Об этом и говорил дядька Асмунд юному Святославу. Тем более что здесь, восточнее Варяжского моря, язычество Севера сталкивалось с иным, быть может, еще более беспощадным и свирепым врагом - "воинствующим иудаизмом" (М. Артамонов) Хазарского каганата. Тот тоже выглядел выходцем из языческих преданий о нечистой силе. Само слово "иудей" было слишком созвучно с названиями нечисти у скандинавов ("йотун"), латышей ("йодс"), финнов ("йутту") и славян ("юдо"). Сказки о "праведных" рабби, взглядом испепелявших города нечестивых "гоев"-язычников, перекликались с жуткими преданиями об огнеглазых чудищах-Виях. Впрочем, о том, чем был каганат, и какие чувства вызывал у соседей, подробнее поговорим позже.
Пока подведем итог - и христианский мир, и каганат были для язычника земным воплощением тьмы Кромешного мира. В свою очередь, и иудеи, и христиане отлично помнили пророчество Иезекииля о страшном народе Рос. Север, родина русов и вотчина их суровых Богов, в Каббале именовался "вратами Зла". Средневековые христиане верили, что к Северному ветру был прикован побежденный Люцифер.
Все это необходимо помнить. Иначе нам не понять, как смотрели друг на друга языческий Север и иудео-христианский Юг. Иначе нам не понять, какая сила два века бросала свирепые ватаги норманнов и вендов в набеги, главной мишенью которых, особенно в первое время, были монастыри. Иначе нам не понять, почему походы "россов" вызывали такую панику в Константинополе, какую не вызывали, скажем, армии сарацинов, подходившие к его стенам.
И не услышать, чему учил под стальным северным небом жрец Асмунд мальчика-князя
3. Быть воином.
Небо лежит
На остриях копий
Уходящих во тьму.
Велеслав.
Конечно, Асмунд учил воспитанника не только тому, что и от чего должен защищать князь, но и как защищать, как быть полководцем, правителем, воином - князем.
Здесь нам опять предстоит угадывать уроки Асмунда по их следам в жизни и деяниях князя. И будет очень трудно понять тех, кто твердил о князе-грабителе. Может, они просто не могут понять, как это так: воевать и не грабить? Рисковать жизнью - не для добычи? Подобные оценки рисуют скорее тех, кто их дает и тех, кто им верит. Наших современников. Нас.
Но при чем тут Святослав Храбрый?
Законы языческого мира повсюду - от "Речей Высокого" в "Старшей Эдде" и ирландских "Советов Кормака" до индийских "Законов Ману" и самурайского "Буси До", - предписывали воину не стремиться к богатству, не иметь собственности. Исключение делалось лишь для орудий воинского ремесла - нет, орудий служения, жертвоприношения суровым Богам Войны и Власти. Вспомним былинных богатырей - они непременно отказываются от наград за подвиг, бесшабашно прогуливают, раздаривают или жертвуют на храмы дары князя, добычу или найденное сокровище. И поверх "налево поедешь - богату быть" Илья Муромец, усмехаясь, выводит на придорожном камне: "Илья Муромец там ездил, а богат не бывал". Если и есть у них "злато-серебро" - все идет на оружие, на сбрую боевого коня: "Не для красы-басы - ради крепости!".
Все - и враждебные князю-язычнику монахи-летописцы, и прямые его враги византийцы - волей или неволей говорят об удивительном, неимоверном для шкурных наших времен бескорыстии великого князя. Мы еще прочтем летописные строки о том, как равнодушно отказался Святослав от золотых даров византийцев, но благодарно принял оружие. Но сейчас стоит вчитаться в иное. В сотнями людей читаное, но мало кем осмысленное вступление к летописному жизнеописанию Святослава. "В походах же не возил с собой ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав конину, или зверину, или говядину, жарил на углях и так ел". "Не возил… возов" - как это можно было не заметить?! Какая орда грабителей, куда и когда двигалась без возов, кибиток, фургонов? Ведь нужно же куда-то складывать то, ради чего грабитель, бандит, наемник проливает кровь и рискует драгоценной шкурой - добычу?!
