А штаб Самсонова находился в Найденбурге и реальной обстановки не представлял. Со всех сторон сыпались тревожные донесения, но на них не реагировали, рассылали прежние приказы - наступать. Наконец, в Найденбург пришли солдаты разбитых Эстляндского и Ревельского полков, рассказали, что творится под Мюленом. От случайных кавалеристов узнали, что Артамонов сдал Уздау. Только тогда Самсонов отдал приказ 13-му корпусу идти на помощь к Мартосу. А на Артамонова разгневался за вранье, отстранил от командования и назначил вместо него генерала Душкевича. Но Душкевич был на передовой, руководство принял инспектор артиллерии Масальский. Так что в левофланговой группировке, вдобавок ко всему, стало трое начальников.
В общем-то ситуацию еще можно было исправить, даже переломить в свою пользу. Для этого Самсонову стоило поехать на левый фланг, где скопилась без толку третья часть армии, наладить там управление и нанести контрудар по группировке Франсуа. Можно было поступить проще, отвести центральные корпуса назад. Самсонов не сделал ни того ни другого. Он принял единственное решение, которого не должен был принимать ни в коем случае. Лично ехать на передовую, в 15-й корпус. Приказал штабу разделиться, канцелярским службам эвакуироваться в тыл, а сам с группой офицеров и конвоем казаков отправился в эпицентр боев. И все. С этого момента армия лишилась единого руководства. Курьеры с донесениями безуспешно искали командующего, он потерял связь и с тылом, и с корпусами.
В штабе фронта тоже вдруг поняли, что немцы вовсе не удирают за Вислу, а атакуют. Только теперь полетел приказ Ренненкампфу - помочь Самсонову. Части 1-й армии выступили без промедления, 28 августа, но заведомо опаздывали к развязке - между армиями было 95 км… Ну а для 13-го корпуса генерала Клюева, глубже всех забравшегося на германскую территорию, настоящая война еще не начиналась. Он вошел в Алленштайн. Второй по величине город Пруссии выглядел вполне мирно. Работали магазины, кафе. Жители вежливо кланялись даже рядовым. На больницах висели плакаты с просьбой не беспокоить пациентов… О соседе справа, 6-м корпусе Благовещенского, Клюев ничего не знал. Оттуда получили радиограмму, но на этот раз она была шифрованной. Расшифровать не сумели. А с самолета заметили, что с востока приближаются войска, около корпуса. Решили, что это и есть 6-й.
Согласно приказу, Клюев двинул свои дивизии на подкрепление Мартоса, а в Алленштайне оставил "до подхода Благовещенского" по батальону от Дорогобужского и Можайского полков. Но шел корпус не Благовещенского, а фон Белова. Два батальона он смял мгновенно. Ему активно помогли горожане, стреляли из окон, а с чердака больницы, которую "не беспокоили", ударили пулеметы. Немцы устремились вдогон за ушедшими русскими. Преследование обнаружили, но Клюев счел, что за ним увязались небольшие отряды. Велел арьергарду, неполному Дорогобужскому полку, отогнать их. Полку не оставили артиллерии, запасы патронов ушли с обозами, а на него обрушилась лавина германцев. Отбивались из пулеметов, пока были боеприпасы. Потом остались только штыки. Но дорогобужцы заняли дефиле между двумя озерами, враг не мог развернуться широким фронтом, и его раз за разом осаживали контратаками. Погиб командир полка Кабанов, редели батальоны, но удержали неприятеля до вечера. Лишь с наступлением темноты остатки полка снялись и пошли искать своих, унося тело командира.
Под Мюленом 28 августа наседали уже не русские, а немцы. Войска Мартоса обтекали со всех сторон. Германская дивизия генерала Зонтага попыталась ночью обойти с юга, захватить господствующие высоты. Но ее заметили, изготовились. На рассвете штурм высот был встречен дружным огнем. Враги покатились назад, по ним ударила своя же артиллерия, приняв за русских, а штыковая контратака довершила разгром, было взято 2200 пленных, 13 орудий. Гинденбург и Людендорф нервничали, выдернули еще одну дивизию из группировки Франсуа. Она уперлась в оборону Кексгольмского полка, и обход с юга так и не удался.
