Помпею дали в 67 г. средства на постройку и снаряжение флота, с которым он разгромил пиратов Восточного моря, взял их прибрежные крепости и переловил их суда; только в рамках этих огромных материальных средств, доставленных римскими капиталистами, а не официальной государственной казной, и получает смысл то неограниченное полномочие, которое дали Помпею над водами, берегами и островами: иначе это imperium majus было бы пустым звуком. Только теперь, по очищении путей сообщения к азиатским областям, возможно стало посылать правильные подкрепления и придать Восточной войне окончательный решающий характер. И опять без капиталистов нельзя было обойтись, опять исполнить все, что требовалось, мог только Помпей. Цицерон, лучший оратор денежной аристократии, взялся укрепить их союз и своею знаменитой речью, составляющей восхваление римских ростовщиков и банкиров, раскрыл народу все выгоды азиатских доходов и все значение быстрого окончания азиатской войны и добился назначения Помпея главнокомандующим (66 г.).
Преобладание денежной аристократии во внешней политике 60-х и первой половины 50-х годов составляет факт необыкновенно яркий. Опять компании откупщиков, крупных арендаторов доходных угодий, негоциаторов и ссудчиков двинулись в Азию. Одно за другим пошли присоединения значительных территорий. В четыре года, 66–62, были заняты римлянами на севере Вифиния и Понт, т. е. весь малоазийский берег Черного моря, на юге Сирия, т. е. берег Леванта до Египта вместе с внутренней областью до Евфрата; и аравийской степи. Территории Передней Азии, оказавшиеся как бы в тисках между этими новыми провинциями, Галатия и Каппадокия, обратились в вассальные княжества, зависимые от Рима. Захвачены были два больших острова восточной части Средиземного моря, Крит и Кипр, первый во время разгрома морской державы разбойников, второй десять лет спустя (56 г.). Руководящие круги денежной аристократии не упускали из виду и другой окраины, богатой и населенной Галлии. Начатое Цезарем в 58 г. завоевание Галлии, конечно, не было результатом его личной внезапной идеи. Его замысел не мог быть секретом для тех денежных людей, которые провели его в конце 60 года на выборах при помощи грандиозного подкупа, больше того: вероятно, план завоевания Галлии "Косматой", на которую из Галлии культурной жадно посматривали римские капиталисты, был подсказан ими. Иначе трудно представить, почему они решились поддерживать Цезаря, ненадежного политика, который вышел из марианской родни, потом перекинулся к сулланцам, к разоренным нобилям с Катилиной во главе, бросившимся на путь государственного переворота, и который теперь опять нуждался в помощи всадников, так как иначе немыслимо было пройти в консулы против консервативной аристократии.
Денежные круги Рима не упускали в то же время из виду Египта, наследства, присужденного Риму, но не принятого правительством. Они заинтересовали в судьбе этой страны беспокойных политических деятелей, Цезаря, Помпея, Красса, когда все трое сблизились между собою в тесный династический союз. За большую взятку в 6 тысяч талантов Цезарь в год своего консульства (59) согласился поддерживать права египетского претендента Птолемея Авлета. Помпей еще раньше получил много подарков от того же принца, множество сенаторов было подкуплено, и благодаря всему этому состоялось постановление сената, а потом и народное решение, присуждающее Египет Авлету. Положенные в дело деньги были взяты ссудой у римских банкиров в счет будущего египетского бюджета. Но когда Птолемея изгнали из Александрии, сенат, несмотря на новые подкупы, отказал приехавшему в Рим царю в официальной поддержке, а триумвиры были отвлечены временно другими делами и не настаивали на посылке римского вспомогательного отряда. Но капиталисты добились своего: в 55 г. Помпей разрешил секретно своему бывшему легату и зависимому от него человеку, Габинию, наместнику Сирии, направить сирийский корпус римской армии в Египет для водворения там Птолемея Авлета: без всякого поручения от правительства, без его ведома, римских солдат послали защищать частное дело, заключавшее в себе интересы римских банкиров.
К середине 50-х годов, ко времени разгара второго империалистического периода, территория внешних владений Рима была раз в 6 раз более италийской метрополии, а еще 10 лет спустя, с присоединением Галлии Цезарем и расширением африканских владений, колонии в 8 раз, по крайней мере, превосходили размером метрополию. Какие же были реальные причины этого расширения? Каков был социальный смысл огромных римских завоеваний, какие классы общества в Италии воспользовались ими и каким образом?
