Я оторопел, едва дождался, пока окажемся за кулисами, бросился к нему: "Что ж ты делаешь?!" А он говорит: "Это напечатано в сегодняшнем номере "Московского комсомольца".
Да, шила в мешке не утаишь. И все-таки мы таили его, как могли, пока не наступила весна. Секреты кончились в мае. Опять Сафи, марокканский порт, и опять кипит работа. Корабль почти готов - что значит "почти", лучше не объяснять, это значит разрывайся пополам, затыкай двадцать дыр и беги за сотней зайцев, а ведь кроме корабля есть и багаж, вода, продовольствие, которое надо собрать, упаковать, погрузить.
У нас был сарайчик на берегу, он по площади примерно соответствовал "Ра-2", и вот в нем мы трудились в поте лица, раскладывали груз в пакеты, пересыпали рисом, чтобы адсорбировалась влага, прикидывали, где и что разместится.
Провианта набиралось несусветное количество, и способствовала этому главным образом жена Тура, Ивон.
Она приносила в сарай самые невероятные морсы, сиропы, соки. Мы ужасались: "Зачем это?" - "Ничего, мальчики, берите!
Вы же будете совсем одни, удовольствий, радостей никаких, а как приятно посидеть в холодке и пососать лимонную конфетку!"
Здесь настает пора сказать хотя бы несколько слов об Ивон, и я это делаю с радостью и глубокой признательностью.
Первым тостом, который мы провозгласили на Барбадосе после прошлогоднего плаванья, был тост за "Леди "Ра". И это вовсе не было формальным актом вежливости: пусть простит меня Тур, я очень его люблю, но временами мне - и не только мне - казалось, что жену его мы любим больше.
Она сама обшивала матрацы, на которых мы спали. Помнила, что Сантьяго предпочитает жесткие зубные щетки, а я - мягкие, что Жорж обожает спать на высокой подушке, а Карло - вообще без подушки. Учитывала наши пристрастия и уважала слабости. Съестное, снаряжение, бухгалтерия - все это лежало на ней, она за всем следила и все успевала.
Наряду с прочим, она еще перестукивала на машинке книгу, которую Тур за зиму не успел закончить и сейчас срочно дописывал, прячась в развалюшке рядом со стапелем.
В день, когда "Ра-2" предстояло крестить и спускать на воду, - опять цитирую записи Андрэ - женщина женщину застала врасплох:
- Ивон, вы ли это? Вы плакали?
- Да.
- Почему?!
Выяснилось, что Ивон только что перепечатала главу, где говорилось о затопленной корме, о сломанных веслах, о ветре и волнах, против которых мы были беззащитны.
Нам было легче, мы только плыли, а волновалась за нас она. И вновь ей выпадал черед волноваться.
Радио сообщило, что церемония спуска - ровно в одиннадцать. Официальные лица прибывали в черных автомобилях, с шоферами в ливреях. Ритуальные брызги козьего молока, шорох и хруст соломы - и судно в голубом море.
Тут же мы его чуть не лишились.
Ветер был свежий, кораблик легкий, с буксирного катера вовремя не кинули конец - и нашу новенькую ладью потащило, как осенний листок, потащило и бросило - прямо на бетонный пирс.
Тур схватился за голову.
"Ра-2" ударило о стенку со страшной силой, благо что носом, загнутый нос спружинил, и судно отскочило от пирса, как мячик. Его подхватили, зацепили и оттащили туда, где ему полагалось намокать.
Это было десятого мая, мы тогда еще не знали, что отплывем только через полторы недели, надеялись, что управимся раньше, - лихорадочно грузились, ставили мачту и мостик. Здесь была допущена ошибка, оснастку лучше не монтировать на плаву: во-первых, как ни осторожничай, все равно рвешь папирус, треплешь его, топчешь, а поправить уже невозможно; во-вторых, корабль впитывает воду сверх нормы, ресурс непотопляемости расходуется ни на что - следовательно, только поспевай, пошевеливайся, набирай темпы.
