Еврейская эмансипация является поразительным историческим явлением. В исторически очень короткий срок (1 век) большой слой европейского еврейства отказался от своего образа жизни, как бы специально созданного, чтобы отгородить его от других народов, и принял образ жизни окружающего европейского населения. Создаётся впечатление, что история сжимала пружину отчуждения вокруг еврейства, чтобы тем сильнее дать ей распрямиться. Это был переломный момент в истории взаимоотношений евреев с другими народами. Может ли такой внезапный переворот быть полностью объяснён ростом экономического влияния и более тесными экономическими связями, на которые мы указывали в начале параграфа? Вряд ли! Богатым, а особенно богатейшим евреям эмансипация не очень-то была нужна. Например, основатель банкирского дома Ротшильдов, Амшель Ротшильд, был принят при дворе в Вене, при этом подчёркивая свою верность всем ортодоксальным ритуалам - и это вызывало некоторое любопытство, но и уважение. От эмансипации выиграли скорее бедные евреи типа Мендельсона.
Очень скрупулёзный исследователь духовной жизни еврейства Гершом Шолем положил начало изучению другого, религиозного и духовного, аспекта этого движения. Он связан с одним религиозным движением того времени, с так называемым саббатианством. В1665 г. еврей из Малой Азии Саббатай Цви объявил себя Мессией и имел довольно большой успех, вызвал значительное движение, причём не только в Оттоманской империи, но и в Европе. Многие евреи в Амстердаме и Гамбурге продавали своё имущество, чтобы отправиться на Восток и примкнуть к новому Мессии. Были распространены различные ожидания, связанные с 1666 г. Но существовало течение, которое, основываясь на книге Зогар предсказывало появление Мессии в 1648 г. - время успеха Саббатая Цви. Это было время всеобщих религиозных исканий в Германии, только что кончилась 30-летняя война, в Англии начиналась революция, в России назревал раскол. Мистические течения разных стран и народов влияли друг на друга. Секретарь Лондонского Королевского Общества Ольденбург писал Спинозе: "Здесь все говорят о возможности возвращения евреев на свою родину… Если эти надежды сбудутся, то это произведёт переворот". На волне этого возбуждения Саббатай Цви направился в Турцию, чтобы обратить в свою веру султана. Но там он был схвачен турецкими властями, посажен в тюрьму, в результате отрёкся от своих притязаний и даже перешёл в ислам, приняв имя Мухамед Эфенди. Новое направление всему течению дал известный тогда молодой талмудист Натан из Газы. Он выдвинул мистическую концепцию, согласно которой Мессия, прежде окончательного торжества, должен совершить труднейший из своих подвигов: сойти в царство Зла и Нечистоты, чтобы извлечь пленённые там божественные "искры". Этот подвиги совершил, по его мнению, Саббатай Цви, не только не опровергнув этим, но именно подтвердив своё избранничество. Более радикальные выводы из этого учения заключались в том, что все евреи должны стать марранами (марраны - испанские евреи, внешне принявшие христианство, но тайно продолжавшие следовать иудаистическому Закону). Все должны спуститься в бездну Зла, чтобы преодолеть его изнутри. Последователем этого учения был еврей из Салоник Яков Франк, переселившийся в часть Польши, принадлежавшую Австрийской империи, основатель секты "франкистов". (Франками назывались в Турции евреи из Салоник, так что его имя собственно означает "Яков из франков".) Следуя примеру Цви, Франк принял католицизм вместе с большой группой последователей, которые все получили польское дворянство высокого ранга. Он учил, что теперь отменяется старая Тора, грех может быть свят, приобретает новый смысл высказывание Мишны, что Бога надо почитать и "дурными страстями". Каждый должен взять на себя грех марранства, сердце и уста не должны говорить одно и то же. Франк учил: как праотец Иаков обманул своего отца, надев звериную шкуру, так и мы должны надеть одежду христианина, чтобы быть успешнее в нашем обмане. То, что в учении саббатиан называется "бездной Зла и Нечистоты", вполне соответствует представлению ортодоксального еврейства об окружающем мире и населяющих его народах. Тогда "погружение в Бездну" представляется мистическим аналогом эмансипации, её духовным предвидением. Или наоборот, эмансипация - практической реализацией мистического видения.
Близкую мысль высказывает Гершом Шолем. Он считает, что саббатианство сыграло большую роль в подготовке реформы иудейства и приобщения его к идеям просвещения в XIX в. Шолем пишет: "Теперь (конец XXI и XIX в.) стремление к революционизированию не должно было искать выхода в практике "святого греха", но могло найти выход в перестройке жизни".
