Большевики прекрасно знали историю Великой Французской революции и всегда опасались военной диктатуры. Поэтому штаб было решено передислоцировать в Серпухов: не особенно далеко от Москвы (менее 100 километров), в городе была 5-киловаттная радиостанция (дальность передачи до 500 верст)11). 20 октября началась активная подготовка к размещению Полевого штаба в г. Серпухов, а уже 28 прибыли первые сотрудники. 1 ноября в ночь на новое место выехали инспекции Высшего военного совета (теперь - инспекции ПШ), остальные управления - после 3 ноября. Комендант штаба А.В. Ремер должен был закончить подготовку к приему служащих 3 ноября - такое заведомо невыполнимое приказание отдали генерал Ф.В. Костяев и комиссар штаба Семен Аралов. 8 ноября руководство Штаба РВСР сообщило начальнику Всероссийского главного штаба Н.И. Раттэлю о своем переводе в Серпухов, в здание бывшей клиники Солодовникова на Московской улице, с 9 ноября. Связь со штабом в Москве в Гранатном переулке (где первоначально дислоцировался Штаб РВСР) прекращалась 9 ноября в 24 часа. Детально прописывались вопросы связи: телеграммы должны были направляться через Центральный телеграф в г. Серпухов "Штаб", пакеты - на Пречистенку, 37 в отделение связи (оттуда нарочным посылаться в Серпухов). Представителем Штаба РВСР для связи в Москве оставался В.Л. Плотников. Выясняется, что центральный коммутатор на Пречистенке, 37 был соединен со Штабом в Серпухове прямым проводом, а кабинет начальника Штаба РВСР в Серпухове был "соединен прямым телефонным проводом с верхним коммутатором в Кремле (курсив мой. - С.В.)". Оговаривалось, что кроме непосредственной связи по телефону Штаба РВСР в Серпухове с Москвой переговоры можно вести "и обычным путем через городскую телефонную станцию"; телеграфная связь "должна производиться через Центральную Московскую станцию, обычным путем требуя провод в Серпухов - Штаб по юзу".
Организация Полевого штаба осложнилась ссорой Теодори и Костяева: генерал изменил организацию Ставки, по мнению генштабиста, "вопреки элементарным военным требованиям" и опыту Первой мировой и Гражданской войн. В принципе это осложнение отношений не помешало организации работы: в отличие от остальных управлений Полевого штаба РУ и ЦУПВОСО дислоцировались не в Серпухове, а в Москве. 2 ноября Аралов (документ также подписали врид начальника штаба и комендант ПШ - 26-летний военный специалист А.В. Ремер) заявил в отношении Хамовнической районной жилищной комиссии, что последняя выселяла сотрудников Ставки из занимаемых квартир и это явление приобрело "эпидемический характер". Аралов потребовал от комиссии прекращения незаконного выселения сотрудников, по сути пригрозив разбирательством дела в Госконтроле. В ответ член Президиума Хамовнического совета В. Яремов и члены районной жилкомиссии не только направили резкий ответ Аралову, но и обратились с просьбой о призвании "к порядку представителей центральных ведомств" непосредственно в ЦК РКП(б), ссылаясь на обстоятельство, что "систематическая протекция" руководства Полевого штаба расселению своих сотрудников в домах рабочих "противоречит интересам" последних и, главное, "не вызывается необходимостью, ибо советские служащие переселяются не в худшие условия". А в Серпухове А.В. Ремер серьезно поссорился с местным советом, тормозившим реквизицию помещений. В результате спешки с размещением Полевого штаба и его сотрудников появилось дело по обвинению сотрудников Ставки "в незаконной реквизиции мебели у граждан г. Серпухова". Следствие разделило вину между сотрудниками штаба, жилищного отдела Серпуховского совета и милиционерами, "помогавшими" производить реквизиции. Серпуховский совет затаил в душе на сотрудников штаба, что называется, "некоторое хамство". Впоследствии на Полевой штаб жаловалась Серпуховская партийная организация, что не могло не отразиться на положении штаба. Да и жители города относились к ПШ резко отрицательно: "Серпухов - городишко маленький, о том, как живут сотрудники Полевого штаба, знают все" (А.А. Антонова, 3 января 1919 г.). Поражала разница как в жилищном положении сотрудников штаба и рабочих, так и - особенно - в их продуктовом снабжении. К генштабистам Полевого штаба рабочие, с которыми общался Антонов, относились недоверчиво, а то и вовсе "враждебно". Некоторые заявляли даже, что все генштабисты, получающие в глубоком тылу красноармейский паек и такие же пайки для членов семьи, - "белогвардейские офицеры, которые впоследствии будут расстреливать рабочих, а теперь их откармливают". 3 января 1919 г. А.А. Антонов сделал оговорку по Фрейду: "может быть, все это сплетни, но несомненно, что повод к этому дают сами специалисты, имеющие тенденцию рассматривать себя наподобие привилегированного офицерского сословия". Даже в июне 1919 г. Аралову приходилось отстаивать штаб от напора Серпуховского совета и стоящего за ним Моссовета в ЦК партии. К чести комиссара Полевого штаба, он решительно отверг наветы и прикрыл своих сотрудников, предельно тактично уточнив: "сама апелляция в РВСР и ЦК для меня кажется излишней и мало обоснованной".
