Непобежденная крепость - Коняев Николай Михайлович 18 стр.


4

Можно рассуждать, что если бы остался жив Гермоген, может, и не вернулись бы так быстро в Кремль предатели-бояре и, может быть, не удалось бы им так легко оттеснить от руководства страной ее освободителей. Может быть, и выбрали бы тогда царя из тех, кто освобождал Москву от поляков, а не из тех, кто защищал Москву от народного ополчения. Может быть, и взяли бы тогда верх те, кто считал, что у русского человека есть силы, чтобы устроить свою страну без пришлых людей, а не те, кто считал, что нам надо завозить для управления нами шведов, поляков или немцев…

Но говоря об этом, мы попадаем в то пространство нашей истории, которое по сложившейся традиции закрыто для осмысления.

К сожалению, в XIX веке наши прославленные историки вскользь упоминали об этих событиях, спеша скорее миновать запутанные переулки и загороженные площади нашей истории… Однако если мы сами забываем пространства своей истории, эти площади будут застроены людьми, которые бы хотели, чтобы у нас вообще не было никакой истории.

События конца XIX – начала XX века доказали, что застройка эта ведется в нашей стране не только в переносном, но зачастую и в самом прямом смысле.

В 1896 году Константин Маковский создал наполненную высоким патриотическим пафосом картину "Минин на площади Нижнего Новгорода, призывающий народ к пожертвованиям". Интересно, что примерно в это же время как раз напротив церкви, с паперти которой, по преданию, обращался к нижегородцам Кузьма Минин, купец Н.А. Бугров построил ночлежный дом, послуживший А.М. Горькому прототипом ночлежки в пьесе "На дне".

С одной стороны, конечно, благотворительность, а с другой – откровенное глумление.

Бугров и Горький как бы свели и поставили друг против друга воодушевленную идеей спасения Родины, объединенную жертвенным порывом Россию Минина и Пожарского и Россию деклассированных спившихся босяков, все помыслы которых сведены к поиску выпивки.

И они смотрели друг на друга, эти две России, и не узнавали себя.

Н.А. Бугров принадлежал к тому типу волжских купцов, о которых трудно сказать, чего в них больше – самобытности или самодурства, но мы не будем утверждать, что он осознанно выбирал место для своего ночлежного дома, из которого – его слова! – "как из омута, никуда нет путей".

Это и неважно…

За Бугрова выбирали место ночлежки те темные силы, которые, по свидетельству современников, порою всецело завладевали его душой.

Ну а Максим Горький, создававший свою пьесу об обитателях бугровского дома, думается, о символизме соседства этого дома с Россией Минина и Пожарского знал совершенно определенно.

На дно в его пьесе, художественные достоинства которой, по нашему мнению, весьма относительны, погружаются не только обитатели ночлежки, но и вся Русь, еще сохранившая способность противостоять предательству и измене, Русь, еще обладающая силой спасти саму себя.

Пьесу "На дне" Алексей Максимович Горький написал в 1902 году, а 29 июня 1904-го в час ночи из летнего храма при Богородицком женском монастыре украли саму чудотворную икону… Кражу совершили профессиональный церковный вор Варфоломей Андреевич Стоян, называвшийся Чайкиным, и его подельник, карманник Ананий Комов.

В ту же ночь на окраине Казани, в доме Шевлягина по Кирпично-Заводской улице, где Стоян (Чайкин) арендовал целый этаж, эти словно сошедшие с горьковских страниц монстры разрубили топором первообраз чудотворной иконы Казанской Божией Матери, чтобы побыстрее отделить от нее драгоценные камни и золото. Обломки и щепки от чудотворной иконы теща Чайкина, 49-летняя Елена Ивановна Шиллинг, "отталкивающей наружности старуха, тип старой сводни", сожгла в железной печке.

Надо отдать должное полиции.

Расследование преступления было проведено грамотно и оперативно. Смотритель Александровского ремесленного училища Владимир Вольман, прочитав в газетах, что при краже был сломан замок наружной двери собора, сообщил в полицию о золотых дел мастере Николае Максимове, заказавшем у него в училище мощные разжимные щипцы, совершенно ненужные в ювелирной работе.

Максимов после очной ставки с Вольманом сознался, что заказал щипцы по поручению своего давнего покупателя Федора Чайкина.