Сам Франк известен только как пророк или идеолог. Приняв католичество, он продолжал проповедовать своё учение, имел последователей, тайно следовавших его доктрине, но принадлежавших и к ортодоксальному иудаизму. Его учение было смесью иудейской мистики с нигилизмом: предсказаниями и призывами к уничтожению, нисхождению в бездну так, чтобы ниже уже нельзя было опускаться. Он учил, что пути вверх и вниз сходятся, святое и грешное не различаются (в частности, это выражалось в нарушении сексуальных норм). Хотя сам Франк периодически посещал мессу, его учения всплыли наружу, и он был приговорён к заключению в крепость в Ченстохове. Оттуда его освободила война, и после очередного раздела Польши он переселился в местечко Офенбах в Австрии. Он умер в 1788 г. и ещё перед смертью говорил: "Я пришёл, чтобы освободить мир от всех законов и заповедей. Всё должно быть разрушено, чтобы бог явился". Уже поколение младших последователей Франка принимало участие в движении эмансипации. Это, как говорят исследователи, является сильным затруднением при исследовании всего течения. Именно желая быть настоящими "просвещёнными" (в принятом тогда смысле этого слова) европейцами, они не только стремились всячески скрыть свои франкистские истоки, но и даже уничтожили ряд франкистских документов, стыдясь их мистического радикализма.
Шолем детально восстановил биографию одного такого выходца из франкистской среды Мозеса Добрушка. Он родился в 1753 г. от родителей, связанных с франкистской средой (или даже прямо принадлежавших к секте). Он, во всяком случае, приходился родственником Франку. В 1775 г. он крестился вместе с несколькими братьями и сёстрами (может быть, под влиянием франкистских идей). При этом он принял имя Франца Томаса Шенфельда (а его жена Элька - Вильгельмины). Крещение, видимо, не нарушило его тесных связей с франкистами. Он играл видную роль в поставках в австрийскую армию, что говорит о его значительном состоянии. Состоятелен был и его отец, вместе с Франком, Поппером и Хенигсбергером имевший монополию на всю табачную торговлю в Австрии. На период после крещения приходится активная деятельность Шенфельда-Добрушки в распространённом тогда масонском ордене "Азиатских братьев". Видимо, благодаря ему был открыт доступ евреям в этот орден (в то время как раньше германское масонство было за крыто для евреев). В те времена участие в масонских ложах было очень существенным этапом при вхождении в "просвещённую" европейскую среду. Другим активным деятелем того же ордена был Гиршфельд. С другой стороны, под их влиянием орден воспринял такие иудаистские элементы символики, как шестиконечная звезда и семисвечник.
Тут наступает некоторый оставшийся загадочным эпизод. В 1788 г. умирает Франк. В кругах его сторонников распространяется слух, что его наследником будет Добрушка. Неясно, то ли ему это положение предлагали, но он отказался, то ли он его добивался и не получил. В любом случае его судьба радикально меняется: он уезжает во Францию и принимает опять новое имя - Юниуса Фрея. Там он отдаётся революционным идеям (но и спекуляциям). Он держит дом на широкую ногу, его сестра выходит за муж за ближайшего соратника Дантона - Шабо. Но когда кружок Дантона был разгромлен, с ними погиб и Добрушка. Он был гильотинирован в 1794 г. Во избежание недоразумений следует заметить, что это был единственный еврей, про которого известно, что он играл активную роль во Французской революции. Но символическую тонкую нить можно проследить: классический иудаизм - саббатианство - идеология европейского Просвещения - Французская революция.
Литература:
Roth С. The Jews in the Renaissence. N.-J., 1959.
Sombart W. Цит. в Гл. 6.
Graetz H. Geschichte der Juden. Bd. II.
Berne L. Briefe. 1927.
Bartels A. Lessing und die Juden. Leipzig, 1922.
Bartels A. Geschichte der deutschen Literatur. Bd. II. Leipzig., 1905.
Fichte Johann Gottlib Beitrag zur Berichtung der Urteile des Publikums uber Franzosische Revolution. Leipzig, 1922.
Perry Thomas W. Public Opinion, Propaganda and Politics in Eigteenth-Century England. Cambridge, Mass, 1966.
Scholem Gerschom Die jbdische Mystik in ihrer Hauptstrumungen. Zurich, 1957.
Gerschom Scholem Du Frankisme au Jacobinisme. Paris, 1981.
Mandel Arthur Le Messie Militant. Milano, 1989.
Америка "Еврейская Энциклопедия" СПб., 1911. Т. II.
Антисемитизм "Еврейская Энциклопедия" СПб., 1911. Т. II.
Масонство "Еврейская Энциклопедия" СПб., 1911. Т. X.
Саббатай Цеви и саббатианское движение "Еврейская Энциклопедия" СПб., 1911. Т. XIII.
