А на месте "падшего Зарядья" распростерлась одна "Россия". "На всем моем детстве теперь стоит гостиница, как утюг поставленная", – сказал мне Леонид Леонов. Прозрение наступило много лет спустя после песнопения в честь "социалистической столицы". Не ради гостиницы задумывал товарищ Сталин колоссальную ломку. Трудящиеся должны были весело шагать мимо гигантского Наркомтяжпрома – Народного комиссариата тяжелой промышленности, "штаба социалистической индустрии". То было гигантское министерство, руководимое другом и земляком Сталина, Серго Орджоникидзе. Архитекторы в эйфории рисовали сказочные башни, рядом с которыми храм Василия Блаженного выглядел игрушкой.
Жизнь взяла свое. Нарком застрелился. Наркомтяжпром расчленили на отраслевые наркоматы. Вместо "штаба" до войны задумали возвести "Второй дом Совнаркома", то есть правительства. И здесь пора нам познакомиться с Дмитрием Николаевичем Чечулиным, исполинской фигурой советской архитектуры. Станции метро первых линий – "Комсомольская" и "Киевская" – реализованные проекты молодого Чечулина. Сын пролетария, уроженец крохотного райцентра застроил Москву всем известными домами. Бывший дворец генерал-губернатора на Тверской надстроил и оснастил колоннадой. На Триумфальной площади гостиница "Пекин", концертный зал имени Чайковского и дом, где кинотеатр "Москва", – его. Высотка на Котельнической набережной – шедевр все того же автора. Белый дом на Пресне – лебединая песня Чечулина. А до резиденции правительства РСФСР появилась "Россия".
Все началось с проекта высотного здания в Зарядье. "Могучий столп 32-этажного здания поднимет на высоту 275 метров золоченый государственный герб СССР и обозначит в силуэте столицы центр государственного управления великой страной". Так описывали грандиозный проект Чечулина, удостоенный Сталинской премии первой степени. Герб столпа на сто метров превышал звезду дома в Котельниках. Из восьми сталинских высоток львиную долю – два здания – сооружал главный архитектор Москвы Дмитрий Чечулин. Смерть Сталина поставила крест на бурной стройке. Хрущев ее прекратил, металлоконструкции "столпа" разобрал, вместо высотных домов занялся пятиэтажными корпусами. Казалось, звезда Чечулина закатилась. Но она снова поднялась высоко, когда Хрущева сместили и решили построить в Зарядье гостиницу на 6000 мест.
– Почему на 6000 мест? – спросил я Чечулина.
И получил ответ:
– Столько мест во Дворце съездов. Всем делегатам должно было хватить в гостинице номеров. Я ее задумал как дворец русского гостеприимства с ресторанами нашей кухни, кафе, универсальным залом. Заказал на заводе на свой страх и риск конструкции окон, которые не позволили снизить высоту потолков, как от меня требовали по строительным нормам и правилам.
Нашелся и для громадной "России" свой пламенный поэт.
Зарядье! Под стрелою крана
Твое начало и конец.
Зарядье – щебень в котлованах,
Зарядье – мраморный дворец.
Дворец... Москва еще красивей!
Недаром славит мир ее.
Встает гостиница "Россия",
Раскрыв радушие свое.
Когда семидесятилетний Чечулин показывал мне башню гостиницы, на его глазах загорелась бочка на плоской крыше одного из корпусов. Чечулин не поспешил к телефону и невозмутимо смотрел через стекло стены, как пламя поглощало мусор. Он верил в систему тушения пожаров и в другие автоматизированные системы, заложенные в его огромное здание. Стена "России" тянется на четверть километра над рекой.
Система не помогла в феврале 1982 года, когда случилась катастрофа. Горели, как та бочка, этажи одного корпуса и башня "России", которую Чечулину не дали поднять выше 80 метров, что на метр ниже купола Ивана Великого. Спасаясь от огня, люди выбрасывались из окон, задыхались в дыму. 42 человека погибли. И один, мастер смены радиоузла, покончил жизнь самоубийством, повесился на второй день после трагедии. То ли в знак признания вины, то ли в знак протеста против несправедливости очевидцев, утверждавших, что огонь возник в радиоузле, где замечались "посторонние люди и пустые бутылки", а также остался без присмотра паяльник, включенный в сеть.
"Я не согласен, что у вас не было ничего ценного. Вот я жил в гостинице "Россия". Для меня отель очень интересен, – высказался недавно Рем Кулхаас, – звезда зодчества ХХ века. – Может быть, он и уродлив в чем-то. Но это не важно, эстетический аспект тривиален. В архитектуре и помимо него может быть много интересного – идеи, образы, намерения, идеализм… Архитектура ХХ века как раз интересна тем, что игнорировала такие понятия, как гармония и красота".