На северном фланге немцы рвались обойти через городок Хохштайн. Здесь отбивались Нарвский и Копорский полки. Они попали в полуокружение, оборона простреливалась с трех сторон, они отвечали огнем трех батарей и отразили все атаки, усеяв окрестности германскими трупами. На высоты недалеко от Хохштайна вышел и 13-й корпус Клюева. Но он не мог разобраться, что происходит вокруг, приказал войскам остановиться и ждал приказов свыше. А в 15-м корпусе кончались боеприпасы, не было продовольствия. Оставалось только отступить.
Вечером сюда прибыл Самсонов со своими штабными. Оценив положение, он разрешил отход к Найденбургу. Но начал распоряжаться и окончательно все погубил. Штаб Самсонова предложил чересчур сложный план "скользящего щита" - пусть соединения по очереди перемещаются с северной оконечности фронта на южную. Сперва обозы, потом 13-й корпус, потом 15-й, потом 23-й. Потом все повторяется, и весь фронт будет постепенно "скользить" на юг. А Мартосу со штабом корпуса приказали ехать в Найденбург, заранее выбрать позиции для обороны. Лучший корпус был обезглавлен. Но и Самсонов с войсками не остался. Сказывалась болезнь, перенапряжение, рывок на передовую выплеснул остатки его сил. Штабные офицеры уговорили его уехать, организовывать управления на новом месте, а командование всеми отходящими корпусами поручили Клюеву.
"Скользящий щит" сразу рухнул. Как можно было регулировать движение в лесах, без связи? Соединения хлынули как придется. Немцы сунулись было в погоню, но корпус Мартоса даже без начальства был еще боеспособен. У села Кунхенгут Кременчугский и Алексопольский полки устроили засаду. Промерили расстояния, навели заранее пулеметы и в темноте расстреляли колонну, двинувшуюся за ними. А Гинденбург после бесплодных атак и огромных потерь уже вообще отказался от окружения русских! Выгнать их, и то хорошо! Слал приказы Шольцу и Франсуа отменить прежние планы, просто преследовать и вытеснять отступающих. А Белову и Макензену - разворачиваться против Ренненкампфа.
Но его приказы запоздали. Пока суд да дело, Франсуа продолжал атаки и уже взял Зольдау. Открылась дорога в глубь расположения русских. У Франсуа был заблаговременно подготовлен летучий отряд - кавалерия, пехотная бригада на машинах и повозках, велосипедисты. Теперь его бросили на Найденбург, перерезая нашим частям пути отхода. Самсонов, уезжая из этого города, не позаботился организовать оборону. В Найденбурге скопились обозные, лазареты с ранеными. Здесь находился командир раздерганного 23-го корпуса Кондратович с одной бригадой, этого было достаточно против бригады немцев. Но Кондратович предпочел спасать бригаду (и себя), бросив обозы и раненых. Летучий отряд захватил город почти без боя, навстречу ему двигались части Макензена, замыкая кольцо.
А часть штаба Самсонова, которая эвакуировалась на свою территорию, утром 29 августа доложила Жилинскому - армия отступает. Он рассудил, что напрасно послал туда 1-ю армию, телеграфировал Ренненкампфу: "2-я армия отошла к границе. Приостановить дальнейшее выдвижение корпусов на поддержку". Но Ренненкампф понимал ситуацию глубже, отдал своим частям приказ "ввиду тяжелых боев 2-й армии" идти ей на помощь. Действительно, бои еще продолжались. Клюев оставил в Хохштайне арьергард, Каширский полк, к нему примкнули подразделения Нарвского. Их окружили, против 16 орудий гремели 86 германских, но солдаты дрались до вечера, в последней рукопашной пал командир полка Каховский со знаменем в руках.