Пруссия "Еврейская Энциклопедия" СПб., 1911. Т. XIII.
Глава 8
Золотой век ассимиляции
(От Наполеоновских войн до I мировой войны)
XIX век (а точнее, период, указанный в заголовке этой главы) является периодом массового вхождения западноевропейского еврейства (а к концу века - восточно-европейского) в европейскую культуру. Это эпоха усвоения подавляющим большинством еврейства европейского образа жизни, в основном, ещё ничем не омрачённого вхождения евреев и всё растущего их влияния почти во всех сферах деятельности европейского общества. Казалось, что изолированности еврейства в европейском обществе приходит конец, хотя предвестники заложенных в этом процессе трудностей появились тогда же.
Можно всё же выделить несколько областей, в которых еврейское влияние становится особенно заметно и эффективно. Особенно важно, что к традиционной сфере приложения еврейских сил - финансам - присоединяются новые: искусство (особенно литература) и пресса. Благодаря этому еврейское влияние перестаёт быть внешним, центр тяжести переносится на идеологию, точкой приложения этого влияния становится не столько материальная, сколько духовная жизнь европейских народов.
О большом количественном участии евреев в западноевропейском искусстве можно судить по знаменитым, всем известным именам. Таким, например, как композиторы Мейербер, Мендельсон, Малер. В более лёгком и доходчивом стиле по всей Европе гремел Оффенбах (а либретто его опереток писал Галеви). Мировой славой пользовались великие актрисы Сара Бернар и Рашель. Но, пожалуй, наиболее сильным было влияние евреев в литературе, и наиболее ярким эпизодом - их участие в течении немецкой литературы, сложившемся в 20-е годы и получившем название "Молодой Германии". Историк немецкой литературы Бартельс говорите нём:
""Молодая Германия" - это по существу берлинско-еврейский продукт, возникший в салоне Рахель Левин".
Самыми известными деятелями этого течения были Генрих Гейне и Людвиг Берне (Лёб Барух).
В Гейне особенно ярко проявились те противоречия, с которыми приходилось сталкиваться европейским писателям-евреям. С одной стороны, был вынужден творить и добиваться успеха в немецкое национальном искусстве, как немецкий поэт, пишущий на немецком языке. Его яркий талант мог проявиться только в этой форме, а талантливость его несомненна - недаром его переводили и Лермонтов и Тютчев. Но, с другой стороны, он был продуктом еврейского духовного мира, и еврейские традиции не только мешал и ему стать выразителем немецкого мироощущения, но и отталкивали от него. Не обладая непосредственными чувствами, открывающими красоту немецкой природы, языка и культуры, он вынужден был воспринимать их через других. Так, он писал своему другу Мозеру:
"Я могу передавать только восприятие прекрасного другими людьми".
Благодаря этому его стихи лишались непосредственности, были часто подражательными. Даже знаменитая "Лорелея" по фабуле, образам, ритму почти точная копия стихотворения Брентано. Те же причины приводили к тому, что в стихах Гейне такое место занимает высмеивание, переходящее в ругань, часто мало чистоплотную, - элемент, совершенно чуждый поэзии. Его поэмы "Аттатроль", "Германия. Зимняя Сказка" и др. - лишь зарифмованные фельетоны. Этот фельетонный стиль он первый внёс в поэзию.
Гейне были присущи очень сильные еврейские национальные чувства, а в то же время он мог реализовать свой яркий талант только как немецкий национальный поэт. Это порождало в его душе раздвоенность и конфликт. Всё это накладывалось на страстный и раздражительный темперамент и было источником чувства ненависти, всё более подчинявшего себе поэта.
Два предмета ненависти всю жизнь мучили Гейне: немцы и христианство. Он упражнялся, придумывая для немцев клички пообиднее, которые приставали бы, как плевок, вроде "народ-лакей" или "народ-пудель" (Bedientenvolk, Pudelvolk). Он писал, например:
"Гёттингенские жители разделяются на студентов, профессоров, филистеров и скотов. Все они не многим отличаются друг от друга".
Ведь это лишь другой способ сказать, что немцы - скоты. По-существу - что в этом остроумного? Одно из его последних произведений, поэма "Германия. Зимняя Сказка" - кончается тем, что богиня города Гамбурга предлагает ему открыть будущее Германии, но вместо кофейной чашки гадает на ночном горшке. Не в силах выдержать этот "запах немецкого будущего", Гейне бежит. Не раз он высказывает мысль, что все его несчастья произошли из-за того, что борьба Германии за освобождение от Наполеона увенчивается успехом. Ватерлоо - вообще всемирно-историческая катастрофа: "куда лучше, если бы поколотили нас". В письме к своему другу Сете он говорит:
"Всё немецкое мне противно, а ты, к сожалению, немец. Всё немецкое действует на меня как рвотное. Моим ушам отвратителен немецкий язык. Мои стихи противны мне, потому что они написаны по-немецки. Даже писание этого письма мне тяжело, ибо написание немецких букв болезненно действует на мои нервы".