Давно умер автор "России". Можно что угодно говорить в адрес его зданий. Но вряд ли кто-либо поступит с ними так, как поступил с Зарядьем он и его сотоварищи, впавшие при большевиках в экстаз вандализма.
Глава шестая
Варварка
Город храмов и палат. – Где спал Касьян
Город храмов и палат. Когда меня просят показать Москву, я иду к подножию Варварки, склону крутого холма, одному из семи легендарных. Отсюда вижу сразу оба чудных града: и Кремль и Китай, стены и башни, купола и колокольни. Нигде в мире такой красоты нет. Эта дивная картина отозвалась в сердце поэта:
Процветай же славой вечной,
Город храмов и палат!
Град срединный, град сердечный,
Коренной России град.
Нигде за стенами Кремля нет так много храмов и палат, как на Варварке. Короткая, всего метров пятьсот, улица протянулась по гребню холма. Поэтому к тротуару выходит верхний этаж, а с горы спускаются два-три этажа нижних. Одни камни времен Ивана Грозного, другие видели Романовых, когда те еще не перебрались постоянно жить в Кремль. Одна сторона улицы уводит в Средние века, заполнена церквами, кельями, боярскими дворами. Другая сторона сплошь застроена торговыми рядами и домами недавних времен, когда Москва слыла купеческой.
Загадка, никем не разгаданная: как удалось устоять такому обилию святости в центре столицы "победившего пролетариата". Рядом победители взрывали церкви, рушили башни, рубили купола, стригли под гребенку всю Москву, превращая ее в город коммунизма. А здесь почему-то пощадили беззащитные древности. А ведь их могло и не стать.
"По плану реконструкции Москвы все стоящие на четной, южной стороне улицы дома будут снесены, улица выпрямлена", – повествовал историк Петр Сытин, описывая улицу полвека назад. А "Генеральный план реконструкции города Москвы" с портретом Сталина на обложке книги выражался конкретнее: "На территории Китай-города вместо нынешних многочисленных домов сооружается несколько монументальных и архитектурно оформленных зданий с парковыми насаждениями, фонтанами и скульптурой. Зарядье от набережной до улицы Разина застраивается домом Наркомтяжпрома, оформляется зеленью, фонтаном и скульптурой".
Улицей Разина наша Варварка называлась при советской власти в честь Стеньки Разина, бросившего в песне за борт персидскую княжну, а в жизни погубившего на Волге много других невинных душ. Его буйная голова скатилась с плахи вблизи Варварки во время казни взбунтовавшегося донского атамана больше трехсот тридцати лет назад. Вдоль улицы с южной стороны по-прежнему, как встарь, тянется ожерелье из церквей и палат. Но голубая мечта авторов сталинского Генплана в какой-то степени осуществилась. Массу зданий сломали. Зачем? Вместо Наркомата тяжелой промышленности появилась гостиница "Россия", куда ведет наш путь. Когда ее строили, едва не полетели под откос все купола и колокольни. Но их не дали сломать осмелевшие к тому времени советские люди, пережившие лихие времена Сталина и Хрущева.
Могла Москва недосчитаться церквей Варвары, Максима Блаженного, Георгия, Иоанна Предтечи и Знамения, собора монастыря. А все они на месте. И можно о них писать в настоящем времени, что я с радостью делаю, начав с того храма, что дал название улице. По ней со щитом возвратился в Кремль Дмитрий Донской после Куликовской битвы. Под именем Варьской улица впервые помянута в летописи в середине ХV века. На ней возникла единственная в городе церковь в честь святой Варвары, чтимой и православными, и католиками. Она воспета англичанином Честертоном в поэме "Святая Варвара", ее образ вдохновлял фламандца Ван Дейка и других великих художников.
Почему жившие пятьсот лет тому назад богатые гости, торговавшие с Крымом, под именами и прозвищами Василия Бобра, Федора Вепря и Юшки Урвихвостова воздвигли на месте деревянного каменный храм в ее честь? Красавица Варвара, как гласит предание, тайно от родителей стала ревностной христианкой. Ее казнил отец после пыток сапожным резаком. В тюрьме ее причастил перед казнью явившийся Христос. Святая Варвара считается защитницей от внезапной и насильственной смерти без покаяния. Как раз такая опасность постоянно угрожала купцам, отважившимся курсировать с богатыми товарами между христианской Москвой и исламским Крымом.