Последнее утро вижу как сквозь сон: шесть часов, холодно, круглый гостиничный стол. Подробности стерлись из памяти, мне потом их пересказывали, будто постороннему. Оказывается, я был страшно весел и разговорчив, приставал к новичку Мадани, чтобы тот быстрей расправлялся с яичницей: "Ешь, еще неизвестно, когда мы снова будем есть". Мадани ответил: "Я боюсь, у меня случалась морская болезнь". Я расхохотался и не мог остановиться, крикнул второму нашему новичку, Кею: "А ты? У тебя нет морской болезни? А плавать ты умеешь?" - "Извини, не умею". - "Тур, Тур, ты слышишь?!" Тур отозвался спокойно:
- Будем следить, чтоб не свалился за борт. А что касается Мадани - пусть и у врача на "Ра" окажется занятие.
Холл отеля наполнился людьми, были друзья, журналисты, фотографы, любопытные. На пирс вышел паша Сафи, Тайеб Амара, и сказал прощальную речь. Тур тоже произнес речь. Прибыли послы, наш, американский, норвежский, множество дипломатов, народу собрались толпы, пароходы в порту гудели, Ивон ("Уж возьмите, мальчики!") подвесила к потолку хижины ветчину и колбасу, - а мы все что-то доделывали, догружали, распихивали и в суматохе даже не прочувствовали торжественного мига, не заметили, как буксирчик потащил нас к выходу из гавани, - и вдруг, осознав, расслабились, вздохнули облегченно: слава богу, кончилось! Именно не началось, а кончилось, теперь держи курс, считай мили - нормальная мужская работа.
Погода была великолепная, ветер северо-восточный, то, что нам надо. Сафи едва виднелся в дымке. Пора было поднимать парус. Уточнили, как будем это делать, и стали по местам.
Мы с Сантьяго стояли на шкотах, он - справа, я - слева. Я помнил, что это не такое уж сложное дело, и не слишком напрягался, обмотал шкот вокруг бруса и глазел по сторонам. Но я упустил из виду, что веревка свежая, сухая и скользит, и, когда парус пошел вверх, внезапно хлопнуло, рвануло, обожгло ладони, и шкот змеей взлетел в воздух, а левый нижний угол паруса завернулся и бешено заполоскал. Сантьяго растерялся и выпустил свою сторону тоже.
Надо сразу сказать о парусе.
В прошлом году нам с ним сразу крепко не повезло. В первый же день сломался рей, и это повергло нас, неопытных, в ужас, - казалось, нет никакой возможности что-либо исправить. Но и отдаться полностью на волю течения тоже было нельзя, прежде всего потому, что тогда путешествие растянулось бы минимум на все лето. И мы решили попробовать соорудить хотя бы маленький парус, чтобы хоть немножко тянул.
Это был небольшой треугольничек, нижними углами его предстояло крепить к палубе, верхним - к топу мачты. Разумеется, для этого нужно было на нее лезть, я просился, но Норман запретил, сказав, что мачта качается, удержаться на ней трудно, а я недостаточно еще тренирован, и на мачту вскарабкался Жорж, я же в порядке тренировки добрался до середины и подавал Жоржу парусину.
Скорость сразу увеличилась, курс стал постабильней, особенно после того как с четвертой попытки, под руководством того же Нормана, мы привели корабль к ветру.
Однако вскоре Тур заметил вдалеке слева горы, очень большие и едва различимые, это был берег Африки, нам совсем не хотелось с ним встречаться, и, расхрабрившись, мы поставили второй треугольный парус, уже не спереди мачты, а сзади нее.
Тут дело пошло гораздо быстрее, мы понемногу становились записными матросами.
С двумя парусами "Ра" имел вовсе неплохой ход, но штурмана и эта скорость не устраивала, аппетит приходит во время еды.
- Сто миль за два с половиной дня! - ворчал Норман. - Разве это паруса? Парусята!
И вот, обмирая от собственного нахальства, экипаж "Ра" приступил к операции "Грот".