Еще один арьергард, Софийский полк, встретил преследующих немцев между двумя озерами у с. Шведрех. Сражался отчаянно, поредел, но и неприятели отстали. Сплошного окружения не было. Сквозь жиденькую цепочку германских застав вполне можно было прорваться. Но ночью на лесных дорогах части перемешались, тащились из последних сил, голодные - 15-й корпус четверо суток не выходил из боев, 13-й за двое суток прошагал больше 80 км. А прусский лес не был надежным укрытием. Через каждые 2 км тянулись просеки, было много речушек и болот с дамбами. Немцы следили с самолетов, где находятся русские, устраивали на пути засеки, ставили заслоны с пулеметами и пушками.
У каждой дамбы или перекрестка встречал огонь. Вся масса солдат останавливалась, передовые подразделения разворачивались, атаками прогоняли врага. А через пару километров ждал новый заслон, и все повторялось… Около села Саддек, попав под очередной обстрел, Клюев решил "во избежание ненужного кровопролития" сдаться. Правда, предоставил желающим спасаться самостоятельно. Одни отделились, пошли на прорыв (и в большинстве выбрались). У других больше не было сил, они подчинились решению начальника. Некоторые предпочли погибнуть в бою, группа смельчаков из 13-го корпуса захватила 4 немецких орудия, заняла круговую оборону и дралась до последнего.
Мартос, посланный вперед своих войск, нарвался на немцев. Офицеры его штаба погибли или рассеялись. Мартос с тремя спутниками сутки блуждал в лесу. Ночью услышали рядом солдат и подумали, что свои. Но вспыхнул немецкий прожектор, ударил пулемет, под Мартосом убило коня, и его схватили. Так же блуждал Самсонов. Попал в хаос отступления. Пробовал командовать на дорогах ротами и батальонами, но понял, что восстановить управление уже невозможно, и впал в полную прострацию. Ехали с офицерами штаба, несколько раз натыкались на немцев. Направились через лес. Лошади выбились из сил, и зашагали пешком. Самсонова измучила астматическая одышка, сделали привал. Командующий тяжело переживал случившееся, говорил: "Царь доверился мне. Как я встречусь с ним после такого разгрома?" Отошел в сторону, и его спутники услышали выстрел. Все поняли, что это значит. Тело Самсонова не смогли найти в темноте, а утром появились немцы. Офицеры штаба бежали, а через час встретили казачий патруль - вышли к своим.
Командование фронта уяснило картину только вечером 29 августа. Забило тревогу. Ренненкампфу приказали организовать поиск конницей. Но направление дали неверное - на Алленштайн, где русских давно не было. А 1-му и 6-му корпусам велели нанести удары по флангам, чтобы облегчить выход окруженной группировке. Куда там! Благовещенский боялся, что немцы пойдут на него. Выделил для операции лишь отряд Нечволодова, Ладожский полк с 2 батареями. В 1-м корпусе царило безвластие, Артамонов, Душкевич и Мосальский разбирались, кто же из них начальник. После понуканий определили для наступления генерала Сирелиуса с Варшавской гвардейской дивизией.
Тем не менее даже небольшие силы прорвали вражеское кольцо. 30 августа Нечволодов вышиб немцев из г. Вилленберга. Как раз на этом участке пробивалась из окружения русская конница, атака помогла ей пересечь линию фронта. Сирелиус разметал неплотные германские заслоны и взял Найденбург. У немцев поднялся переполох. Только утром Гинденбург доложил в ставку о блестящей победе, и на тебе! Но удары были слишком слабыми и разрозненными. Против Сирелиуса стягивалось 5 дивизий, ему пришлось отступить. Нечволодов тоже получил приказ отходить.