По свидетельству Г.И. Теодори, под его руководством за 24 дня - к 11 ноября 1918 г. - ПШ был сформирован. Данные, приведенные генштабистом, подтверждаются источниками: 1 ноября для приема имущества и средств Полевого штаба (бывшего Высшего военного совета и Оперода) руководством Полевого штаба была назначена комиссия под председательством начальника Организационного управления полевого штаба В.В. Даллера в составе членов - Рейтера (Оперод) и Берзина (командир отдельного взвода охраны). Комиссия обязывалась к 7 ноября закончить проверку и донести об исполнении. А 11 ноября (дата окончания реорганизации) приказом № 49, "ввиду переформирования Штаба Революционного военного совета Республики в Полевой, занятия во всех управлениях штаба приказывалось вести ежедневно с 9 до 14 часов и с 16 до 20 часов. Во время перерыва с 14 до 16 часов во всех управлениях штаба должны оставаться кроме дежурных один из ответственных работников и один письмоводитель".
Но сразу ли была налажена работа штаба? Нет - по свидетельству военного комиссара при помощнике начальника ПШ Г.Л. Прейсмана, он приехал для работы в Полевом штабе в середине ноября 1918 г. В это время "работа в полной мере не производилась, т. к. для деятельности управлений штаба не хватало технического оборудования и необходимой мебели, а для сотрудников не было квартир. Большая часть сотрудников ходила по городу, вторгалась в квартиры и занимала их без всякого на то разрешения власти. Со стороны Серпуховского совета не было никакого содействия, у жилищного отдела было только 2 агента. Учета свободных комнат не было. Коменданту не удалось наладить отношения с советом. Положение было нетерпимое. Перед С.И. Араловым и Костяевым встал вопрос о принятии каких-нибудь чрезвычайных мер, но все же решили установить контакт с местной властью". О том, какой "контакт" установили, мы уже знаем…
25 декабря 1918 г. для регистрации служивших в Полевом штабе бывших офицеров по распоряжению С.И. Аралова не позднее 28 декабря руководители подразделений Полевого штаба обязывались доставить в двух экземплярах листы на бывших офицеров. К 28 декабря Аралов, конечно, ничего не получил: списки бывших офицеров Полевого штаба (а также Реввоентрибунала) составили и направили в Особый отдел ВЧК только 17 января 1919 г. К этому моменту Особый отдел затребовал более подробные сведения, но Аралов разрешил отложить выполнение требования военной контрразведки "во избежание путаницы". 2 марта анкетные листы на бывших офицеров - сотрудников Полевого штаба - получил заведующий Серпуховским отделением Особого отдела С.М. Постнов.
Что представлял собой Полевой штаб к концу 1918 г.? 12 декабря 1918 г. вышел приказ по ПШ, характеризующий сложившуюся за месяц обстановку в этом органе военного управления. Ф.В. Костяев констатировал, что в ряде управлений наблюдались "нерадение и даже неисполнение… приказов" (это касалось не только распоряжений служебных, но и бытовых); систематическими стали нарушения субординации; подписи Костяева и Арапова ставились под распоряжениями, которые фактически ими не отдавались. Костяева особенно коробило то, что без его ведома была произведена выдача крупной суммы денег, причем расход произвели не по назначению (начальник ПШ узнал об этом случайно и не был удовлетворен данными ему объяснениями). Руководители Ставки предупреждали, что впредь по каждому такому случаю будет проводиться служебное расследование, а "виновные привлекаться к ответственности".
Характеризуя работу штаба, Костяев заметил, что "некоторые управления страдают крайним бюрократизмом". Бывали случаи, когда подавались "на подпись телеграммы, по которым было уже все исполнено и проведено в жизнь", а ответственные за это лица даже не были в курсе. Проведение в жизнь самых простых распоряжений требовало от Костяева "особых распоряжений и усилий" (так, потребовалось четыре приказания для получения в штаб газет); доклады по основным вопросам представлялись, в большинстве случаев, "в необработанном виде без должных справок", резолюции начальника штаба не проводились в жизнь. Костяев требовал от всех начальников управлений и чинов ПШ "обратить на работу штаба должное внимание" и представлять "по важнейшим вопросам" исчерпывающие доклады "со всеми справками". Для уничтожения бюрократизма руководство Ставки стремилось назначить во всех управлениях ответственных за исполнения распоряжений лиц.
Многие сотрудники, по мнению Ф.В. Костяева, не были способны отделить вопросы, "имеющие значение для устройства наших вооруженных сил, от… совершенно мелочных", притом что почти любой важный военный вопрос крайне запущен. Непрофессионализм не удивителен: по наблюдениям генерала, "чьим-то распоряжением" к службе связи прикомандировали "несколько лиц, совершенно не годных в отношении связи".