Полиция, несмотря на поздний вечер, немедленно отправилась в дом Шевлягина по Кирпично-Заводской улице, однако обнаружила там только Елену Ивановну Шиллинг и девятилетнюю Евгению – дочь Прасковьи Кучеровой. Сам Чайкин за несколько часов до появления полиции вместе со своей гражданской женой Прасковьей Кучеровой уехал на извозчике на пристань.

18 июля Чайкин и Кучерова были задержаны в каюте прибывшего в Нижний Новгород парохода "Ниагара". У задержанных оказались фальшивые паспорта на имя супругов Сорокиных.

К тому времени полиция уже произвела тщательный обыск на квартире Максимова и в доме Шевлягина. На квартире Максимова были найдены жемчужины, в которых монахиня Варвара, состоящая многие годы при чудотворной Казанской иконе, опознала украшения с похищенной святыни.

Успешным был обыск и на Кирпично-Заводской улице.

Полицейским удалось найти тайники, наполненные драгоценностями. Согласно протоколу, в ходе обыска обнаружены были "куски пережженной проволоки, 205 зерен жемчуга, перламутровое зерно, камешек розового цвета, обломок серебра с двумя розочками, 26 обломков серебряных украшений с камнями, кусочек золота, 72 золотых обрезка от ризы, завернутые в рукав платья, 63 серебряных обрезка ризы и венца, пластинка с надписью "Спас Нерукотворенный", серебряный убрус, смятый в комок, и другие подобные предметы".

Важные показания дала девятилетняя Евгения Кучерова.

Она показала, что накануне кражи Чайкин вместе с Ананием Комовым уходил поздно вечером из дома. Каждый имел при себе шпалеру (револьвер).

Утром девочка проснулась на рассвете и увидела, как отчим рубит секачом икону Спасителя, а Комов топором – икону Казанской Божией Матери.

Разрубленные куски иконы были сложены в железную печь, после чего бабушка (Елена Шиллинг) зажгла огонь.

От дыма она вытирала рукавом глаза, и это не понравилось Чайкину.

– Мамаша у нас сегодня плаксивая… – сказал он Комову.

Читаешь эти показания – и вспоминаешь сон, приснившийся в 1579 году дочери казанского стрельца Матрене.

Прекрасным в этом сне был лик Богородицы, но дышал пламенем.

– От иконы исходило пламя, и прямо на меня, будто готовое сжечь… И голос я слышала… – Матрена наморщила лоб и повторила, стараясь не пропустить и не перепутать ни одного слова. – Если ты… не поведаешь… глаголов Моих… то Я… явлюсь в другом месте…

Сверстница Матрены Евгения Кучерова через 325 лет воочию увидела это ужасное пламя.

Оцепенев, смотрела она, как режет отчим сияющие драгоценными камнями ризы. Потом подняла с пола откатившийся камешек с Казанской иконы Божией Матери и зажала его в кулачке.

Показания Евгении Кучеровой помогли задержать последнего подозреваемого – "юркого, подвижного человека с плутовато-хищным выражением глаз и характерным длинным тонким носом, загнутым кверху" – Анания Комова.

Он был арестован в день праздника Казанской иконы Божией Матери. Тем летом произошло долгожданное для России событие. 30 июля 1904 года родился наследник престола, царевич Алексей.

"Когда я буду царем, – скажет он своему наставнику, – в России не будет бедных и несчастных".

Но мы знаем, что ненавистники России помешали стать царем этому долгожданному царевичу, родившемуся – увы! – после того, как святотатцами уничтожена была великая святыня России…

После уничтожения Казанской иконы Божией Матери начинаются и самые тяжелые поражения русско-японской войны, и Кровавое воскресенье, и вся смута 1905 года!

Странно и как-то обреченно переплетаются между собою даты тех событий…

Слушание дела в Казанском окружном суде происходило в дни, когда японцы пошли на четвертый штурм Порт-Артура.

Столь схожий с героями Горького Варфоломей Стоян (Чайкин) рассказывал на суде, как сжигали они национальную святыню России. Он говорил это и "суетливо, с гримасами всматривался в публику" своими "наглыми до дерзости глазами".

Строчили в записных книжках газетные репортеры.

Присяжные заседатели, позевывая, слушали клюквенника, уничтожившего одну из главнейших святынь нашей страны. Согласно их вердикту Варфоломей Стоян получил за свое преступление 12 лет каторги, Ананий Комов – 10 лет каторжных работ. Приговор ювелиру Николаю Максимову (два года и восемь месяцев арестантских рот) и Прасковье Кучеровой и Елене Шиллинг (по пять месяцев тюремного заключения) был еще мягче .