Но летопись, при всей неприязни к заклятому язычнику, непреклонна: "не возил", и точка.
О многом говорит и перечень скудных походных кушаний. Хорошо по этому поводу сказал Г. Прошин: " и как обозначена последовательность рациона дружины: на первом месте - конина, то, что всегда с собою, затем "зверина" - дичь, добытая стрелою или копьем на марше. Говядина - мясо, которое могли только реквизировать у населения во время похода, - на последнем месте. Это уже не перечень - это характеристика! Сразу вспоминается суворовская заповедь: "Обывателя не обижай!".
Грабитель? Грабитель, чьи воины предпочитают резать своих коней, тратить время и силы на охоту, чем отнять буренок в ближней деревушке?
Лев Диакон отдает, описывая войну со Святославом, дань обязательным византийским сетованиям на жадность и корыстолюбие варваров (вот уж чья бы мычала!). Но тот же Диакон говорит, что византийские "освободители" в Болгарии разграбили множество церквей(!) и царскую казну (!!). Также говорит он, что простые болгары бок о бок с северными "грабителями" дрались против византийцев. Простите, но кого тогда четыре года "грабили" русы в Болгарии?
Несколько проясняет дело описание Ибн Мискавейхом захвата русами азербайджанского города Бердаа в 944 году. Овладевшие городом русы потребовали от жителей лишь повиновения:
"На вас лежит обязанность хорошо повиноваться нам, а на нас - хорошо относиться к вам".
Русы, по словам Ибн Мискавейха, свое слово сдержали и "вели себя выдержанно". Из описания событий можно заключить, что это еще мягко сказано. Одержимая исламским фанатизмом городская чернь с воплями "Аллах акбар!" нападала - точнее, пыталась напасть, - на русов с тыла всякий раз, когда те выходили из города, чтоб отразить нападение войск местного правителя. Нападения русы отражали успешно, а к выходкам черни относились с редкостным стоицизмом и долготерпением, ограничиваясь тем, что разгоняли оборванных фанатиков. Любопытно, в ответ на какое нападение современный командир приказал бы расстрелять толпу и взял заложников среди гражданского населения? Правильно, читатель, на первое! Русы же перешли к репрессиям, лишь когда обнаглевшие горожане начали нападать на некоторых из них, отделявшихся от соплеменников, и убивать. И даже тогда русы сперва предложили горожанам покинуть Бердаа и отправляться под руку столь горячо любимого ими правителя. Когда же привыкшие к безнаказанности мусульмане не обратили внимания на это предложение - лишь тогда жители города были захвачены в плен. При этом женщин и детей отвели в цитадель, а мужчинам, согнанным в соборную мечеть, было предложено выкупать себя и свои семьи. Наиболее благоразумные, уплатив выкуп, получили возможность покинуть Бердаа и… печать на глине, обеспечивающую их безопасность и сохранность оставшегося имущества. Мужчины, не пожелавшие внести выкуп, - Ибн Мискавейх особо отмечает, что не "не смогшие", а именно "не пожелавшие" - были перебиты, женщины и дети остались в плену завоевателей. Итог печальный, но закономерный. И более того, многие современные жители тех краев, думается, предпочли бы иметь дело с теми древними язычниками, чем с бандформированиями своих земляков и единоверцев.
Как видим, бескорыстие воинов Святослава не составляло исключения. Для руса-воина тех времен завоевание было не разбойным налетом и возможностью личного обогащения. Оно не только давало права, но и накладывало обязанности по отношению к завоеванным. Русы присваивали лишь - "что с бою взято, то свято" - имущество разбитой и как бы замененной ими воинской знати. Мирное же население облагалось данью, часто - не очень тяжелой. Что до суровой расправы с мятежным Бердаа, так ведь и сегодня порядок военного времени однозначно квалифицирует гражданское лицо, с оружием нападающее на солдата, как бандита. К таковым неприменимы нормы обращения с мирным населением, их участь - расстрел на месте. Кстати, тем, кого интересует дальнейшая судьба Бердаа, сообщаю, - русы, благополучно подавив вылазки "моджахедов" и отбив правительственные войска, все же покинули город из-за эпидемии.
