Встретил их худощавый, напоминающий юношу, оберштурмфюрер. На вид ему было не больше двадцати. Над верхней губой пробивалась редкая щеточка усов, а на щеках играл нежный девичий румянец. Однако при ближайшем рассмотрении курьер для особых поручений из специальной команды СД Алоиз Гальфе оказался не настолько юн. Под его остекленевшим взглядом Виктор почувствовал себя неуютно. В нем сквозило холодное презрение к прибывшим с периферии провинциалам. Надменно кивнув головой, он, не оглядываясь, направился к выходу.
Николай молча проглотил обиду и, вцепившись в свой неподъемный чемодан, потащился за ним. На привокзальной площади их поджидали машина и вышколенный водитель. Приняв у них вещи и загрузив в багажник, он, не проронив ни слова, тронулся в путь. Виктор приник к стеклу и с жадным любопытством разглядывал Берлин - город, который в далеком 1916 году укрыл его отца, питерского большевика, от ищеек царской охранки.
За прошедшие два десятилетия с городом и его жителями произошло, казалось, немыслимое. Кучка нацистов, в 20-х годах свившая гнездо в подвалах баварских пивных, за короткий срок сумела вывернуть наизнанку не только Берлин, но и всю Германию степенных и рассудительных Гансов и Гертруд. Безумные идеи пещерного национализма, подобно тифозным вшам, заразили души прагматичных немцев. В мрачных каменных джунглях, продолжавшихся называться Берлином, множилось и набухало чудовищное зло. В сентябре 1939-го оно лопнуло, как гнойный нарыв, и залило зловонной коричневой жижей мирные города Европы.
Виктор, сжав кулаки, всматривался в город и пытался найти ответ на вопрос: как могло произойти столь невероятное превращение целой нации в кровожадное чудовище? Как?! Серые стены домов, мрачные лица немцев были немы и безлики. Он замкнулся в себе и перестал обращать внимание на неугомонного Николая. А тот живо реагировал на то, что происходило вокруг, и тормошил вопросами Гальфе. Тот отделывался общими фразами. За несколько километров до Ораниенбурга водитель свернул на лесную дорогу. Она закончилась перед металлическими воротами.
Их створки бесшумно отворились, и машина въехала на территорию особой зоны "Цеппелина". Она мало походила на те, что Виктору приходилось видеть в разведшколах Пскова, Риги и Вяцати. Вместо привычного плаца перед главным корпусом раскинулся пышный розарий. Прямые, как стрелы, дорожки были посыпаны золотистым песком. Сам замок-штаб и примыкающие к нему постройки дышали патриархальной стариной и напоминали загородный пансионат для заслуженных ветеранов партии. Лишь частые глухие хлопки, доносившиеся из подземного тира, где будущие суперагенты и супердиверсанты вострили себе глаз и набивали руку, нарушали благостную тишину и напоминали: здесь находится лагерь особого назначения Главного управления имперской безопасности.
В холле гостиницы Виктора и Николая встретил детина с непроницаемым лицом и проводил в номера. Не успели они расположиться, как в коридоре послышался шум шагов. Вместе с Гальфе появился рыжеволосый крепыш среднего роста с фигурой борца и холодным взглядом профессионального убийцы. Это был начальник лагеря особого назначения гауптштурмфюрер СС Зигель. Окинув новобранцев цепким взглядом, он без предисловий принялся вколачивать им, как гвозди в доску, правила поведения. Они оказались драконовские.
Утро следующего дня для Попова и Волкова началось с раннего подъема и энергичной зарядки. После завтрака последовали изматывающие душу беседы-допросы, чередовавшиеся с занятиями по шифровке и дешифровке материала, радио- и минно- взрывному делу. Свободное время оставалось только на сон. С утра и до позднего вечера им, как белкам в колесе, приходилось крутиться в бесконечной череде тренажей.
Короткий перерыв наступал после ужина, и Виктор с Николаем использовали его, чтобы собрать информацию о загадочном "лагере особого назначения". Но завеса тайны в нем была такова, что кроме фамилии начальника лагеря Зигеля, его заместителя Родентала и периодически наезжавшего из Берлина штурмбанфюрера Курека, контролировавшего ход их подготовки, они практически ничего не узнали. Это был "международный учебный лагерь" для элитных агентов Главного управления имперской безопасности, которые затем засылались не только в СССР, но и в Великобританию, США и другие страны, где имелись интересы Германии.
Единственной нитью, связывавшей Виктора и Николая с внешним миром, был Курек. С постоянством маятника Фуко он ровно в 9:00 появлялся в классе и шлифовал с ними детали будущего задания. Оно состояло в том, что после десантирования и легализации в Москве группа "Иосиф" - такое кодовое название в "Цеппелине" получила группа Попова - Волкова - должна завербовать Лещенко под американским флагом и затем организовать через него поступление развединформации о планах советского командования и настроениях партийных вождей.