Тур долго совещался с Абдуллой, чем заменить сломанный рей. Разворошили весь запас дерева, нашли подходящую палку, привязали к ней дополнительный усиливающий брус.
На следующий день укрепили шпор мачты слева, еще через день - справа.
Никто не хотел торопиться, все понимали, что любую случайность следует исключить заранее.
С рассвета до темноты возились, прикрепляя парус к рею, и оснащали рей.
Еще раз проверили узлы и крепления брасов - канатов, идущих от ноков рея к обоим бортам.
Начали подъем. Мы с Норманом тянули с бортов, Карло и Жорж - посередине, Тур наблюдал за компасом и удерживал "Ра" на курсе, Абдулла и Сантьяго следили за брасами.
Не боги горшки обжигают - наш большой парус наполнился ветром, крен резко уменьшился, корабль побежал весело и Норман заулыбался:
- Для моряка самое неприятное - штиль и дрейф.
После плавания "Ра-1", слушая мои рассказы, дотошные собеседники иногда спрашивали, почему мы редко работали с парусом, почему на ходу не брали рифы.
Дело в том, что его просто очень трудно, физически тяжело ворочать, поднимать и опускать.
Он огромный, восемь метров в высоту и около того в поперечнике, из натурального хлопка, причем прочности необычайной, в прошлом году за два месяца - ни одного разрыва, и это при колоссальной нагрузке, особенно когда нас разворачивало, - он метался так, что казалось - разлетится в клочья!
А весил он верных полсотни килограммов, сухой, а мокрый - воображаете, сколько? Ставили мы его не меньше сорока минут, а, убирали иногда и полтора часа - смотря какая погода и какое время суток. Ночью, да еще в бурю, парус кружил над нами, как чудовище, мы боролись с ним отчаянно, по трое и четверо повисая на канатах. Однажды Сантьяго, пытаясь взять парус не мытьем, так катаньем, уцепился за нижнюю шкаторину, она предательски провисла, но ударил порыв ветра и Сантьяго взмыл, как Икар. К счастью, его опустило туда же, откуда подняло. А если бы за борт?!
У Сантьяго с парусом вообще были натянутые отношения. Как-то грот заполоскал, а Сантьяго в это время шел на нос. Парус сбил его с ног, Сантьяго вскочил и вновь был сбит, и тут он принял стойку и начал боксировать с парусом. И вышел победителем, поскольку "Ра-1" в ту же минуту лег на курс.
Итак, первый подъем паруса на "Ра-2" был неудачен, но бодрого настроения мы не теряли, убрали парус, закрепили шкоты намертво и снова подняли, он надулся и расцвел над нами, гигантский, с оранжевым диском в центре, похожий на диковинный праздничный флаг.
Как это всегда бывает, праздник длился недолго.
Сразу по выходе из бухты нас качнуло, для пробы, баллов под пять, это было как бы дружеское приветствие нашим новичкам, и они отреагировали моментально: Кей укрылся в хижине, а Мадани прилег на корме с полиэтиленовым мешочком. А затем уже океан принялся и за ветеранов, всерьез, явно желая побыстрее вернуть им форму.
Мы попали в штормовую зону. Нас бешено несло и бешено швыряло. Вновь навалилась усталость, не та, бестолковая, сухопутная, - о ней впору было вспомнить со смехом, - там по крайней мере руки слушались, а здесь давишь на рукоять рулевого весла и не чуешь собственных пальцев, ни согнуть их, ни разогнуть.
Сантьяго попробовал сменить меня у кормила, постоял чуть-чуть, я сказал: "Брось, ладно", - он и без того валился с ног. Минул еще час вахты, четвертый, и мое место занял Жорж, а я спустился с мостика. Тур сидел у входа в хижину, усталый и осунувшийся.
- Спасибо, Юрий.
- Не за что.
- Я доволен, что ты вновь со мной. Сегодня я лишь наполовину человек, думать могу, а работать не получается.
- Ты бы поспал.
- Сейчас никак, сам понимаешь - первый день.