В день оглашения этого вердикта японцам удалось овладеть господствующей над Порт-Артуром высотой, и они начали вести прицельный огонь по русским военным кораблям, стоящим на рейде… Разумеется, сатанинское деяние Варфоломея Стояна (Чайкина) и его тещи, "старой сводни" Елены Ивановны Шиллинг, отличается от замешанной на откровенном глумлении благотворительности купца Багрова, от русофобских сочинений Горького, от холодной ненависти к православию профессиональных "русских" революционеров, от поздравительных телеграмм, которые посылали японскому микадо петербургские студенты, но отличается только своими масштабами.

По сути это однотипные явления.

Одна задача тут – как можно сильнее оплевать и унизить русского человека, одна цель – лишить его всякой надежды на национально ориентированное устройство своей собственной страны…

И вот так и получилось, что была уничтожена чудотворная икона Казанской Божией Матери, и был 1917 год, и было все то, что было…

5

В начале ХХ века в Ростове-на-Дону вышла брошюрка Александра Степановича Пругавина "Прошлое и настоящее Шлиссельбургской крепости".

"Июль месяц 1880 года мне пришлось прожить в деревне Дубровке, на Неве, около Ладожского озера, – "вроде как на даче", по словам моего хозяина.

Как-то раз вечерком заходит ко мне этот хозяин и спрашивает, не поеду ли я в Шлюсин.

Шлюсином народ величает здесь уездный город Шлиссельбург.

– Там завтра (разговор происходил 7 июля) престольный праздник Казанской Божией Матери… Явленная икона… Народу, что на этот праздник собирается, – страсть! Со всех мест. Пароходы только лишь успевают перевозить… Икона чудотворная, многим, говорят, помогает… И явилась-то она спервоначалу в крепости, а уж опосля ее, значит, в город перенесли. Одначе этот день и поныне в крепости соблюдают. Невольников выпущают во двор, и ходят они по двору на воле целый день… Крепость и ту на этот день отворяют и всех, кто, значит, только пожелает, – всех туда пущают. Такое уже разрешение, стало быть: что хошь смотри".

Герою очерка захотелось побывать в знаменитой тюрьме, и он отправился в путь.

"Катер подъезжает к пристани. Мы выходим на крохотный клочок берега, примыкающий к крепостной стене. Почти в самой средине стены высится широкая массивная башня, называемая Государевой. Через эту башню идет ход в крепость. День и ночь ход этот оберегается крепким караулом. Нас пропускают, однако, без всяких процедур и затруднений.

Направо и налево от входа, вдоль крепостных стен, расположены помещения для арестантов и конвоя. Тут же помещаются различные мастерские. Крепостной двор представляет собою маленькую площадку, стиснутую со всех сторон угрюмыми тюремными стенами. На этой площадке расположены церковь, дом коменданта крепости, разные службы и другие постройки, в которых помещаются офицеры, доктор, священник и т.д. Зелень газонов и небольшие группы деревьев, расположенные между постройками, не в состоянии смягчить тяжелого впечатления, навеваемого общим видом тюремных стен и башен.

Все приехавшие на катере направились в церковь. Но оказалось, что мы опоздали: обедня уже окончилась, и священник вместе с явленной иконой уехал в город для участия в крестном ходе. Нас встретил лишь один церковный сторож…"

Дальше идет рассказ о том, как герой осматривает тюремные помещения и слушает рассказы тюремщиков-экскурсоводов.

"Мы приблизились к крепостной стене. В средине ее, начиная от поверхности земли, выделялось довольно большое отверстие полукруглой формы. От него шел спуск вниз – узкая лестница со ступеньками из белых плит вела в глубь земли. Вокруг на земле лежали груды старого кирпича и камня. Спустившись по лестнице вниз, мы очутились на дне подземелья, представлявшего собою довольно просторную комнату со стенами, выложенными кирпичом.