К лету 1943 года, когда блицкриг вермахта против Красной армии провалился, в германской разведке не питали иллюзий, что чиновник такого ранга, как Лещенко, согласится сотрудничать с ней даже за огромные деньги. Поэтому Курек и Грефе полагали: предложение от союзника России - США, подкрепленное солидным счетом в швейцарском банке и обещанием о его выводе после выполнения задания во Флориду или Калифорнию, пересилит страх Лещенко перед НКВД.
Это была только одна часть задания. Вторая, на которую их нацеливал Курек, состояла в проведении теракта против Кагановича, а при удачном стечении обстоятельств и против самого Сталина. Перед глазами Виктора и Николая уже рябило от тайного арсенала убийств, когда спецы из Главного управления имперской безопасности, наконец, остановились на бесшумном пистолете, распыляющем отравляющий газ. К нему прилагались ампулы с антидотом, который Виктор и Николай должны были принять перед тем, как совершить теракт. Позже в лаборатории НКВД при исследовании содержимого ампул специалисты установили: в них находился медленно действующий яд. В "Цеппелине" не считали нужным оставлять в живых агентов после выполнения ими задания.
Шел одиннадцатый день подготовки. 18 июня не предвещало ничего необычного. Разве что на этот раз не приехал Курек, поэтому после завтрака Виктор с Николаем отправились в лабораторию, заняли места в специальных кабинах, когда на пороге появился запыхавшийся Гальфе. Он потребовал следовать за ним. К удивлению Виктора и Николая, они прошли на вещевой склад. В глазах рябило от военных мундиров: советских, английских, французских. Судя по ассортименту, гитлеровская разведка пока еще работала с размахом и фантазией. Гальфе поторопил их с переодеванием. Виктору достался мундир советского летчика-капитана, а Николаю - старшего лейтенанта-артиллериста.
Поскрипывая новыми сапогами, Виктор и Николай едва поспевали за Гальфе и терялись в догадках о том, что их ждало в кабинете Зигеля. Там, к своему удивлению, они встретили Курмиса. В глаза бросилось новенькое серебряное шитье на его погонах. Звание штурмбанфюрера сделало его будто выше ростом. Сухарь Курмис на этот раз повел себя простецки, крепко пожал им руки и, осмотрев их в новой форме, остался доволен. Зигель не проронил ни слова. Он свое дело сделал, дальнейшая судьба подопечных теперь зависела от воли берлинского начальства. Курмис тоже не был склонен к разговору - время поджимало - и вместе с Виктором и Николаем поспешил к машине.
По дороге в Берлин он сообщил о предстоящей беседе с самим руководителем "Цеппелина" - оберштурмбанфюрером Грефе и затем перешел к инструктажу. Виктору Курмис рекомендовал при докладе основное внимание сосредоточить на личности Лещенко, его сильных и слабых сторонах, характере отношений с Кагановичем и другими большевистскими вождями. Последние детали доклада Грефе были обговорены, когда впереди возникла мрачная громада Главного управления имперской безопасности. Машина скользнула под полосатый шлагбаум и остановилась на служебной стоянке.
Они сошли на тротуар, Курмис еще раз пробежался по ним придирчивым взглядом, ничего не сказал и, махнув рукой, направился к третьему подъезду. Виктор и Николай присоединились к нему. На входе дорогу им преградил часовой.
Его каменная физиономия треснула, когда перед ним появились двое в форме советских офицеров. С особым усердием он взялся за проверку документов. Она затягивалась. На часах было 10:20. До встречи с Грефе оставалось десять минут. Курмис поторапливал часового, а тот продолжал ворошить списки лиц на пропуск. Виктору надоело смотреть на эту возню. Он отвел взгляд в сторону, в глаза бросилось объявление: "21 июня состоится матчевая встреча по футболу между сотрудниками 1-го и 3-го отделов". Кивнув на него Николаю, с улыбкой заметил:
- Почти как у нас!
- Это где же? - уточнил тот.
- В НКВД, - хмыкнул Виктор.
Они рассмеялись. Курмис поморщился, но промолчал. А каменная физиономия часового окончательно рассыпалась на куски. Он озадаченно смотрел на двух сумасшедших русских, позволявших себе смеяться там, где берлинцы теряли дар речи. Проверка на том закончилась, они зашли в здание и двинулись по длинному безликому коридору. Курмис, еще не успев освоиться на новом месте, постоянно вертел головой по сторонам, наконец остановился перед обитой черной кожей дверью и, помедлив, распахнул ее. За ней оказалась просторная приемная. Их встретил туго затянутый в ремни адъютант и, сверившись со списком лиц, записанных на прием, пропустил к Грефе.