Позвольте же поверить не современным историкам, на которых, видать, шапки синим пламенем полыхают. И не отвлеченным толкам Диакона о "варварской жадности". Мы поверим фактам, сообщаемым Ибн Мискавейхом, летописью, тем же Диаконом. А факты говорят, что расширение границ Руси, стяжание славы и жертвенное Служение ратным Богам (у Святослава еще укрепление Древней Веры и объединение славян), были бесконечно важнее русам, чем набивание седельных мешков окровавленным барахлом (захвата сырьевых ресурсов колоний, контроля над нефтяными месторождениями и пр.) - смысл и суть войны для просвещенного человечества XVIII-XXI веков.
Вместе с тем рус воин, рус князь мог - обязан был! - быть беспощадным к нарушителям договора, "ряда", предателям. К тем, кто не выполнял своего долга. Обязанность воина - вооруженной рукой поддерживать миропорядок, а его нарушает не только, и не столько внешний враг - как раз к нему могли быть снисходительны, как мы видели это в первые дни в Бердаа, - сколько клятвопреступник, нарушитель обычаев. Жители Бердаа, приняв покровительство и власть русов, приняли на себя и обязательство повиноваться им. Не выполнив его, они превратились в клятвопреступников. А в глазах руса клятва была одной из важнейших частей миропорядка. Не зря он клялся "доколе мир стоит, доколе солнце светит". На устои мира, на солнечный свет посягал нарушивший клятву, и прощения ему не было. Святослав был воспитан так же. И он мог внушать страх. Мы еще услышим испуганные голоса в войске воеводы Претича в 968 году под Киевом. Мы еще увидим лес кольев под стенами вероломного Филлипополя.
Бескорыстие воина-руса распространялось на саму жизнь. Честь - то есть верность обряду войны - ценилась дороже. Чего стоит знаменитое "Иду на вы!" нашего героя. Сколько не тщились увидеть в нем какую-то военную хитрость, увы… Внезапное нападение всегда выгоднее, всегда безопаснее. Но и богатыри русских былин предпочитают опасность битвы почти беспроигрышному нападению на пьяного, спящего, голого, пешего - одним словом, неготового к бою, непредупрежденного противника: "а не честь-хвала молодецкая!". И здесь - все то же. Не выгода. Не безопасность - своя и воинов. Честь - верность обряду войны. Богам войны.
Помимо бескорыстия, предписывал древний обычай человеку воинского рода всецело посвящать себя обрядам Войны и Власти, да еще охоте, воздерживаясь от любых других занятий. Так гласят индийские "Законы Ману", но и на Руси, через век после Святослава, юного Феодосия, сына княжеского дружинника и будущего основателя Киево-Печерской лавры, пытались воспитывать так же. Когда будущий святой норовил выйти с рабами на поле или брался молоть муку и месить тесто, мать и родичи стыдили его: "Позоришь себя и род свой!".
Святослав потом скажет послу императора: "Мы - мужи крови, оружием побеждающие врагов, а не ремесленники, в поте лица зарабатывающие на хлеб". Это, конечно, не презрение к труженикам. Просто врожденное для язычника, человека кастового общества, осознание простой истины: каждому - свое. Для сравнения: викинги отнюдь не презирали своих женщин. Но не было для них оскорбления тяжелее, чем обвинение в каком-либо женском занятии. Мужчине - мужское, воину - воинское. Воин за плугом или у жернова так же немыслим, как мужчина за прялкой, мужчина в платье или кокошнике.
Можно многое еще говорить о воинском Духе языческого Севера, воплощением которого, трудами дядьки Асмунда, рос юный Святослав. Но все это - лишь правила жизни-войны, войны-жизни.