В больших империях последующего времени, арабской, британской, русской, при всех различиях условий, есть одна господствующая черта: расширение, завоевание есть вместе с тем обширная колонизация – колонизация номадов, земледельцев или промышленников, вызванная, так или иначе, избытком населения в метрополии при данных условиях культуры. Только в строении одной части Британской империи, именно в Ост-Индии, выступает сильно элемент торговой и финансовой эксплуатации постороннего владения, которое лишь оккупировано, но почти не колонизуется из метрополии.
В образовании Римской империи поразительно слаб первый элемент – колонизация, и в высшей степени преобладает второй – финансовая и торговая эксплуатация чужих земель и чужой культуры. Географически Апеннинский полуостров тянет к областям западной части Средиземного моря. В первую эпоху римских завоеваний в III в. земледельческое население Средней Италии двигалось в сравнительно слабо заселенные малокультурные области на севере в равнину реки По. Но дальнейшее движение на запад почти остановилось. Римляне заняли Испанию во время второй Пунической войны для того, чтобы оградить себя от возможности карфагенских нападений из этой области. Они сохранили ее потом, чтобы пользоваться рудниками и копями и вербовать военную подмогу среди туземцев. Но Рим не отправлял туда колонистов. Еще 100 лет почти прошло, пока устроили первую колонию в Южной Галлии (Нарбон) на пути, по которому римляне добирались до Испании. Во II в. Рим приходит в соприкосновение с большими, богатыми, сложно устроенными, густонаселенными державами, Карфагеном и эллинистическими государствами. В захвате этих культурных стран на юге и на востоке, в Африке и в Азии, и развивается характерная для римской империи система провинций, т. е. больших оброчных владений.
С этой поры в течение полутора веков из Италии в "вотчины римского народа" и на окраины направлялись лишь тесно ограниченные общественные слои и по весьма односторонним мотивам. Это были откупщики и их свита, ростовщики крупные и мелкие, агенты римских банков, крупные арендаторы угодий, поставщики на войско и их служебный персонал. В своей речи о поручении начальства на Востоке Помпею Цицерон отчетливо определяет состав римской деловой колонии в Азии: "Откупщики, люди видные в обществе и почтенные, поместили в этой провинции свои капиталы и устроили деловые конторы; из других классов люди промышленные и предприимчивые частью ведут обороты в Азии, частью положили там большие деньга". В другой речи (рго Fontejo) Цицерону приходится говорить о римской провинции на противоположной окраине империи, где все же было помещено некоторое число земледельцев; эти колонисты как бы тонут для него в массе откупщиков и негоциаторов. Но он скоро забывает земледельцев и под "римскими гражданами, заполняющими Галлию", разумеет только откупщиков и ссудчиков. То же самое в Африке: италики в римской провинции и в ближайших городах вассальных варварских государств – негоциаторы: их дела – поставки, откупа, ссуды. У нас имеются, к сожалению, лишь отрывочные сведения, чтобы судить о том, как был организован этот воинственный и непроизводительный римский капитал.
Не видно, чтобы усилия римских капиталистов и промышленников направились на сбыт каких-либо продуктов метрополии в зависимые страны. Также мало, по-видимому, занимала их торговля произведениями подчиненных областей и подвоз товаров в метрополию или в малокультурные провинции Запада, если не считать больших государственных поставок в столицу. На первом месте в их деятельности были обороты, которые возникали из эксплуатации излишков, сбережений и местных доходов, получавшихся в сложных технически развитых хозяйствах плотно населенных стран южного и восточного побережья Средиземного моря. Римский капитал завоевал эти хозяйства, вводил их в широкий оборот и откидывал с них обильный дивиденд западному властелину.
В этом отношении республика шла по линии своего давнишнего развития. Поднявшись в качестве торговой столицы Средней Италии, Рим вступал уже в эру заморских завоеваний с большими свободными капиталами, с влиятельным классом откупщиков. Здесь, в этом денежном излишке лежал основной стимул дальнейших приобретений. В свою очередь, захват посторонних владений, огромный рост государственных имуществ и оброков с подчиненного населения и создал в настоящем смысле то могущество римского капитала и то необыкновенное положение денежных людей, которое так характеризует последнее столетие республики от Гракхов до Цезаря.