Построил каменный храм Варвары приехавший из Италии Алевиз Фрязин. Ему великий князь и митрополит поручили воздвигнуть Архангельский собор в Кремле и двенадцать храмов в городе. Собор поныне высится над Соборной площадью. А церковь Варвары перестроили двести лет назад. Московскому митрополиту Платону, несмотря на то что пребывала она "вся в твердости", казалось, что храм ХVI века "имеет вид недостаточный и нимало благолепию на таком особливо месте не соответствующий". Характер митрополита был тверже камня. По его выражению, он "застал московское духовенство в лаптях и обул его в сапоги: из прихожих вывел его в залы к господам". Он в три раза увеличил число студентов духовной академии. Лучших из них направил слушать лекции в Московском университете. Митрополит владел в совершенстве французским, латинским и греческим, переводил книги с немецкого и английского. А на русском языке проповедовал так красноречиво, что Екатерина II призналась: "Отец Платон делает из нас, что хочет: хочет, чтобы мы плакали, – мы плачем". Слезы радости вызывал Платон у юного Павла, будучи наставником наследника престола. Платона называли вторым Златоустом. По случаю победы русского флота в Чесменской битве у надгробия Петра в Петропавловском соборе он воскликнул:
– Отечества нашего отец! Восстань и насладись плодами трудов твоих. Флот, тобою устроенный, уже не на море Балтийском, не на море Каспийском, не на море Черном, не в окияне Северном; но где он – на море Средиземном, в странах восточных, в архипелаге, близ стен Константинополя! О, как бы твое, великий Петр, сердце возрадовалось!
Екатерина велела перевести проповедь на французский язык и отправить Вольтеру, который назвал ее "знаменитейшим в свете памятником", напомнившим ему образ греческого Платона. Общался лично наш московский Платон с другим энциклопедистом и "прорабом" французской революции, Дидро. Между ними произошел такой светский диалог, вошедший в анналы истории.
– Знаете ли вы, святой отец, философы говорят, что нет Бога?
– Это прежде их сказано!
– Когда и кем?
– Пророком Давидом. И вот его слова: "Рече безумен в сердце своем: несть Бог".
Привел церковь Варвары в соответствие со вкусами Платона архитектор Родион Казаков. Он создал в храме светлый зал под высоким куполом в стиле классицизма. Поэтому портики с колоннадами украшают фасады с двух сторон церкви. До ее освящения в 1805 году архитектор не дожил, оставив по себе память не только Варварой, но и ансамблем подмосковных Кузьминок, храмами, колокольней Андроникова монастыря, высокой, как Иван Великий. (Разрушена колокольня Казакова за год до взрыва храма Христа.)
Варвара слыла одной из самых почитаемых церквей в древней Москве. Она соседствовала с Судебным приказом, давшим народу повод сочинить поговорку: "Иду к Варваре на расправу". В "просвещенный век" улица славилась разгульными питейными домами. Один из них описан Львом Толстым в "Войне и мире". Это в прозе. Попала Варварка в стихи, ставшие словами некогда популярных, ныне забытых песен: "Как на улице Варваринской спит Касьян, мужик камаринский", "Шел я улицей Варваркой со знакомою кухаркой"…
Вторая церковь, если идти от Кремля, названа в честь Максима Блаженного. И этот храм построен в камне все тем же знакомым нам "Василием Бобром с братией" в начале ХVI века. А в стоявшей прежде здесь деревянной церкви похоронили юродивого. Сведений о нем до нас не дошло почти никаких, что не помешало церкви установить в честь Максима Блаженного праздник 11 ноября, в день его кончины. Известно лишь, что юродивого почитали в народе. Память о нем жива в молитве, в которой просят "христианску кончину неболезненну, непостыдну и мирну прияти".
Дошедшее до нас здание сооружено на деньги двух Максимов, костромского купца Максима Шаровникова и московского – Максима Верховитинова. Нижний этаж служил хранилищем товаров и имущества прихожан. Над монолитным прямоугольником стен возвышается одна глава, как строили в ХVII веке.
Дальше на нашем пути встает пятиглавый собор – самый большой храм на Варварке. Вместе с ним колокольня, Игуменские и Братские кельи, каменные палаты образуют Знаменский монастырь на "Старом Государевом дворе". Это не самый древний монастырь в Москве, но его камни заставляют чаще биться сердце каждого монархиста. В палатах двора родились Федор Никитич Романов и его сын Михаил. Это важнейшее в истории России обстоятельство скрывалось до недавних лет авторами советских путеводителей. Цитирую: "Далее по улице под № 10 стоят так называемые казенные кельи, ранее известные под названием "Дом бояр Романовых", ныне музей боярского быта. Состоят они из трех ярусов: нижнего белокаменного ХVI века, среднего кирпичного ХVII века и верхнего деревянного, заново построенного вместе с кровлей в 1859 году архитектором Ф. Ф. Рихтером". Такая правда была: белый камень, кирпич, дерево, века и год назвал, фамилию реставратора не забыл помянуть знаток Москвы, описывавший ее с "классовых позиций". А про рождение будущего царя не мог сказать, хотя знал, кого родила 12 июля 1592 года жена Федора Никитича.