Однако были ведь и приемы. Приемы владения оружием, приемы вождения войск. Асмунд, конечно, учил князя и им. Все мальчишечьи игры русов и их потомков будут еще не один век нацелены на подготовку воина. Святослав, конечно, тоже играл в "коняшки" и "царь горы" с сыновьями и внуками Асмунда, весной брал приступом снежный городок, махал деревянным мечом, из тех, что археологи во множестве нашли в детинцах северно-русских городов, а повзрослев, сходился со сверстниками в кулачных и борцовских поединках. Учился владеть оружием и бегать на дальние расстояния в тяжелой русской кольчуге, ездить и сражаться верхом на коне, стрелять из лука. Охотясь, постигал язык следов, оставляемых зверем или человеком, привыкал быть выносливым и терпеливым. Схватка со зверем воспитывала храбрость, а добивая добычу - или искалеченную зверем собаку, - князь учился заглушать в сердце голос ложной жалости. И снова учился все новым и новым видам оружия и приемами владения им. Русы не отравляли стрел, как чудь или печенеги, но надо было на вид, на запах распознавать яд на вырванной из тела стреле - и знать, чем и как лечить раненного. Надо учиться хорошо плавать - и в кольчуге, и в ледяной воде. И учиться терпеть раны, не выдавая боль - князю это важнее, чем другим, слишком много глаз смотрят на него в бою… И многому, многому еще надо было учиться, чтобы быть воином в Х веке.
Это приемы боя. А приемы вождения войск? Что ж, и тут можно было многое почерпнуть из северных саг и русских былин. Но гораздо поучительнее будет разбирать полководческие приемы Святослава в действии, описывая походы, этапы его жизни, битвы его войны.
Однако до них еще не близко. Юный князь постигает жреческую, полководческую и государственную -а заодно и просто воинскую - премудрость в новгородских лесах у дядьки Асмунда, сына Вещего Олега.
6. ЦАРЬГРАДСКАЯ ЖАРА И ТЕНЬ С ЗАПАДА.
Ты вотще во славу новой веры
Принесла неслыханный обет.
Чтоб его принять,
В небесах, о мать,
В небесах такого бога нет!Й.-В. Гете "Коринфская невеста".
1. Сватовство в Византии.
О Днепре Словутицю!
Ты пробил еси каменныя горы сквозе землю Половецкую,
Ты лелеял еси на себе Святославли насады
"Слово о полку Игореве"
Вскоре, кроме преподанных Асмундом, у Святослава появилась и личная причина ненавидеть христианскую Византию.
Как мы уже упоминали, в 957 году Ольга ездила в Константинополь. О дате историки спорят. В летописи поездка отнесена к 6463 году "от сотворения мира", то есть 959 году нашего летоисчисления. Но, по мемуарам Константина Багрянородного, русская княгиня была принята 9 сентября, в среду, а в Х веке такое сочетание было возможно дважды - в 957 и в 946 году. В 946 году еще кипела Древлянская война. В 946 году у восьмилетнего наследника и сына Константина, Романа, еще не могло быть жены - часто упоминаемой в мемуарах, как "невестка". Так что вернее будет отнести плавание Ольги поближе к летописной дате. В 959 году Ольга тоже сносилась с императором, но совсем другим, и это будет предметом отдельного разговора. А значит, Святославу лет четырнадцать-пятнадцать.
Рассказывал я и о том, как описывает эту поездку летописец. О мелодраматической истории сватовства пожилого кесаря к прекрасной вдове. О хитрости Ольги и ее крещении. И о том, почему верить в эту историю нельзя ни на грош - даром, что сам летописец в нее, судя по всему, верил. Мы говорили и о том, что легенду эту, судя по всему, стали создавать уже тогда, сразу после поездки.
Но при чем тут диковатая история сватовства Константина Багрянородного к Ольге? И почему, спустя некоторое время Константин прислал к ней послов, с требованиями обещанных, оказывается, рабов(!), воска, мехов и… войск в помощь? Войска - это серьезно, если воск, меха, даже рабы могли быть личным подарком Ольги, пусть даже отдарком, то войска… Иное дело, что нигде в летописи, кроме Древлянской войны, Ольга не выведена, как полководец. Да и там ее действия к полководческому делу имеют очень слабое отношение. Ольгина дружина - каратели, режущие безоружных. Войско на честный бой ведет юный Святослав с Асмундом, и Свенельд. Ольга даже рядом не упоминается… Но, даже если княгиня и не могла распоряжаться войском, она его почему-то обещала.