- Ладно, тогда распределим ночную вахту на четверых. Карло, Норман, Жорж и я, а остальные пусть отдыхают.
- О'кей, потом отдохнете вы.
Я вздремнул и был разбужен Карло в два ночи. Ярко светила луна, океан бурлил и пенился, ветер срывал гребешки волн и плескал ими в лицо.
Мы шли неподалеку от берега, временами виднелись огни маяков, держать следовало примерно 225–230°, между западом и юго-западом, как раз на луну - огромная, рыжая, она горела точно по курсу, и я старался подпереть ее носом лодки, однако скоро тучи сомкнулись и нас окутал полнейший мрак.
Когда не видишь волн, вначале встречать их боязно, но быстро привыкаешь, чувствуешь их приближение всем телом и ноги сами начинают подгибаться и выпрямляться, следуя движениям палубы.
Я совершенно замерз, еле-еле отстоял свое, разбудил Нормана и завалился спать, даже не потрудившись раздеться и снять тапочки.
Зачем, зачем мы опять ввязались в это дело? Ну, Тур - понятно, у него гипотеза, а мы-то, остальные, зачем?..
Написал это и подумал: нет, не так. На борту "Ра" нет деления на вдохновителей и исполнителей. Взять хоть меня самого: что мне, казалось бы, до древних мореходов? А вот вспомню о них - и радуюсь, и горжусь, что повторяю их маршрут…
РАССУЖДЕНИЕ ПЕРВОЕ
Плывем из Северной Африки в Южную Америку, без мотора, без гирокомпаса, без локатора, на небольшом судне, сделанном из эфиопского папируса. Плавание не совсем обычное и, естественно, вызывает к себе интерес.
Вопросы, вопросы… Вероятно, из одного их перечня можно было бы составить отдельную книгу: умные, коварные, заботливые, снисходительные, жалостливые, высокомерные, восторженные, - их задавали корреспонденты, родственники, знакомые, друзья, - в первые дни путешествия мы забавлялись тем, что вспоминали свои интервью перед стартом, и хохотали, выяснив, что каждого из нас хоть по разу да спросили:
- А вы когда-нибудь участвовали в подобной экспедиции?
Жорж так отвечал на это:
- Да, конечно, - примерно пять тысяч лет назад.
В этом шутливом ответе гораздо больше смысла, чем кажется.
Я не антрополог, не археолог, не этнограф, и проблемы, которых собираюсь касаться, лежат вне области моих профессиональных знаний. Поэтому пусть всюду, где только можно, мне приходит на помощь Тур Хейердал.
Вот что он пишет в одной из своих последних статей:
"Споры, касающиеся контактов между Старым Светом и Новым, имевших место до походов Колумба, не прекращаются до сих пор. Со временем в науке сложились два противоположных направления: изоляционизм и диффузионизм.
Изоляционисты считают, что два основных океана, омывающие Северную и Южную Америку, абсолютно изолировали Новый Свет от контактов со Старым до 1492 года. Эта школа допускает, что первобытные охотники проникали из азиатской тундры на Аляску в зоне арктического севера - и только.
Диффузионисты, напротив, считают, что существовала единая общая колыбель всех цивилизаций. Они допускают различные варианты плаваний в древнюю Америку из Азии, Европы или Африки в доколумбову эпоху".
Такова суть полемики, возникшей еще в прошлом веке и разгоравшейся все жарче по мере того, как между древними культурами по ту и эту сторону океанов обнаруживались новые и новые черты сходства.
Сходство оказывалось несомненным и необычайным.
"…Пирамидальные постройки, поклонение Солнцу, браки между братьями и сестрами в царских семьях, накладные бороды у первосвященников, трепанация черепа, письменность, система календаря, употребление нуля, ирригация и террасное земледелие, возделывание хлопчатника, прядение и ткачество, гончарное дело, кладка из подгоняемых друг к другу огромных блоков, праща, птицеголовые божества, музыкальные духовые инструменты, камышовые лодки, рыболовные крючки, гробницы, настенная роспись и барельефы", -
Прерываю перечисление, чтобы не утомить вас. В статье Хейердала оно занимает еще чуть не десяток строк. Здесь мумии и там мумии, здесь бумага и там бумага, здесь игрушки на колесах и там игрушки на колесах, - а посредине пучина. Пучина, которую в этих широтах никто не пересекал до Колумба.