"Старым Государевым двором" этот конгломерат старинных зданий стал называться после того, как бояре Романовы перебрались отсюда в Кремль. Там во дворце зажил избранный на царство основатель новой династии Романовых юный Михаил. Мать его коротала дни в соседнем Вознесенском монастыре. А покои патриарха Московского обжил его отец, с триумфом вернувшийся из польского плена Филарет. В миру – Федор Никитич Романов. Фактически патриарх стал главой государства и правил успешно Россией до своей смерти. Монахом сделался не по доброй воле, постригли его насильно по приказу Бориса Годунова. Пришлось уйти в монастырь и его жене, до пострижения родившей сына Михаила. Опала царя Бориса была не первой в жизни Романовых. Дед Михаила, родной брат Анастасии, первой любимой жены Ивана Грозного, испытал безудержный гнев любвеобильного царя. После женитьбы на Марии Нагой он послал во двор Романовых на Варварке отряд опричников, разграбивших все, что подвернулось им под горячую руку. Никите Романову пришлось испытать нищету, просить у знавших его соседей-англичан, живших на Варварке, сукно на платье, потому что ходить боярину стало не в чем. И его сын, Федор Никитич, побывавший в плену, мог бы сказать про себя словами пословицы: "От тюрьмы и от сумы не зарекайся".
Музеем "Дом бояр Романовых" мы обязаны Александру II. Взойдя на престол, он повелел возобновить палаты, к тому времени утратившие былой вид и великолепие. Их воссозданию придавалось государственное значение. Придворному архитектору Федору Рихтеру царь разрешил сломать каменные наслоения, изуродовавшие постройку. И дал надстроить над каменными этажами деревянный терем, какой завершал обычно боярские палаты в Москве. Богатые любили жить в дереве, а не в камне.
По случаю начала работ при большом стечении народа к "праотеческому дому" прибыл император. Митрополит Филарет встретил его с крестом в руке, вкладом матери царя Михаила. Прежде чем Александр II положил первый кирпич, известные историки и археологи опустили в закладное место русские золотые и серебряные монеты, современные и древние. В том числе те, которые чеканились при Михаиле Романове, "в знак того, что в означенном доме родился и возрос этот государь". Видные ученые ХIХ века в этом факте не сомневались. Засомневались после 1917 года. Новой власти было не по душе, что здесь выставлялись реликвии дома Романовых. Экспонировались печать царя, "владетельная булава Михаила Федоровича с лазоревым камнем на верхушке, его посохи, сабли и щит из кожи, украшенной драгоценными камнями". Стены заполняли картины избрания на царство. На одной представал крестный ход в Кострому, где жил в Ипатьевском монастыре с матерью-монахиней Михаил. На другой картине верноподданно изображалась торжественная встреча его у Сретенских ворот. "Пролетариат" навел революционный порядок в "Доме бояр Романовых". Его закрыли, а к пятилетию диктатуры открыли под названием "Дом боярина ХVII века" с другой экспозицией. Далее переименовали в "Музей боярского быта". Потом, не мудрствуя лукаво, окрестили палаты просто "Музеем фондовых выставок Государственного Исторического музея". После поворота колеса истории в 1991 году у музея появилось двойное название: "Палаты в Зарядье" и "Дом бояр Романовых".
Монументы царям у нас начали устанавливать со времен Екатерины II, воздавшей должное Петру. Между тем и его прадед, и дед заслуживают высокой чести. При Филарете и Михаиле в Кремле заново расписаны все соборы. Рядом с Иваном Великим поднялась названная именем патриарха Филаретова звонница. Над Спасской башней возвысился шатер, а под ним "англичанин-мудрец" установил куранты, радующие поныне боем колоколов. Михаил построил Теремной дворец, красота которого спасла царский чертог в новые времена. Жаль только, увидеть его редко кому теперь удается. При Филарете Патриарший дворец заблистал, как царский. Михаил возводил в Коломенском "восьмое чудо света", изумительный деревянный дворец. (Его обещает воссоздать Юрий Михайлович, очарованный "историей и культурой".)