Ольга через греческих послов ответила императору: "Посидишь у меня в Почайне, как я у тебя в Суду, тогда дам". Почайна - речушка в Киеве, гавань для купеческих судов, а Судом на Руси называли гавань Константинополя. Вчитайтесь - это ответ удачливой обманщицы? Или обманутой - хотя бы в своих ожиданиях?
Исследователи давно пришли к заключению, что сватовство в Царьграде было. Только не Ольгу сватали, а сама Ольга искала брачного союза с императором Нового Рима. Не в качестве невесты, понятно…
По запискам императора, с Ольгой приезжал некий ближайший родственник. Дипломатичный Константин обозначил его термином "анепсий", что совсем необязательно переводить, как "племянник". Просто - близкий родич из младшего поколения.
Какой?
Дипломат Константин проговаривается почти мгновенно. Несколькими строками ниже в посольстве обнаруживаются "люди Святослава". Не послы, и не представители - "апокресиарии" (византийским апокресиариям примерно соответствует Синко бирич из договора Игоря). Судя по размеру подарков, отмеченному начетником-императором, это не более чем слуги. Что бы слугам делать без хозяина в чужой, заморской стране?
Итак, Ольга приезжала в Константинополь. Не одна - с сыном. Путь был неблизкий. Предстояло минуть Днепровские пороги. В своем трактате "Об управлении империей" - дальше я для краткости буду именовать этот труд "Управлением", - все тот же Константин описывает путь из Киева в столицу империи, называя его "трудным и мучительным путешествием". Семь крупнейших порогов перечисляет он, сообщая их имена у местных славянских племен, и названия, данные порогам северными пришельцами-мореходами, соплеменниками Святослава.
Первый и те, и другие называли Неспый - не спящий, неусыпный. Предполагают, что это тот же порог, что позднее звался Старый Койдацкий. Второй русы прозвали Ул Борзый - буквально "желоб, лохань на быстрине". Его и много веков спустя называли Лоханским. А местные жители просто прозвали его Островным. Русского имени следующего Константин не записал, одно местное - Гелудрый - "горлодер, крикун, шумило". Может, русское имя порога было Звонец? Так века спустя называли порог меж Лоханским и Ненасытцем. Ненасытец как раз сохранил почти без изменений местное имя. Неясыть звали его, в честь огромных белых птиц, гнездящихся в скалах. Русам они напоминали сказочных Айтваров - птиц, что служили колдунам на янтарных берегах Варяжского моря. Айтваром в их честь называли и порог. За ним шел следующий, тоже почти сохранивший местное имя - Волнигский. Волний, звали его местные славяне, а пришельцы - Варуем, Варуй-порозем - затоном, преградой. Дальше шел грозный Виручий -Кипящий, а по-русски Лютый. После него последний, седьмой порог уже не пугал путников, и звали его местные поселенцы Напрезь - порожек, порожишко, - а русы-мореходы и вовсе Стрыкун-Брызгун. Их позже звали Будиловский и Вильный.
Полным ладьям было не пройти сквозь скалы, мели и теснины порогов. Их разгружали и опытные кормчие осторожно проводили ладьи вдоль берега, пока остальные русы перетаскивали мимо порога груз. Под Неясытью-Айтваром сами ладьи вытаскивали на сушу и переправляли волоком. Но на суше подстерегала иная опасность - кочевники. При Игоре они не дерзали подходить близко к русским селениям, но корабли купцов могли счесть законной добычей. А уж когда до степи долетели вести о смерти грозного "хакана" русов, Игоря… А ниже порогов пролегала еще и Крарийская переправа, где стрела из рогатого печенежского лука долетала с берега на берег.