Каламатиано. С Народным комиссариатом торговли.
Крыленко. Вы вошли в сношения с представителями Наркомторга?
Каламатиано. Нет еще, я не успел навести справок о положении на местах.
Крыленко. А не было бы логичным затребовать у той организации, с которой вам предстояло вести торговые операции, данные с мест? Я имею в виду данные Наркомторга?
Каламатиано. Вы правы.
Крыленко. Благодарю вас. (Смех в зале.) Почему вы не вступили в контакт с правительственным учреждением, единственным официальным контрагентом в переговорах?
Каламатиано. Я упустил эту возможность, о чем сейчас крайне сожалею. Но поверьте мне: моя предварительная работа велась с самых благих позиций.
Крыленко. Вы называете "благими позициями" вербовку агентов, присвоение им номерных псевдонимов, расписки в получении денег за выполненные услуги?
Каламатиано. Это все делалось для облегчения работы. У меня плохо с памятью на русские фамилии.
Крыленко. Как фамилия агента номер 15?
Каламатиано. Это я.
Крыленко. Вы что же для удобства взяли и себе номер? Или у вас плохо с памятью и на свою фамилию?
Каламатиано. Я привлекал к работе людей аполитичных, беспартийных, людей, которые были бы сугубо объективны в сборе информации.
Шпион явно, деликатно сказать, говорил неправду, рассчитывая на доверчивых, наивных людей, но от суровых и неопровержимых фактов уйти было некуда.
Крыленко зачитал донесение агента № 12, в котором сообщалось: "Ружейный завод в Туле работает в одну смену. Выпускают главным образом пулеметы, выпуск винтовок снизился на 80%. В городе - штаб тульского отряда, при нем идет формирование дивизии. Формирование идет по полкам. Каждый полк должен насчитывать тысячу штыков, однако на фронт этот полк - видимо, в целях дезинформации - пойдет под номером стрелкового батальона".
Каламатиано. Я что-то не помню этого донесения.
Крыленко. Подсудимый Голицын, это ваше донесение?
Голицын. Да.
Крыленко. Вы его писали сами?
Голицын. Да.
Крыленко. Кому вы его писали?
Голицын. Агенту номер 15... господину Каламатиано. Я отвечал на поставленные им вопросы.
Каламатиано, как утопающий за соломинку, снова схватился за свою версию, утверждая, что он ставил своим агентам только такие вопросы, какие имеют отношение к налаживанию коммерческих связей с Россией.
Крыленко. Я прошу трибунал обратить внимание на этот вот документ, обнаруженный при обыске в трости Каламатиано. Я прочту его, чтобы напомнить обвиняемому "коммерческие вопросы". Цитирую:
"В сообщениях следует зашифровывать особо важные данные следующим образом: номера частей обозначаются как количество пудов сахара и патоки, а также цена на них. Дух войск - положение в сахарной промышленности. Номера артиллерийских частей - мануфактура и цены на нее. Дезертирство из рядов Красной Армии - эмиграция на Украину".
Это ваш документ, Каламатиано? Прошу предъявить для опознания.
Каламатиано(осмотрев документ). Да. Это мой документ. Я хочу сделать заявление суду. По-прежнему не признавая себя виновным в шпионаже, я готов понести самую серьезную кару за проживание под чужим именем.
Крыленко. К чужому имени мы еще вернемся. Пока что поговорим о шпионаже. Каким образом эти донесения попали к Рейли?
Каламатиано. Я считал целесообразным обмениваться сведениями с моими британскими коллегами.
Крыленко. Рейли вы считаете своим коллегой? Как же увязать это? Он - шпион, вы - коммерсант?
Каламатиано. Я ничего не знал о его шпионской деятельности.
Крыленко. Значит, вы посылали Рейли только данные, имеющие отношение к коммерции?
Каламатиано. Вы совершенно правы.
Крыленко. Кто из ваших агентов номер 26?
Каламатиано. Солюс.
Крыленко. Я зачитаю выдержки из "коммерческого" донесения Солюса:
"Новгород, формирование частей Красной Армии медленное. Население губернии настроено резко отрицательно против Советской власти. Во Владимире работа по всевобучу остановлена из-за отсутствия комсостава, оружия и продовольствия. В Сарапуле местными военными начальниками мобилизованы солдаты 1893 и 1894 годов рождения и матросы 1898 года рождения. В Москве в первой и второй артиллерийских дивизиях порядок поддерживают исключительно инструкторы первой советской школы. Из перечисленных пяти тысяч солдат для пополнения четыре тысячи разбежались. Если кто и является в расположение, то только для получения обмундирования и за обедом. По словам солдат, положение Ленина безнадежное. Из Арзамаса в Тверь передислоцирован специальный склад для аэропланов".