Пройдя через узкий темный тамбур, Виктор с Николаем оказались в большом квадратном кабинете. Центральное место в нем занимал парадный, во весь рост, портрет Гитлера. Под ним восседал в кресле хозяин - руководитель "Цеппелина" оберштурмбанфюрер Грефе. Он напоминал усталого кота, его движения были по-кошачьему мягкими и пластичным. На невзрачном, землистого цвета лице выделялись глаза - холодные и неподвижные. К удивлению Виктора, Грефе заговорил на сносном русском языке и был немногословен. Короткими вопросами он проверил готовность группы "Иосиф" к выполнению задания и в заключение огорошил заявлением о встрече с всесильным шефом Службы имперской безопасности Германии обергруппенфюрером Кальтенбруннером.
Оставшееся до приема время Виктор, Николай и Курмис провели в приемной Грефе. В 10:45 он появился на пороге кабинета, придирчивым взглядом оглядел их, еще раз напомнил о том, что, прежде чем ответить на вопрос обергруппенфюрера, необходимо внимательно его выслушать, и вышел в коридор. Вслед за Грефе они поднялись на этаж особого сектора Главного управления имперской безопасности. Здесь все, начиная с исполинского часового и заканчивая мрачными серыми стенами коридора, было пропитано духом аскетизма и суровой неподкупности. В приемной Кальтенбруннера, прежде чем войти к нему в кабинет, Грефе суетливо поправил сбившуюся нарукавную повязку и пригладил рукой растрепавшуюся прядь волос.
Имя несгибаемого, беспощадного Эрнста нагоняло страх не только на врагов рейха, но и на соратников по партии. Редкая улыбка на его иссушенном, как кора дуба, лице, испещренном шрамами от ударов шпаги, напоминавшими о временах бурной студенческой молодости, только непосвященных могла ввести в заблуждение. После убийства в 1942-м в Праге английскими агентами группенфюрера СС Гейдриха он жестоко отомстил за смерть своего предшественника. В первый же день после назначения, по его приказу тысячи чехов были арестованы и расстреляны. Потом он железной рукой навел порядок в собственном хозяйстве. Десятки проштрафившихся офицеров отправились на фронт искупать кровью допущенные в работе промахи.
Разоблачение "Красной капеллы" - сети советских агентов, сумевших пробраться в святая святых - Главный штаб авиации и таскавших секреты из-под носа Геринга, показало, что новый глава ведомства настоящий профессионал. В последующем захват большевистской резидентуры и ее руководителя в Бельгии, а еще больше личная преданность, подняли Кальтенбруннера в глазах Гитлера. Фюрер без тени сомнения доверял ему расправы не только над внутренними врагами рейха, но и все чаще полагался больше на его разведывательные доклады, чем на начавшего терять нюх абвер. Агенты Главного управления имперской безопасности активно действовали в Швейцарии, США, Британии и регулярно добывали ценную информацию о планах западных союзников СССР. Но судьба войны решалась не в пустынях Африки, а на Восточном фронте, на бескрайних русских просторах.
До начала операции "Цитадель", которая должна была сломать хребет упрямому "русскому медведю", оставалось меньше месяца. Совещания у фюрера заканчивались одним и тем же: он требовал от разведки одного - проникнуть под завесу тайны и разгадать замыслы коварного Сталина.
Несмотря на массовую засылку агентуры в тыл Красной армии - только весной абвер и "Цеппелин" забросили свыше 240 разведывательно-диверсионных групп, результаты их работы оказались плачевны. Большинство агентов были ликвидированы Смершем в первые же дни высадки. Те же, кому повезло и кто сумел закрепиться, не могли похвастаться результатами. Информация, поступающая от них, носила тактический характер. Поэтому Кальтенбруннер воспринял агента Попова с его родственником - ответственным работником НКПС как дар божий. Вербовка Лещенко открывала прямой доступ к стратегическим секретам Сталина. Эти оперативные возможности Попова и Лещенко оценил сам рейхсфюрер Гиммлер и взял на личный контроль подготовку группы "Иосиф" к операции. Все это выводило работу с ней на такой уровень, что Кальтенбруннер посчитал необходимым своими глазами посмотреть на перспективных агентов.
Они нервно переминались в приемной. Первым в кабинет вызвали Николая. На непослушных ногах он прошел к столу, не помнил, как сел на стул. Ровный тон и деловитость Кальтенбруннера вернули ему уверенность в себе. Разговор вызвал живой интерес у шефа германской спецслужбы. Его занимала не только предстоящая операция, но и более широкий круг вопросов. Кальтенбруннер будто забыл про Грефе и теперь обращался только к Николаю. Он пытался разобраться: почему такой большой отсев среди кандидатов в агенты из русского контингента? в связи с чем происходят их частые провалы? почему невысок уровень добываемой ими разведывательной информации? что надо сделать, чтобы изменить положение к лучшему?