Небывалое значение, которого достиг этот общественный слой в Риме, коренилось в характере государственного строя и в условиях администрации республики. Рим долго сохранял архаическую систему финансов. Нельзя было собирать правильную прямую подать с граждан, а тем более с союзников, пока большая часть Италии держалась форм замкнутого хозяйства, мало продавала на отдаленные рынки и не имела ясно определенного денежного дохода. Государство налегало на косвенные сборы, на пошлины, занимаемые в морских ввозных портах, и на эксплуатацию казенных имуществ. Политическая раздробленность страны, сохранившаяся до 90 года, была причиной того, что эта система удержалась до более поздних времен. Первобытности обложения соответствовала несложность финансового управления. Рим остался при своих краткосрочных выборных сановниках, а правительство освобождало себя совершенно от технической стороны дела, расценки, внимания, контроля, и продавало доходные статьи оптом частным предпринимателям. Характерно было само название сдачи государственных доходов на откуп: оно так и обозначалось "куплей-продажей".
С расширением государственной территории необыкновенно выросла и эта масса дохода. Верховная городская республика сохранила свои прежние формы, очередных консулов, преторов, квесторов и всенародные голосования; а тяжесть содержания большого государственного тела стала ложиться на новых подданных, как бы крепостных плательщиков центральной республики. Вместе с тем для частного предприятия, откупавшего эти доходы, открывался все больший простор. Интересы капитала, который в них вкладывался, и сделались главным мотивом новых и новых присоединений и завоеваний.
В последний век республики в руках римских капиталистов соединялись разнообразные и пестрые статьи. У них была эксплуатация рудников в Македонии и Испании, обширных плантаций в Африке и Сардинии, бывших коронных земель и угодий в азиатских областях, сбор портовых и пастбищных денег в разных провинциях и т. п. Верхом успеха откупщиков была передача им при Гракхах десятины, т. е. прямого налога во вновь приобретенной Азии с выключением от конкуренции местных капиталистов. Этот сбор налога ставил римских арендаторов лицом к лицу с городскими управлениями, которые заключали с ними условия. Если город находился в финансовом затруднении, те же или другие римские предприниматели получали возможность опутывать города системой ссуд и истощать их средства долгами.
Чисто денежные операции стояли, таким образом, в тесной связи с откупами больших доходных статей. Можно себе представить, как римские ссудчики, банкиры и менялы, наподобие евреев и ломбардов средневековой Европы, систематически рассаживались по округам и населенным пунктам провинций. В 69 г. Цицерон говорил о римском наместничестве в Южной Галлии: "Римские граждане – негоциаторы битком наполнили Галлию; без посредства римлян ни один галл не ведет деловых отношений; в Галлии нет в обороте ни одной монеты, которая бы не прошла через счетные книга римских граждан".
Интересы денежных людей защищала грозная сила римского оружия; в крайнем случае, они могли опереться на государственную экзекуцию. Одним из характерных примеров в этом отношении может служить история денежных операций двух римских всадников, Скапция и Мануция, представлявших интересы Брута на о. Кипр. Стоик-республиканец, убийца тирана Цезаря, одна из сурово-добродетельных фигур отживающего строя в Риме, Брут допускает по отношению к провинциалам безжалостную эксплуатацию. Город Саламин на Кипре задолжал ему сумму, выданную на имя его доверенных, так как открыто римляне высшего правящего класса не могли вести таких оборотов. Заем сам по себе заключал целый ряд обходов и нарушений. По закону Габиния были запрещены заемные сделки с провинциалами в самом Риме. Но негоциаторы, при посредстве Брута, добились двух постановлений сената, которые освобождали их от ответственности по закону. Это дало им возможность поднять в долговом условии процент до 48 % и предъявить потом к уплате, начисляя проценты на проценты 200 талантов, вместо 106 талантов долга, которые получились согласно официальным 12 %. Когда городское управление Саламина задержало уплату долга, Скапций выпросил у римского наместника соседней Киликии, Аппия Клавдия, отряд конницы и запер членов саламинской думы в их помещении, где пятеро из них умерли с голоду. Между тем наместник сменился. Новый проконсул Киликии, Цицерон, держался вообще более мягких приемов по отношению к провинциалам. Он отозвал конных стражников с Кипра и пригласил к себе саламинцев и Скапция в Таре. Здесь выяснилась незаконность операций; Цицерон напомнил, что, в силу указа, изданного им при вступлении в должность, процент не должен превышать 12 %, и саламинцы выразили согласие уплатить долг немедленно. Но Скапций "бесстыдно" настаивал на своей огромной цифре и упросил Цицерона отложить дело. Опасаясь, как бы не рассердить Брута, Цицерон отложил взыскание, т. е. предоставил капиталистам дожидаться нового наместника, который, как они надеялись, окажется более внимательным к ним и более беспощадным по отношению к провинциалам.