– Это подземелье, ход и лестница – все это было замуравлено. Только недавно их очистили от кирпича и камня… Обратите внимание на кладку кирпича в этих стенах. Замечаете ли вы, что в средине стен кладка имеет совершенно другой характер, чем в остальных местах? Даже кирпич другой. Ясно, что здесь существовал когда-то ход, который был замуравлен впоследствии. Постучите сюда палкой. Слышите? Звук совершенно другой, чем в остальных местах, – точно там, дальше пустое пространство. Может быть, там-то и существовали те подземные камеры, о которых рассказывают легенды. Недаром же почти все убеждены, что здесь существовали пытки. Многие, осматривая казематы, ищут следы крови на стенах! Рассказывают, что многих узников держали в течение всей жизни в наклонном положении… Однако здесь так холодно и сыро, что меня пробирает дрожь…

Мы вступили в коридор, чуть-чуть освещенный узкой полоской света, падавшего откуда-то сверху. На нас пахнуло гнилою сыростью подвала…

Тяжелая дверь, скрипя заржавленными петлями, тихо отворилась…

Представьте себе пещеру – мрачную, потрясающе мрачную пещеру, высеченную в каменной массе, с двумя дырами, просверленными в этой массе. Эти дыры заменяют окна. Они сделаны так высоко, что даже стоя на полу, или, вернее, на дне этой пещеры, вы не в состоянии что-нибудь видеть в эти окна. Но если бы даже вам удалось заглянуть в необыкновенно глубокие оконные ниши, то вы не увидели бы ничего, кроме позеленелых стекол в толстых переплетах рам да еще более толстых и частых железных решеток. Луч солнца вовеки не проникнет сюда, не осветит, не разгонит вечного мрака, вечных сумерек, что сгустились в темных углах этой "кельи". Смертью и гробом веет от стен и сводов этого подвала. Вы испытываете ощущение, какое овладевает человеком, попавшим в могильный склеп. Как далеко кажутся отсюда та жизнь, те люди, тот мир, среди которых вы только что жили и действовали!

Сыростью, затхлою гнилью насквозь пропитан спертый воздух. Дух спирает от этого воздуха, легкие отказываются работать. Перед глазами встают зеленые круги и пятна…"

Интересно, что брошюра Александра Степановича Пругавина, описывающая Шлиссельбургскую крепость накануне появления там народовольцев, вышла только четверть века спустя, накануне освобождения из крепости последних членов "Народной воли".

Осталось тогда в крепости всего несколько эсеров.

Эсер Григорий Гершуни назвал прощание с народовольцами сдачей крепости: ""Народная воля" сдавала крепость своей преемнице, Партии социалистов-революционеров…"

Он же сказал тогда прочувствованную речь: "Не в традициях русских революционеров взаимные излияния чувств. Но необычность настоящего момента, неизвестность, увидимся мы или нет, обязывают нас высказать вам хоть часть того, что сказать должно было бы.

Партия социалистов-революционеров считает себя духовной наследницей "Народной воли". Мечтой и стремлением пионеров ПСР было вдохнуть в молодую партию тот дух революционной стойкости, гражданского мужества и беззаветной преданности народному делу, которым так сильна была "Народная воля" и который покрыл ее такой неувядаемой славой. Вы – последние могикане пленной, разбитой партии. Сегодня ее старая гвардия, отслужив все возможные и невозможные сроки, оставляет Шлиссельбург и передает нам, молодым солдатам молодой партии, свое знамя.

Помните: мы знаем, что то знамя облито кровью погибших здесь товарищей. Мы знаем, что оно переходит к нам чистым и незапятнанным, что таковым же мы должны его сдать нашим преемникам, если таковые еще, к несчастью, будут. И мы надеемся, что эта задача окажется нам по силам.

Уходя отсюда, вы, восемь человек, уносите 203 года тюремного заключения. Ноша чудовищная, почти невероятная. И если вы под тяжестью ее не пали, товарищи, вы честные, надежные носильщики. Вот чувства, волнующие сегодня нас, остающихся, и тех, которые ждут вас там, за стенами этой тюрьмы…".

После этого, когда увезли и эсеров, снова можно стало попасть в крепость на экскурсию, пока в 1907 году не началось здесь строительство новой каторжной тюрьмы.

Так что не очень-то и долго в Шлиссельбурге, как выразился герой очерка А.С. Пругавина, двери отворяли для "всех, кто, значит, только пожелает…"

Впрочем, для нас сейчас существеннее свидетельство А.С. Пругавина, что Шлиссельбургский чудотворный образ Казанской Божией Матери находился в крепости перед прибытием туда народовольцев…

Назад Дальше