И таких "почему?" и "что надо делать?" Николаю, видимо, пришлось бы услышать еще немало, если бы не телефонный звонок. Кальтенбруннера срочно вызывали в ставку Гитлера. На этом прием закончился. Беседа заняла всего восемь минут. Грефе с Николаем вышли в приемную, и на их лицах Виктор прочел ответ. Так спустя год операция, задуманная советскими контрразведчиками, получила свое развитие.
Из докладной бывшего кадрового сотрудника "Цеппелина" Дуайта-Юрьева (Волкова):
"…В начале доклада Кальтенбруннер интересовался у меня тем, что за человек Попов, как давно я его знаю, как он относится к немецкой разведке? Почему он перешел на сторону Германии? Потом стал расспрашивать про родственника Попова - Лещенко. В каких отношениях Попов находится с ним.
Дальше разговор зашел о работе против большевиков. Кальтенбруннера интересовали причины большого количества провалов немецкой агентуры и низкое качество ее информации. Он спрашивал, что надо сделать, чтобы она лучше работала…"
Схема дислокации разведоргана "Цеппелин"
Часть II
Глава первая
Легализация прошла успешно
Плотные облака, казалось, стелились над самой землей, и в них, словно в вате, тонул надсадный гул моторов крадущегося в кромешной темноте "хенкеля" - самолета из спецэскадрильи рейхсфюрера СС Гиммлера. Ближе к Москве небо прояснилось. Пилоты сориентировались по местности и взяли курс на юг. На подлете к железнодорожной станции Егорьевская они сбросили скорость. Самолет сделал полукруг, прошло несколько секунд, и в ночном небе огромным тюльпаном распустились купола двух парашютов. Вскоре молочно-белая пелена поглотила парашютистов, и они, налегая на стропы, проломили стену из прошлогоднего камыша и приземлились на берегу озера.
20 июня 1943 года в 00:10 дежурный по 47-й радиолокационной станции засек воздушного нарушителя на экране радара и доложил на командный пункт. Спустя несколько минут об этом уже знали в штабе 1-й воздушной армии Западного фронта, а чуть позже - в отделе Смерша. В воздух были подняты самолеты-перехватчики, а на земле солдаты и офицеры из дивизии внутренних войск НКВД по охране тыла армии заняли места в кузовах грузовиков, и две колонны двинулись к станции Егорьевская. К рассвету она и ее окрестности были взяты в кольцо. С восходом солнца группы захвата приступили к прочесыванию леса, где высадились парашютисты.
Поиски их следов продолжались недолго. Гитлеровцы торопились и не потрудились спрятать парашюты - они валялись на берегу озера. На влажном песке отчетливо проступали отпечатки сапог. Розыскные собаки быстро взяли свежий след, он привел к ручью и там оборвался. Поджав хвосты, псы жалобно скулили и виновато поглядывали на проводников. Захватить парашютистов по горячим следам не удалось, и трубки телефонов в штабе поиска раскалились от командного рева начальников.
В то время, когда они ломали головы, где искать парашютистов, в тридцати километрах от Егорьевской двое: капитан-летчик и старший лейтенант-артиллерист вломились в кабинет начальника станции Хорлово и потребовали дать им связь с Москвой. Тот, оглохший от непрерывных телефонных звонков и угроз комендантов эшелонов, махнул рукой на телефон, а сам потухшим взглядом уставился в окно. Заглянувший в кабинет заместитель начальника станции недовольно покосился на нахрапистых офицеров и развернулся, чтобы уйти, но в последний момент задержался. Его взгляд упал на старшего лейтенанта. Тот, развалившись на топчане, лениво ковырял спичкой в зубах. Под его сапогами расплылась большая лужа, а под боком валялся измазанный в грязи и набитый под самую завязку вещмешок. В глазах заместителя мелькнула тень, и он быстренько выскользнул за дверь.
Кабинет начальника станции снова загудел, как пустой барабан, от голоса капитана. Он потрясал трубкой, дергал телефонный шнур и пытался докричаться до телефонистки. Наконец сквозь треск и шум прорвался ее голос, и капитан потребовал соединить его с дежурным по Главному управлению контрразведки Смерш. Мембрана снова отозвалась потрескиванием и свистом. Какое-то время в трубке раздавались неясные шорохи, а затем на удивление ясно зазвучал голос.
Ответил дежурный. Капитан потребовал от него передать комиссару госбезопасности 3-го ранга Королеву, что известный ему Северов вернулся - и не один и что они находятся на железнодорожной станции Хорлово. Пароль для связи он не успел произнести. Дверь распахнулась, и в кабинет ворвались бойцы во главе с младшим лейтенантом. Не нюхавший пороха молоденький офицер, потрясая пистолетом, истошно завопил: "Не двигаться! Руки вверх!"