Только войска Ренненкампфа, громя выставленные против них части кавалерии и ландштурма, неудержимо продвигались вперед. К 31 августа они вышли на ближние подступы к Кенигсбергу, заняли Фридланд (Правдинск) и городишко Растенбург (пока еще неприметный - он станет знаменитым лишь во Вторую мировую как ставка Гитлера). А конный корпус хана Нахичеванского и кавалерийская дивизия Гурко докатились до Алленштайна. Снова увидели чистенький, вполне мирный город. Жители вежливо раскланивались, а на вопросы о русских недоуменно пожимали плечами - вроде, тут их никогда и не было. Жилинский уже направил Ренненкампфу новый приказ. Писал, что Самсонова постигла неудача, требовал вернуть кавалерию из рейда. Но командующий армией рассудил иначе - раз уж его конница очутилась в тылах противника, велел ей погулять как следует, взрывать железнодорожные пути, дамбы, порушить станции и линии связи.
Эти прорывы вызвали у немцев изрядный переполох. Поднимались ложные тревоги - "Русские идут!" Открывали огонь по своим, были жертвы. При ночном шуме в Найденбурге генерал Моргентау удрал босиком, надев ремень с кобурой поверх белья. Зато на окруженцев началась настоящая охота. К солдатам подключились полиция, егеря, штатские добровольцы с ружьями и собаками. Очевидцы описывали, как тяжелораненых пристреливали, забивали прикладами, "стрельба по нашим санитарным отрядам и полевым лазаретам стала обычным явлением". Над пленными измывались, избивали их, впрягали в трофейные пушки вместо лошадей и заставляли тащить. В плен попало 9 генералов. В штабе 8-й армии Людендорф грубо насмехался над Мартосом. Гинденбург повел себя благородно, пожал руку, сказал: "Я желаю вам более счастливых дней". Приказал вернуть наградную золотую саблю, но так и не вернули. С Клюевым, сдавшим подчиненных, обращались куда лучше.
Германская пропаганда непомерно раздула масштабы победы, трубила сперва о 70, потом о 90 тыс. пленных, о 20 тыс. убитых русских, а число трофейных орудий постепенно росло от 300 до 600. Реальные потери наших войск были скромнее. Погибло 6 тыс. воинов, попало в плен 50 тыс. (из них 20 тыс. раненых), немцам досталось 200 орудий (часть подбитых или выведенных из строя артиллеристами). 20 тыс. окруженных сумели вырваться. Как сообщалось в докладе, "большинство офицеров, пробивавшихся в одиночку или с нижними чинами, выдержали ряд самых тяжелых испытаний и опасностей и выказали незаурядное личное мужество и храбрость, преодолевая на своем пути превосходного по силе противника, борясь с бронированными автомобилями… и даже артиллерией противника, уничтожая то и другое".
Немцы громогласно объявляли о "гибели 2-й армии", но и это было далеко от истины. Им удалось разгромить 5 русских дивизий, и победа обошлась недешево - они потеряли 30 тыс. убитыми и ранеными. Мало того, за успех на Востоке пришлось заплатить стратегическим проигрышем на Западе, откуда снимались подкрепления. А 2-я русская армия была жива, большая часть ее сил просто отступила. Новым командующим стал энергичный генерал Шейдеман. Он очень быстро привел армию в порядок, и всего лишь через неделю она снова вела активные боевые действия.
Для расследования причин поражения была назначена правительственная комиссия. Жилинский попытался свалить вину на Ренненкампфа. Дескать, струсил и вовремя не помог Самсонову. Но великий князь Николай Николаевич представлял истинное положение, хорошо знал командующего 1-й армией и возмутился клевете. Заявил: "Жилинский сам потерял голову и не способен управлять боевыми действиями". Для проверки в 1-ю армию направили генерала Янушкевича, и доклад его был очень лаконичным: "Ренненкампф остался тем, кем был". По результатам расследования сняли командиров корпусов Артамонова, Кондратовича, Благовещенского и самого Жилинского. Его вернули "по специальности" на дипломатическое поприще, послали российским представителем в Париж. Там он оказался на своем месте, неплохо отстаивал интересы страны.