Это вы писали для Каламатиано, Солюс?
Солюс. Да.
Крыленко. Эти данные вы предназначали для Рейли, Каламатиано?
Каламатиано. Да.
Крыленко. Вы утверждаете, что это - коммерческие данные?
Каламатиано. Да.
Крыленко. Скажите, а письмо, которое вам привез Пшеничко, тоже коммерческого содержания?
Каламатиано. Я его не получил.
Крыленко. Мы его получили вместо вас. Вам его нелегально вез человек из штаба белогвардейского движения. Я зачитываю:
"Политическое значение нашего выступления (восстание чехо-словаков вкупе с белогвардейцами) - это возможность восстановления восточного антигерманского фронта. Временные областные правительства, принявшие на себя власть в освобожденных районах, провозгласили Брестский мир недействительным. Эту же задачу ставит добровольческая армия Алексеева, пробивающаяся к нам с Юга России. Не сомневаемся, что центральное русское правительство, над созданием которого мы сейчас работаем, подтвердит эти международные акты".
Это тоже коммерческая информация, не так ли?!
Каламатиано. Я ничего не знаю об этом послании.
Карклин. Пшеничко, кто вам дал адрес Каламатиано?
Пшеничко. Адрес Каламатиано-Серповского мне дали в нашем штабе.
Карклин. Как мог знать штаб повстанцев адрес коммерсанта, живущего на конспиративной квартире под чужим именем? (Обращаясь к Каламатиано.) Как вы думаете объяснить наличие в штабе наших врагов вашего конспиративного адреса и вашего конспиративного имени?
Каламатиано. Я никак не могу этого объяснить.
Крыленко. Считаете ли вы содержание документа, привезенного вам Пшеничко, политическим, а отнюдь не аполитичным?
Каламатиано. Да, считаю, но я утверждаю, что никакого отношения к этому документу не имел.
Крыленко. Обвиняемый Ишевский, вы писали эту записку Каламатиано? Ознакомьтесь, пожалуйста.
Ишевский. Да, это писал я.
Крыленко. Цитирую:
"2 июля 1918 года.
Милостивый государь Ксенофонт Дмитриевич!
Считаю, что наступило время подвести итоги нашей совместной деятельности. Содержание моего доклада, сами понимаете, далеко вышло из тех рамок, которые вы передо мной ставили первоначально. С первых же слов ваших после моего возвращения из командировки я заключил, что "фирма" и "условия транспорта" не что иное, как маска, прикрывающая политическую и военную разведку. В этом направлении я и вел наблюдение во время моей командировки".
Крыленко. Ишевский, скажите, вы считаете работу Каламатиано - в том плане, в каком он ставил задачи перед вами лично, - шпионской?
Ишевский. Лично я виновным себя ни в чем не признаю, ибо, убедившись, что Каламатиано явный разведчик, я всю связь с ним прекратил.
Крыленко. Значит, Каламатиано ставил перед вами шпионские задачи?
Ишевский. Я это написал со всей ответственностью и продолжаю считать это очевидным сейчас.
Каламатиано сидел бледный, с залегшими синими тенями под глазами. На лбу у него выступил пот, он старался скрыть дрожь в руках. Факты неумолимо изобличали его как шпиона иностранной разведки, поставившей целью свержение Советской власти.
Суд перешел к допросу Александра Фриде, который сразу же заявил, что он готов признать за собой какую-то вину как ближайшего сотрудника Каламатиано, но только не в шпионаже.
Крыленко. Я хочу прочитать документ, имеющийся в деле. Цитирую:
"В Тамбове формирование частей Красной Армии протекает крайне медленно. Из семисот красноармейцев, готовых к отправке на фронт, четыреста человек разбежались. В Липецке вообще отказались ехать на формирование, сказав, что будут защищать интересы Советов только в своем уезде. Здесь также полное отсутствие патронов, оружия, снарядов".
Это отрывок из донесения вашего агента Солюса, которое вы поручили уничтожить матери. Не так ли? Ознакомьтесь, пожалуйста, с листом дела номер 192, том три.
Фриде(осмотрев лист). Да, это тот документ,
Крыленко. Это коммерческая информация?
Понимая, что бессмысленно отпираться от неопровержимого факта, Фриде на вопрос обвинителя не отвечает.
Крыленко. Это вы дали указание агенту Хвалынскому подыскать для Каламатиано конспиративную квартиру?
Фриде. Я.
Крыленко. Вы дали задание агенту Хвалынскому достать для Каламатиано чужой паспорт на имя Серповского?
Фриде. Да.
Председатель трибунала спросил А. Фриде, считает ли он обычным, когда торговый представитель живет в чужой стране с подложным паспортом и на конспиративной квартире?
Фриде попытался увильнуть от прямого ответа, спрятавшись за неопределенную фразу: дескать, все зависит от того, как рассматривать эту проблему.
Карклин. Я прошу ответить: закономерно это или нет? Нормально или нет жить по чужим документам в чужой стране?
Фриде. Нет. Не закономерно.
Крыленко. Подсудимый Загряжский, скажите, вы знали о том, что Каламатиано решил жить под чужим именем?
Загряжский. Да. Когда он сказал нам с Фриде, что будет теперь жить под фамилией Серповского, я понял, что дело принимает дурной оборот, и решил порвать с Каламатиано все связи. Я решил поставить об этом в известность Фриде, ходил к нему несколько раз, но не мог застать, а потом за мной пришли из ЧК.
Крыленко. Значит, переход Каламатиано на нелегальное положение вызвал у вас подозрение?
Загряжский. Конечно. Я понял, что это никакая не коммерция, а нечто совсем другое.
Крыленко. Что именно?
Загряжский. Политика... Разведка...
Крыленко. Скажите, Фриде, вы знали, что ваша сестра носит информацию для Рейли?
Фриде. Не знал.
Крыленко. Каламатиано, скажите, вы предупредили Фриде, что он будет передавать сводки агентов Рейли?
Каламатиано. Да, предупреждал, считая, что Фриде будет передавать Рейли как представителю Великобритании только данные коммерческого характера.
Адвокат Муравьев задал Каламатиано несколько вопросов, имея в виду выявить в его защиту конкретные факты его действительной коммерческой деятельности. Но ничего другого, кроме того, что он является представителем фирмы сельскохозяйственных машин, "коммерсант" сказать не смог.
Крыленко. Тогда объясните нам, зачем же вашей фирме нужны данные о дислокации войск Красной Армии?
Каламатиано молчал. И действительно, сказать ему в свое оправдание было нечего.
Не коммерческая, а шпионская, подрывная деятельность Каламатиано со всей очевидностью вытекала не только из допроса его самого. Ее единодушно подтвердили и завербованные им агенты.
Обращаясь к Ишевскому, Крыленко спросил:
- Вы все-таки поняли, что Каламатиано и Фриде требовали от вас не коммерческих, но военных, шпионских данных?
Ишевский. Да, понял. И после этого порвал с ними отношения.
Крыленко. Но вы выполняли для них шпионскую работу?
Ишевский. Я считал эту работу коммерческой, а когда понял, что она шпионская, все связи с ними порвал.
Крыленко. Значит, поскольку вы для них шпионили немного, один только раз, вы и считаете себя невиновным?
Ишевский. Да.
Карклин. Значит, шпионить один раз - это не противозаконно, а несколько раз - это уже противозаконно?
Ишевский. В чем-то вы совершенно правы. (Смех в зале.)
* * *
Обвиняемый Голицын, работавший начальником отделения библиотек научных и учебных пособий военно-учебного управления Генерального штаба Красной Армии, признал, что организация, созданная Каламатиано и Фриде, была контрреволюционной и шпионской. Однако он оправдывал себя тем, что якобы передавал им не подлинные, а вымышленные данные, что будто бы брал сведения из газет и соответствующим образом обрабатывал их.
Крыленко. Это ваша сводка?
Голицын(ознакомившись с листом дела). Да.
Крыленко. Цитирую:
"В Курске - жизнь прифронтового города. Много войск перебрасывается малыми командами. Это очевидная симуляция силы ввиду ее недостатка. Проезжают малыми командами на открытых платформах по железной дороге взад и вперед, создавая видимость военной мощи".
Из каких газет вы это взяли? А ваше сообщение о работе военного объекта - Тульского оружейного завода?
Выдумка о негативном отношении к заданиям Каламатиано и Фриде не сработала. И Голицын молчит.
Крыленко обращается к обвиняемому Иванову:
- Это ваша сводка для Каламатиано о движении воинских эшелонов?
Иванов(читает поданный ему лист). Да.
Защитник Плевако просит ознакомить его с записями Иванова.
Трибунал удовлетворяет ходатайство защиты.
Крыленко. Деньги от Каламатиано вы получали?
Иванов. Да, пятьсот рублей в месяц.
Крыленко. По его заданию выезжали в Минск и Витебск?
Иванов. Да, считал, что собираю коммерческую информацию.
Крыленко. Эшелоны с войсками - коммерческая информация?
Иванов молчит.
Плевако просит Иванова дать личную оценку содержанию передававшейся им Фриде информации.
Иванов. Я очень нуждался, сбор этой информации был моим побочным заработком. Я не считал ее шпионской.
Допрос других привлеченных по делу лиц установил степень их участия в заговоре.
Обвиняемый Хвалынский признал, что он доставал паспорт на имя Серповского для Каламатиано, что он ездил по делам торговой фирмы в Симбирск, когда там были части из чехословацкого корпуса.
Подсудимая Жанна Морренс показала, что Вертамон жил у нее в гимназии, но ни о каких его противозаконных действиях она не знала. Чехи, снабдившие Пшеничко своими документами, заверяли, что помогали не контрреволюционеру, но чеху, потерявшему свои бумаги. Подсудимые Потемкин и Солюс подтвердили свое участие в работе контрреволюционной организации, возглавлявшейся Каламатиано и Фриде, но продолжали настаивать на том, что выполняли только роль торговых агентов, хотя в своих донесениях передавали представителям иностранной державы сведения военного характера. Правда, Солюс признал, что у него были сомнения, но Фриде будто бы своими разъяснениями развеял их.
Мы постарались передать все существенное из судебного следствия. Обобщение его и юридический анализ были даны в речи представителя обвинения Крыленко. Вот краткое изложение этой речи.
"...Все подсудимые - люди, по своему духу чуждые нашей революции, но мы не стали бы судить этих людей за контрреволюционные убеждения. Мы судим их за активные деяния, направленные против нашей страны.
Я особо хочу остановиться на роли "аполитичного" коммерсанта Каламатиано. Его работу по сбору разведывательных данных о наших воинских формированиях, об оружейных заводах, о путях сообщения, о настроении народных масс следует рассматривать совокупно с акциями международного капитала: с английским десантом в Мурманске и Архангельске, с японским десантом во Владивостоке, с чехословацким мятежом в Поволжье, на Урале и в Сибири, с выступлением белогвардейской армии на Юге России, с рекомендациями Локкарта и Рейли арестовать Советское правительство. Отсюда ясна цель поездки Каламатиано и агента Хвалынского к белочехам, отсюда такая пристальная заинтересованность "прифронтовым" Курском, отсюда посылка агента Солюса на север - ближе к англичанам. Сообщения агентов, передаваемые Каламатиано Рейли, человеку, которого Локкарт выделил как связующее звено с английским консульством, свидетельствуют со всей очевидностью о чисто шпионском и опасном характере работы Каламатиано.
Вину нельзя считать доказанной, если помимо признания обвиняемым своей вины суд не будет располагать уликами, совокупностью улик. И наоборот, можно считать вину доказанной, если подсудимый, отвергая вину, тем не менее уличен фактами. Факт - вот единственное мерило вины. Прочитайте документы: письма Андрэ Маршана президенту Пуанкаре или донесения агентов Каламатиано и Фриде; посмотрите на капсюли для динамитных шашек и на секретные карты Генерального штаба, обнаруженные на квартире француза Вертамона, и соотнесите это с лепетом обвиняемых о том, что они занимались "коммерческой" деятельностью, скрыв свои имена под номерами, упрятав своего шефа под чужим паспортом на конспиративную квартиру, передавая ему данные о численности дивизий и направлении военных перевозок. Соотнесите факт со словом - и вы придете к выводу: вина очевидная, вина доказана.
Я не вдаюсь в подробный анализ каждого документа - мы занимались этим все прошедшие дни. Я требую применения к Локкарту, Гренару, Вертамону и Рейли высшей меры наказания - расстрела. В отношении Каламатиано как главы резидентуры я требую высшей меры наказания. Высшей меры наказания я требую для двух ближайших помощников Каламатиано - для Фриде Александра и Загряжского. Той же меры наказания, расстрела, я требую для агентов и связных Каламатиано: Солюса, Голицына, Марии Фриде, Оттен, Хвалынского, Политковского, Ишевского, Иванова, Потемкина. Я требую бессрочного заключения для Пшеничко и пяти лет лишения свободы для Старжевской. И наконец, ввиду неустановления факта причастности к заговору я отказываюсь от обвинения Жанны Морренс, Кемберга Хиггса, Иелинека, Шмейца, Лингарта и Трестера".