Генерал Костяев отмечал также, что в некоторых отделениях и управлениях часто крутятся посторонние. Это станет одним из факторов предельной придирчивости к военным специалистам Полевого штаба их "политических контролеров" - военных комиссаров - и поводом для чисток.
Последствия приказа Ф.В. Костяева от 12 декабря 1918 г. были, очевидно, весьма скромными: начальник Полевого штаба констатировал это ровно через месяц. И удивляться нечего, что и очередное напоминание прошло впустую - в приказе от 12 января 1919 г. Костяев пригрозил не преданием суду виновных, а максимум "отрешением от должности". 12 января 1919 г. последовал новый приказ начальника Ставки. В нем говорилось: "За последнее время некоторые безответственные лица из числа служащих штаба позволяют себе критиковать работу как в Полевом штабе, так и на фронтах, не имея для этого оснований и абсолютно никакого права. Вообще же должен заметить, что в штабе развелась излишняя болтливость и главным образом среди плохо ориентирующихся в обстановке, совершенно подчас с нею незнакомых и мало что делающих, а во время занятий прогуливающихся из одного управления в другое и устраивающих иногда в отделениях небольшие собрания. Считаю долгом предупредить всех служащих штаба, что в полевых штабах, особенно при главном командовании, всякая болтливость, особенно еще соединенная с ничегонеделанием, вредит только боевой работе штаба, что особенно важно в настоящий момент, когда мы переходим к правильно организованной работе на фронтах и к созданию регулярной армии. Объясняя эту болтливость исключительно непониманием того большого дела, к которому мы приставлены, предупреждаю, что впредь лица, замеченные в этом, будут привлекаться к законной ответственности". В Москве, в Регистрационном управлении, дела обстояли немногим лучше: 2 февраля 1919 г. консультант РУ Георгий Теодори просил комиссара связи Полевого штаба Коростылева решить вопрос с висящими в здании РУ на Пречистенке "в хаотическом беспорядке" проводами, т. к. при желании противник мог организовать прослушивание переговоров сотрудников.
По свидетельству А.А. Антонова от 12 января 1919 г., "пользуясь родственными отношениями и попустительством", сотрудники разгуливали по отделениям, в результате чего "все, что делается в каком-либо из уголков штаба", становилось известным "всем". И это вопреки декрету Совнаркома от 17 июля 1918 г. "О воспрещении посещения правительственных учреждений посторонними лицами", принятому, между прочим, по письменному докладу Льва Троцкого. В довершение всех бед, политические комиссары также были далеки от "агнцев": случалось, они ходили на свидания со штабными сотрудницами (правда, вроде бы на поводу у них не шли). Из коммунистов без предварительной подготовки могли вести агитационную работу человек 6–7. К тому же коммунисты Полевого штаба не пользовались авторитетом у серпуховских рабочих, негативно настроенных вследствие полуголодного существования и особенностей размещения ПШ в городе не только к штабу, но и к Советской власти в целом. Направленный в начале января Лениным в Полевой штаб для анализа обстановки Антонов докладывал, что "среди сотрудников… должны быть шпионы" и что комиссары не могут с ними бороться: они обязаны заботиться прежде всего не об очистке Ставки "от подозрительных лиц", а о том, "чтобы не осложнять отношений с генштабистами". Этот вывод Антонов сопроводил ритуальной оговоркой о необходимости использования военных специалистов и создания для них нормальной рабочей обстановки, при которой офицерам и военным чиновникам не придется отрываться "от военного дела пустяками, постоянными придирками и т. д.".
По наблюдениям А.А. Антонова (доклад от 3 января 1919 г.), в Полевом штабе декрет о запрете на совместную службу родственников зачастую обходился - вслед за военным специалистом в штаб попадали "его жена, сестры, братья, дочери, сыновья и пр.". Местные "советские бюрократы" "часто и сами пошли на работу для того, чтобы "пристроиться" и… "пристроить" своих родственников". Парадоксально, но, высоко оценив значение декрета о родственниках в отношении спецов, Антонов заявил: принимая во внимание малочисленность коммунистов, "если у настоящего партийного работника есть дельный родственник - тоже коммунист, - то почему бы не работать вместе".
Для исследователя, внимательно работавшего с документами В.И. Ленина и его секретариата (РГАСПИ, ф. 2 и 5 соответственно), не является секретом любовь главы советского правительства отправлять доклады в архив с пометой "Совершенно секретно". Ленин ставил такие пометы, чтобы можно было при необходимости быстро получить необходимый документ. Ситуация с документами, на которых Ленин не оставлял никаких помет, сложнее: возможно, председателя Совнаркома не заинтересовало содержание, а возможно, напротив, крайне заинтересовало. Судя по резолюции, доклад А.А. Антонова Ленин оставил в своем личном пользовании, чтобы иметь компромат как на сам Полевой штаб, так и на руководителя военного ведомства в целом - Льва Троцкого. Что за председатель РВСР, если он проморгал (или покрывает?) шпионаж в собственной вотчине?