Типом римского банкира и ростовщика, занятого ссудами в провинциях, может служить друг Цицерона, Помоний Аттик. Это был плантатор, книгоиздатель, поверенный и управитель по делам нескольких богатых капиталистов и нобилей, направивших свои денежные средства в восточные области. Центром операций Аттика была Греция; здесь у него было множество клиентов, не только частных лиц, но и целых общин; города и территории стояли под его денежным патронатом. Особенно близки были отношения Аттика к Афинам, где он постоянно почти и жил. Разнообразные и крупные ссуды, которые он давал афинянам, сплетались тесно с его популярными щедротами, с его либеральным меценатством в городе. В дурные годы Аттик хлопочет о раздаче хлеба гражданам, после разорения города Митридатом дает ему большую ссуду без процентов. Но это, в конце концов, лишь неопределенная чрезвычайная премия, посредством которой обеспечивается постоянный доход с массы лиц, находящихся у него в долгу.
Характерны отношения Аттика к городу Бутроту в Эпире. В его окрестностях и на его территории Аттик составил себе путем последовательной скупки весьма крупные имения. Конечно, и здесь у Аттика появилось немало клиентов. Но в этой области его положению, как денежного патрона, грозили те усложнения, которые возникли в Риме со стороны монархических претендентов, искавших вознаграждения для военных масс. В эпоху сулланских конфискаций и наделов Аттик, уклонившийся от политики в Италии, сумел сохранить свои приобретения в Греции. Но после второй гражданской войны в 40-х годах I в. ему с неизбежностью грозили потери. Цезарь решил, между прочим, устроить в Бутроте колонию ветеранов и отобрать для этой цели у города часть его территории. Аттик, хотя и косвенно, терял очень много: городу предстояло разорение, и тогда не могло быть речи о возврате кредитованных ему сумм. Через Цицерона Аттику удалось добиться свидания с Цезарем, и за обедом у диктатора дело устроилось к полной выгоде для влиятельного капиталиста, которого Цезарь, по-видимому, желал привлечь на свою сторону. Соглашение состояло в том, что Аттик внесет сумму, равную угрожавшей городу потере, как бы уплатит положенную на город военную контрибуцию; этим способом он и выкупал Бутрот от военной колонии. Таким образом, капиталист спас уплату по старым обязательствам граждан и новым большим кредитом поставил город в еще большую от себя зависимость.
В эпоху расцвета империализма всемогущий римский капитал стал распространять свою силу за военные и политические границы государства. Негоциаторы являлись не только следом за покорителями. Они открывали кредит соседям, союзникам народа римского, владетелям вассальных княжеств. Таким образом, они шли впереди завоевателей, готовили им пути, своими ссудами и поставками втягивали в зависимость города, царьков, полуварварские племена, раньше, чем являлись легионы и администрация. Ливий признает вполне откровенно и наивно уничтожающую силу римской кредитной системы: римляне победили македонского царя, но оставили Македонии самоуправление; они решили, однако, вовсе прикрыть доходные рудники этой страны, "потому что эксплуатация их невозможна без посредства откупщиков, а где раз появился откупщик, там либо бессильно публичное право, либо союзники наши утрачивают всякое подобие свободы".
Судя по переписке Цицерона, на Востоке в 50-х годах, кажется, не было крупного города или князя, который бы не задолжал римлянам. Город Никея в Вифинии был должен римскому гражданину Пиннию 8 млн. сестерций. В качестве наместника Киликии, Цицерон внушает пропретору Вифинии, чтобы город понудили к уплате долга сыну и наследнику Пинния, "молодому человеку, необыкновенно скромному, ученому и мне преданному". Один из азиатских должников, каппадокийский царек Ариобарзан, отчаянно бился между двумя кредиторами, Помпеем и Брутом. Ему пришлось прибегнуть к чрезвычайным налогам в своей стране, однако общей суммы собранного с подданных (33 аттических таланта) не хватало для того, чтобы заплатить проценты с капитала, занятого у одного Помпея. "Но наш Гней (Помпей) милостиво терпит: он не видит пока своего капитала и довольствуется ростом, да и то неполным. Зато больше царь никому не платит и не может платить; ничего нет в казне, нечего больше собрать со страны… Нет более разоренного государства и более бедного царя", – пишет Цицерон.