Гейне крестился, как он говорит, "чтобы получить входной билет в европейскую культуру", и это сделало его положение ещё более двусмысленным. Он писал своему другу Мозеру:
"Уверяю тебя, если бы закон не преследовал кражу серебряных ложек, я бы не крестился".
В дневнике он записал стихи:
"И ты приполз к кресту, который ты презирал, который ещё несколько недель назад надеялся втоптать в грязь".
Его первая же трагедия "Альманзор" была, по его собственным словам, неудачной, так как уж слишком проникнута ненавистью к христианам. Первая попытка её поставить кончилась скандалом. В письме Мозеру он говорит:
"Меня одновременно преследуют христиане и евреи. Последние зато, что я не отстаиваю их равноправие в Бадене, Нассау и других дырах. О, близорукие! Лишь у ворот Рима можно защищать Карфаген".
Кто же этот "Рим", от которого он хочет спасти "Карфаген"? Историк Трейчке приводит слова Гейне:
"Есть такие разновидности идей-насекомых, которые долго смердят, если их раздавить. Таково христианство. Этот духовный клоп был раздавлен 1800 лет назад (распятие Христа?!), а до сих пор отравляет нам, бедным евреям, воздух".
Национально-еврейские чувства так часто прорывались в течение всей его жизни, что несомненно, некоторые презрительные выпады против еврейства (обязательно уравновешивавшиеся такими же выпадами против христианства, вроде: "Раввин и капуцин одинаково воняют") не были искренними. Он писал, например:
"О Моисей, рабби Мойше, великий борец с рабством, дай мне гвозди и молоток, чтобы я смог прибить уши наших уютных рабов в чёрно-красно-золотой ливрее к Бранденбургским воротам".
Или уверял, что если бы на свете остался только один еврей, то каждый должен был бы почесть за счастье ехать 100 часов, чтобы только пожать ему руку. Он пишет другу:
"Любовь к строгому и последовательному раввинистическому духу уже много лет таится во мне".
Незадолго до смерти Гейне сказал: "Я вернулся к Иегове". "Краткая Еврейская Энциклопедия" так характеризует Гейне:
"Его произведения меньше всего представляют собой воплощение немецкого национального характера или духа".
Против этого трудно что-либо возразить, но мы сталкиваемся с загадкой, столь часто потом встречающейся, что сейчас уже и не кажется загадочной: как, какими методами и силами удалось выдать чёрное за белое? Убедить немцев, да и всё человечество, что Гейне, враг всего того, что (правильно или неправильно) было дорого немецкому национальному сознанию, по его собственным словам, ненавидевший всё немецкое, - был величайшим, да ещё именно немецким поэтом?
Берне сейчас почти забыт, но тогда его имя произносилось наравне с именем Гейне (и оба были смертельными врагами, раздражённо понося друг друга, вытаскивая на всеобщее обозрение неприглядные подробности личной жизни соперника). Лишь с несколько иными оттенками, Берне мучили те же проблемы, что и Гейне. Один из представителей "Молодой Германии" Вольфганг Менцель писал о нём:
"Для него оправдано всё, что действенно как разлагающий Германию элемент. Он не говорит нам, что же он хочет основать, когда он всё разрушит. Он думает, что об этом позаботятся французы. Нужно лишь сломать эту стену, сделать немцам всё немецкое ненавистным, презренным, смешным, всё французское желанным и помочь чем только возможно тому, чтобы французы стали господами Германии, сначала путём братания, потом - вторжения".
И действительно, Берне, например, всю жизнь ненавидел Гёте. Он писал:
"С тех пор как я себя помню, я ненавижу Гёте".
Он цитирует одно письмо, якобы полученное им:
"Этот Гёте - раковая опухоль на германском теле, а что всего хуже, все считают болезнь за высшее здоровье".
Берне комментирует:
"Как это всё справедливо! (…) Гёте - король своего народа: свергнув его, легко справиться с народом".
С другой стороны, он делится своими мыслями:
"Дурные евреи не хуже дурных христиан (…). Они даже имеют то преимущество, что умнее их (…).У них есть кровь или нет её, но у них нет водянистого сока улиток. Одним словом, они не филистеры. О, горе филистерам…"
В одном письме Берне рассказываете юношеском переживании, по-видимому, сильно повлиявшем на его жизнь. Во время оккупации Германии французами, он должен был куда-то ехать из родного Франкфурта и для этого получить паспорт. Французский офицер, взглянув на него, написал "еврей из Франкфурта".