себя Андреем Петровым. О ней знали, что она вдова певчего придворной капеллы Андрея Петрова - Ксения. После смерти мужа Ксения раздала все имущество бедным, покинула дом и стала странницей-юродивой. Она бродила по Петербургу, ночуя где придется; ее можно было увидеть в церкви, подпевающей во время службы; она заходила в дома, куда ее звали или где случилась беда, или просто шла по улице, что-то бормоча, погруженная в свои мысли. Так блаженная Ксения прожила в Петербурге около полувека. В городе ее знали и любили: богатые купеческие семьи наперебой предлагали приют, ее зазывали в гости - считалось, что посещение Ксении приносит счастье. Говорили также, что по ее молитве совершаются чудеса. Она была прозорливицей. Блаженная Ксения предсказала смерть императрицы Елизаветы, неожиданную для всех. Накануне ее кончины Ксения обходила город со словами: "Пеките блины", вся Россия будет печь блины, справляя поминки по Елизавете.
В житии Ксении Петербургской мы найдем немало свидетельств ее прозорливости, силы ее молитвы, однако в нем не сохранилось имен людей, которым она помогала, поддерживала, предугадывая будущее. Но все эти купцы, чиновники, ремесленники, ничем не прославленные обыватели города, канувшие в забвение, почитали блаженную Ксению при ее жизни и после смерти, прибегали к ее заступничеству - и сохранили память о ней для нас. Умерла Ксения, вероятно, в начале XIX века (год ее смерти точно не известен) и была похоронена на Смоленском кладбище. Через несколько лет началось паломничество горожан на ее могилу - и с тех пор не прекращалось никогда. Даже в самые жестокие советские годы люди тайком приходили к часовне над могилой Ксении Блаженной, оставляли записки или просто молились, прося ее о помощи и заступничестве. И она помогала… Свидетельств тому немало - и каждый, кто входит в эту маленькую часовню, чувствует, что это особое место, что оно "живое".
В 1989 году Блаженная Ксения Петербургская была канонизирована. "Не стоит город без святого, селение без праведника" - кажется, именно жизнь св. Ксении в Петербурге, таком разнородном в своих началах, придала душе города необходимое тепло, примирила его со старой Россией.
Рассказ о жизни и трудах Михаила Васильевича Ломоносова мог бы далеко выйти за рамки нашего повествования. Мы позволим себе остановиться только на его конфликте с Петербургской Академией наук.