Или, может, пересекал?
Изоляционисты - устами самых ярых своих представителей - отвечают безапелляционно и однозначно: "Нет, нет, никогда. Параллели и совпадения случайны. Цивилизации развивались независимо".
Столь же безапелляционны ярые диффузионисты: "Да, да, сколько угодно и кто угодно! Океаны - не помеха! У всех цивилизаций - общая колыбель!"
Стороны неистовствуют, упрекают друг друга в беспочвенности позиций, в отсутствии прямых доказательств, - однако полярность их взглядов лишь кажущаяся. Отправная точка у спорщиков едина, и это подмечено Туром Хейердалом весьма точно:
"И те, и другие рассматривают океаны как мертвые, неподвижные бассейны. Только экстремисты-изоляционисты считают, что эти мертвые водные пространства являются барьерами для перемещения людей в любом направлении, а экстремисты-диффузионисты рассматривают океаны как открытые глади, по которым мореходы-аборигены могли путешествовать в любом угодном им направлении".
Сам Хейердал относится к океанам иначе. Всей своей творческой жизнью, всеми гипотезами и теориями своими он, возможно, обязан тому, что однажды, в молодости, взглянул на Океан иными глазами, чем остальные:
"В тот памятный вечер мы, как обычно, сидели в лунном свете на берегу… Завороженные сказочным зрелищем, мы чутко воспринимали все, что происходило вокруг. Наши ноздри вдыхали аромат тропических цветов и соленого моря, слух улавливал шорох ветра, перебиравшего листья деревьев и пальмовые кроны. Через правильные промежутки времени все звуки тонули в гуле прибоя, - мощные океанские валы несли свои пенящиеся гребни вверх по отмели, чтобы разбить их вдребезги о прибрежную гальку. Воздух наполнялся стуком, звоном и шуршанием миллионов блестящих камешков, затем волна отступала, и все стихало, пока океан набирал силы для нового натиска на упорный берег.
- Странно, - заметила Лив, - на той стороне острова никогда не бывает такого прибоя.
- Верно, - ответил я. - Здесь - наветренная сторона, поэтому волнение никогда не прекращается".
Дело происходило в 1938 году, в Полинезии.
В том давнем январе к берегам острова Таити причалил корабль. На его борту среди других пассажиров был двадцатичетырехлетний студент-зоолог Тур Хейердал с женой. Пассажиры громко пели старинный таитянский гимн: "Э мауруру а вау!" - "Я счастлив".
На Таити Хейердалы сделали пересадку, и парусная шхуна "Тереора" перевезла их на Фату-Хиву, уединенный скалистый островок Маркизского архипелага. Здесь им предстояло испытать счастье во всей его полноте.
Тур хотел сделать прыжок на тысячи лет назад. Последовать на практике призыву "Вернись в дебри", довольно модному в те годы у какой-то части европейской интеллигенции, и посмотреть, что из этого получится. Редко посещаемый, начисто лишенный цивилизации, остров Фату-Хива весьма подходил для такого эксперимента.
Обратим внимание: Хейердал уже тогда был верен себе - отвлеченные рассуждения "на тему о…" его не устраивали. Облюбовав тезис, он тут же стремился взвесить его на руке, опробовать на вкус, запах и цвет.
Хейердалы прожили на острове год. Тех, кто хочет знать подробности, отсылаю к книге "В поисках рая", увлекательной, пронизанной юмором и чуть-чуть печальной. Рай не был найден, и полного счастья не вышло. Бананы не заменили бифштексов, а экзотические "младшие братья" оказались полунищими и полуголодными людьми, которым, увы, не в новинку и религиозные распри, и ложь, и воровство.
И все же Тур нашел на Фату-Хиве гораздо большее, чем то, что искал: