В начале 1711 года приехал в Москву чрезвычайный и полномочный посол польский Волович, маршал литовский, и объявил царским министрам требования, чтобы 1) на основании устных обещаний, данных царем прошлого года в Люблине и Торне, отдана была Польше вся Лифляндия, на укрепление которой гарнизонами чины Речи Посполитой уже определили знатную прибавку войск; 2) чтоб отдана была Польше взятая русскими войсками у шведов крепость Эльбинг; 3) чтоб русские войска были выведены из польских владений с вознаграждением за страшные убытки, ими причиненные; 4) чтоб отданы были Польше украинские крепости: Белая Церковь, Хвастов, Браславль, Немиров, Богуслав, а в Литве Полоцк, Витебск и другие города; 5) чтоб доплачены были все деньги, обещанные по союзному договору; 6) чтоб освобождена была забранная в плен шляхта; 7) чтоб отданы были Польше в полное владение города, лежащие на правом берегу Днепра: Чигирин, Конев, Трахтемиров, Мошны, Сокольница, Черкасы, Ржищев, Боровица, Воротков, Бурин, Крылов, стоящие теперь пустыми; но обращение земель в пустыню не водится между монархами христианскими; 8) чтоб дана была вольность вере католической римской латинского и русского обряда; также чтоб дан был свободный проезд чрез Россию в Китай миссионерам римским; чтоб дано было место в Смоленске для построения римской каплицы.
Министры отвечали, что теперь, при начале турецкой войны, Риги отдать никак нельзя, потому что поляки не в состоянии содержать в ней достаточного гарнизона, а по окончании войны Рига и Лифляндия им отдадутся. Крепостей украинских нельзя отдать по причине той же турецкой войны, ибо эти крепости близко границы молдавской. Точно так же и Эльбинг отдан будет по окончании турецкой войны, а теперь отдать его нельзя из опасения выхода шведов из Померании. Войско русское из Польши уже все двинулось. Когда польское войско в поле выйдет, то царское величество заплатить ему по союзному договору не отрицается, если только войска будет выговоренное число; вперед давать денег никак нельзя: гетман Вишневецкий взял русские деньги на литовское войско да и пошел с ними к шведам. Разграничивать земли на Днепре теперь некогда; по окончании турецкой войны будет назначена для того особая комиссия. Шляхта, взятая на бою против войск царского величества, содержится как неприятели и изменники отечества; царское величество по просьбе посла освободит их, но посол должен дать ассекурацию, что они не будут потом служить в рядах неприятельских. Вере римской и униатской никакого утеснения со стороны царского величества не делано и делать не велено; римская вера в землях царского величества отправляется свободно, и в разных местах, где есть этой веры жители, костелы иметь позволено, именно в Москве и в Петербурге, а в Смоленске жителей католицкой веры нет; диплом дать в подтверждение о вольном отправлении веры католицкой и о пропуске миссионеров в Китай и Персию царское величество не отрицается, ежели от папы римского к его царскому величеству покажется склонность и польза в нынешней войне против турка, на что будет царское величество от того двора ожидать отзыва. Волович не мог вытребовать ничего больше. Но, сохраняя твердость и достоинство в ответах на требования Речи Посполитой, Петр в то же время старался делать все возможное, чтоб сохранить доброе расположение панов, бывших верными русскому союзу; так, 6 марта он писал Меншикову: "Посол польский Волович предлагал здесь о маетностях госпожи Огинской, о старостве Езерецком (которое заехал Девиц, будто за ваш долг, и владеет), дабы ему возвратить, о чем извольте нас уведомить; однако ж для нынешнего случая надобно им отдать назад, дабы их тем удовольствовать, а особливо такого, у кого отец подлинной был верный нам, и николи б я того от вас не чаял, хотя б какой и долг на них был".
Итак, Дания, единственная деятельная союзница, ведет плохо свои дела; от Польши нельзя ждать ничего доброго; Пруссия никак не склоняется к наступательному союзу против Швеции, она ждет, как пойдет турецкая война. При таких-то обстоятельствах царь должен был покинуть север и углубиться в южные степи. Тяжелые предчувствия томили его душу, и под их влиянием он хотел устроить семейное дело, которое лежало на его совести. "Благодарствую вашей милости, – писал он Меншикову, – за поздравление о моем пароле, еже я учинить принужден для безвестного сего пути, дабы ежели сироты останутся, лучше бы могли свое житие иметь, а ежели благой бог сие дело окончает, то совершим в Питербурху".
Кому же Петр принужден был дать пароль для безвестного пути?
Несколько раз в нашем рассказе упоминалось имя Анны Монс, красавицы Немецкой слободы, обворожившей великого царя. В 1704 году эта долгая и, по-видимому, крепкая связь рушилась: пошли слухи, что красавица сблизилась с прусским посланником Кейзерлингом и приняла предложение выйти за него замуж; чем руководилась при этом Анна, страстию или желанием при охлаждении царя обеспечить свое положение таким почетным браком, – мы не знаем, знаем одно, что она вместе с сестрою своею, Балк, подверглась опале, была посажена под арест. В марте 1706 года Головин дал знать царю, что Кейзерлинг бил челом, "чтоб Анне Монсовой и сестре ее Балкше дано было позволение ездить в кирху, и Балкову жену, буде мочно, отпустить к мужу. Сие просит он для того, что все причитают несчастие их ему, посланнику". Петр отвечал: "О Монше и сестре ее Балкше велел я писать Шафирову, чтоб дать ей позволение в кирху ездить, и то извольте исполнить". "Все причитают несчастие Монс и сестры ее мне", – говорит Кейзерлинг, а не говорит прямо: "Я виновник их несчастия". Нельзя не обратить внимания на эту неопределенность слов Кейзерлинга. Но в какой бы степени ни был справедлив слух об участии Кейзерлинга в опале Анны Монс с сестрою, верно также, что дело Монс не ограничивалось одними ее личными отношениями к царю, т. е. переменою их; дело было гораздо обширнее, и в него замешано было с 30 человек, что видно из письма Ромодановского к Петру в 1707 году: "С тридцать человек сидят у меня колодников по делу Монцовой; что мне об них укажешь?" Петр отвечал: "Которые сидят у вас по делу Монцовны колодники, и тем решение учинить с общего совету с бояры, по их винам смотря, чего они будут достойны". Вероятно, красавица Немецкой слободы и близкие к ней люди, пользуясь своим авантажем, позволяли себе разного рода злоупотребления. В упомянутом выше возражении Гюйсена на брошюру Нейгебауера говорится о Монсах: "Они этим снисхождением (царя) так широко воспользовались, что принялись ходатайствовать по делам внешней торговли и употребляли для того наемных стряпчих. Можно легко догадаться и даже рассчитать, сколько стекалось в это семейство подарков и драгоценностей от его клиентов. Столь великое и неожиданное счастие сделало Монсов высокомерными, и невозможно довольно надивиться, с какою неблагодарностию они злоупотребляли этими милостями, особенно когда пользовались запрещенными знаниями и прибегали к советам разных женщин, каким бы способом сохранить к их семейству милости царского величества".
Анне Монс нашлась более счастливая преемница. При дворе любимой сестры Петра, царевны Натальи Алексеевны, жило несколько женщин, которые играют значительную роль в судьбе Петра и его любимца Меншикова. Здесь жили две сестры Меншикова – Марья и Анна Даниловны, две сестры Арсеньевы – Дарья и Варвара Михайловны, Анисья Кирилловна Толстая. Из них Дарья Михайловна Арсеньева была в связи с Меншиковым и в 1706 году вышла за него замуж. В сентябре 1705 года Меншиков писал к ней: "Для бога, Дарья Михайловна, принуждай сестру, чтоб она училась непрестанно как русскому, так и немецкому ученью, чтоб даром время не проходило".
Мы видели, что Меншиков готовил свою сестру в невесты царю, но его замыслы не осуществились. С 1703 или 1704 года в числе названных женщин является молодая Екатерина, дочь лифляндского обывателя Самуила Скавронского, находившаяся, как говорят, в услужении у мариенбургского пастора Глюка и попавшаяся с ним вместе в плен к русским при взятии Мариенбурга. Под письмом названных женщин от 6 октября 1705 года к Петру подписались: "Анна Меншикова, Варвара (Арсеньева), Катерина сама третья. Тетка несмышленая (Толстая). Дарья глупая (Арсеньева). За сим Петр и Павел, благословения твоего прося, челом бьют". Если в октябре 1705 года Екатерина имела уже двоих детей, то мы можем приблизительно определить начало ее связи с Петром, и когда обратим внимание на время опалы Анны Монс, то эта опала может получить объяснение.
Счастливая соперница Анны Монс называлась сначала Катериною Василевскою – так она названа в собственноручной записке Петра от 5 января 1708 года: "Ежели что мне случится волею божиею, тогда три тысячи рублев, которые ныне на дворе господина князя Меншикова, отдать Катерине Василевской и с девочкою". По принятии православия она начала называться Екатериною Алексеевною по восприемнику своему царевичу Алексею. При этом же переменена была и фамилия: вместо Василевской ее начали называть Михайловою, фамилия, которую, как известно, носил и сам Петр. Связь Екатерины Алексеевны Михайловой с Меншиковым и его семейством была самая тесная, что видно из ее писем к светлейшему; тон этих писем хотя и изменяется вследствие постепенного изменения в положении Екатерины Алексеевны, но всегда остается дружественным. Так, в сентябре 1708 года она пишет вместе с Анисьей Толстой: "Милостивый наш государь батюшка князь Александр Данилович, здравствуй и с княгинею Дарьею Михайловною и с маленьким князем на множество лет. Благодарствую за писание твое; пожалуй, прикажи впредь к нам писать о своем здравии, чего всечасно слышати желаем. По отъезде нашем из Киева от вашего сиятельства ни единого письма не получили, о чем зело нам прискорбно. Но впредь просим, дабы незабвенны чрез писание вашей милости были. Пожалуй, наш батюшка, прикажи отписать про здоровье государево". Говоря о сыне Меншикова, Екатерина обыкновенно расточает самые ласкательные выражения. В письме из Москвы от 13 февраля 1710 года прежние дружественные отношения, но тон уже другой: "Доношу милости твоей, что господин контр-адмирал (Петр) милостию всевышнего бога в добром здравии, тако ж и я с детками своими при милости его в добром же здравии, только что собинная твоя дочка ныне скорбит зубками. Тако ж доношу, что г. контр-адмирал не в малой печали есть, что слышал, что милость твоя изволишь печалиться, что мало к милости твоей писал: и милость твоя впредь не изволь сумневаться, понеже ему здешнее пребывание, как милость твоя сам известен, велми суетно. Иван Аверкиев доносил про милость твою, что ты изволил трудиться и сам от Калинкиной деревни на большую дорогу изволил дорогу просекать; и я хозяину своему о том доносила, что зело угодно ему стало, что такой верный прикащик там остался. Дитя наше зело тоскует по бабушке, и ежели милости вашей в ней нужды нет, то извольте пожаловать к нам прислать немедленно". Подписано: "Екатерина". В письме из Петербурга от 8 апреля 1710 года находится PS: "Маленькие наши Аннушка и Елизавета вашей милости кланяются". Тон писем Меншикова к Екатерине Алексеевне изменялся также с изменением отношений ее к "хозяину своему". От 12 марта 1711 года последнее письмо от него к ней, надписанное: "Катерине Алексеевне Михайловой", с обычным обращением: "Катерина Алексеевна, многолетно о господе здравствуй!" В письме от 30 апреля того же года уже совершенно иное обращение: "Всемилостивейшая государыня царица!" и дочери Екатерины Алексеевны называются государынями царевнами. Екатерина в письме от 13 мая 1711 года подписалась: "Пребываю и остаюсь ваша невеска Екатерина".
Екатерина Алексеевна в своем новом значении, уже всем известном с 6 марта, отправлялась с "хозяином" в турецкий поход. Меншиков, верный приказчик, оставался в Петербурге стеречь парадиз и новые завоевания.
ГЛАВА BТОРАЯ
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ПЕТРА I АЛЕКСЕЕВИЧА
Движение русских войск к южным границам. – Объявление народу о войне с турками. – Отъезд царя. – Его болезнь и печальное состояние духа. – Веселые вести. – Свидание с польским королем в Ярославле и договор с ним. – Сношения с турецкими христианами. – Молдавский господарь Кантемир. – Договор его с царем. – Сношения с сербами и черногорцами. – По просьбам христиан Петр торопит Шереметева. – Шереметев переходит Днестр. – Кантемир объявляет себя против турок. – Недостаток провианта. Переписка Петра с Шереметевым по этому поводу. – Царь у Прута. – Поездка его в Яссы. – Решение военного совета. – Переход армии через Прут, она окружена турками. – Отчаянное положение русских. – Затруднительное положение визиря. – Переговоры. – Мир. – Положение Петра. – Его письма в Сенат и к "своим". – Подканцлер Шафиров и молодой Шереметев остаются при визире для окончательного улажения дела. – Петр не хочет исполнять договор, пока Карл XII останутся в турецких владениях. – Турки требуют, чтоб русские не входили в Польшу. – Послы голландский и английский помогают Шафирову в переговорах. – Петр решается исполнить первую статью договора насчет отдачи Азова и срытия Таганрога. – Шафиров заключает новый договор. – Издержки при заключении этого договора. – Петр Толстой. – Усилия его и Шафирова противодействовать шведским внушениям. – Пребывание русских войск в Польше служат им в том главным препятствием, раздражая султана. – Шафиров, Толстой и Шереметев в Семибашенном замке. – Турция снова объявляет войну России за невывод войск из Польши. – Трусость султана. – Разлад его с Карлом XII. – Окончательное заключение мира между Россиею и Турциею. – Черногорцы. – Дела польские.
Как только было получено известие о разрыве мира со стороны турок, Петр послал повеление князю Мих. Мих. Голицыну двинуться к молдавским границам с десятью драгунскими полками и сторожить движение турок и татар. Шереметев должен был идти туда же из Ливонии с двадцатью двумя пехотными полками; князь Михайла Ромодановский отправился в Путивль с дворянскими полками, а киевский губернатор князь Дм. Мих. Голицын должен был следить за запорожцами. 25 февраля 1711 года в Московском Успенском соборе в присутствии царя объявлено было народу о войне против врагов имени Христова; перед собором стояли оба гвардейские полка, готовые к выступлению в поход: на их красных знаменах виднелся крест с подписью: "Сим знамением победиши".
6 марта сам царь выехал из Москвы к польским границам. В Луцке остановил его сильный припадок болезни, о котором он так уведомлял Меншикова 9 апреля: "Объявляю, что я зело был болен скорбью такою, какой болезни от роду мне не бывало, ибо две недели с жестокими палаксизмами была, из которых один полторы сутки держал, где весьма жить отчаялся; но потом великими потами и уриною свободился и учусь ходить". В тот же день Петр написал и Апраксину: "Я был зело болен и не чаял живота себе (от скорбутики), но ныне, слава богу, прихожу в прежнее". Печальное расположение духа не покидало Петра и, разумеется, могло только усилиться от болезни. 12 апреля он писал Меншикову в ответ на известие о смерти царевича имеретийского, умершего в шведском плену: "Зело соболезную о смерти толь изрядного принца; но невозвратимое уже лучше оставлять, нежели воспоминать; к тому ж имеем и мы подлежащий безвестный и токмо единому богу сведомый путь". 24 апреля он писал из Яворова Апраксину, попечению которого были вверены низовья Дона и который спрашивал, где ему лучше утвердить свое пребывание. "Где вам быть, то полагаю на ваше рассуждение, – отвечал Петр, – ибо вся та сторона вам вручена, и что удобнее где, то чините, ибо мне, так отдаленному и, почитай, во отчаянии сущему, к тому ж от болезни чуть ожил, невозможно рассуждать, ибо дела что день отменяются". Скоро, впрочем, стало веселее в Яворове: пришло известие, что татары, нападшие на Украйну, прогнаны с большим уроном, что Заднепровская Украйна, приставшая было к Орлику, сильными мерами приведена в послушание. Петр писал Меншикову 3 мая: "Наши войска будут на Днестре кончая в 15 сего месяца; о хане, чаю, что вы известны, что с уроном великим возвратился и сын его убит на Украйне. Здесь Заднепрская Украйна вся было к Орлику и воеводе киевскому (Потоцкому) пристала, кроме Танского и Галагана, но оную изрядно наши вычистили и оных скотов иных за Днепр к гетману, а прочих, чаю, в подарок милости вашей в губернию на пустые места пришлем. Христиане бедные зело ревностно к нам поступают и пишут неописанный страх и конфузию в поганых, которую наипаче умножил тот знак, когда пошли из Царяграда, тогда стал чрезвычайным штурм и магметово знамя, которое несено было пред янычарами в полку, то все изорвало и древко втрое изломило". Весело было в Яворове и Екатерине Алексеевне: знатные поляки давали балы, где ее принимали уже как царицу. "Мы здесь, – писала она Меншикову, – часто бываем на банкетах и на вечеринках, а именно четвертого дни (9 мая) были у гетмана Синявского, а вчерашнего дни были у князя Радивила и довольно танцевали. И доношу вашей светлости, дабы вы не изволили печалиться и верить бездельным словам, ежели со стороны здешней будут происходить, ибо господин шаутбенахт (Петр вице-адмирал) по-прежнему в своей милости и любви вас содержит".