16. Львов
Главнокомандующим Юго-Западного фронта стал 63-летний генерал от артиллерии Николай Иудович Иванов. В молодости, будучи поручиком, он отличился в турецкой войне. Но с той поры утратил пыл, военными талантами не выделялся, его считали в большей степени хозяйственником, чем полководцем. Был близок к придворным кругам, стал крестным наследника престола Алексея. Отвратительно командовал корпусом в Маньчжурии, но 1905 г. сумел утихомирить мятеж в Кронштадте - не оружием, а увещеваниями. Перед войной он командовал Киевским округом.
Зато Иванову достался отличный начальник штаба - генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев. Отец его был крепостным крестьянином, попал в солдаты и дослужился до штабс-капитана. Сам Михаил Васильевич поступил в Московское юнкерское училище, но не закончил его. Началась война с турками, и он ушел на фронт прапорщиком. Под Плевной был ординарцем у Скобелева (а у Скобелева сменилось несколько ординарцев, генерал посылал их с приказами в самое пекло). Алексеев был ранен, награжден орденом св. Георгия IV степени, но, не имея полного образования, 9 лет не мог дослужиться до ротного. Его трудолюбию мог позавидовать любой, он учился самостоятельно и поступил в Академию генштаба. Великолепно проявил себя, стал профессором военной истории. На японскую пошел генерал-квартирмейстером 3-й армии, был награжден несколькими орденами и Золотым оружием. Потом служил в генштабе и в Киевском округе, на маневрах понравился царю детальным разбором операции. Командовал 13-м корпусом - тем самым, который погубил Клюев.
Брусилов отмечал, что это был "человек очень умный, быстро схватывающий обстановку, отличный стратег". А профессор Академии генштаба Головин вспоминал: "Алексеев являлся выдающимся представителем нашего генерального штаба. Благодаря присущему ему глубокому уму, громадной трудоспособности и военным знаниям, приобретенным им самим в индивидуальном порядке, он был на голову выше других представителей русского генерального штаба". Алексеев был глубоко и искренне верующим. В трудной обстановке становился перед иконой на колени, молился долго и истово. Считал, что именно тогда к нему приходят правильные решения. Вот только характер у него был слишком мягким. Он не умел стукнуть кулаком по столу, "нажать". Не любил спорить, убеждать других в своей правоте. Поэтому старался избегать совещаний, всю работу предпочитал делать один. Но Иванов ему, собственно, и не мешал. Разработку Галицийской операции осуществлял Алексеев, он же руководил войсками, а Иванов лишь подписывал представленные документы.
Австрийская территория дугой вдавалась в русскую, и предусматривалось несколько концентрических ударов. С востока, на Украине, 3-я и 8-я армии наступали на Львов, С юга их прикрывал небольшой Днестровский отряд. Второй удар наносился с севера, из Польши. 5-я армия от Ковеля тоже нацеливалась на Львов, а 4-я располагалась западнее и наступала от Люблина и Холма - на Перемышль. В составе фронта должно было собраться 47 пехотных и 18,5 кавалерийских дивизий. Хотя к началу сражения имелось лишь 34,5 пехотных и 12,5 кавалерийских - около 650 тыс. бойцов. Остальные войска ожидались позже.
Но и австрийцы готовились наступать, опередить русских, разбить до того, как сосредоточатся все соединения. Силы врага превосходили, у него было 35 пехотных и 11 кавалерийских дивизий (около 750 тыс. штыков и сабель). По мере развития операции должны были подойти еще 250 тыс. Главный удар наносился на север, в Польше. Тут австрийцы создали двойной перевес, против наших 4-й и 5-й армий развертывались 1-я и 4-я австрийские, с левого фланга их прикрывали армейская группа Куммера и германский корпус Войрша. На восточном участке, в Галиции, превосходство было у русских. Против 3-й и 8-й наших армий выдвигались 3-я австрийская и армейская группа Кавеса. Предполагалось, что они измочалят русских в активной обороне и тоже перейдут в наступление.
Дух нашей армии перед сражением был высочайшим. Прекрасно было налажено снабжение. Пайку русского солдата мог позавидовать боец любой другой армии. На день полагалось 3 фунта хлеба, фунт мяса, полфунта сала (фунт - 400 г), 18 золотников сахара (77 г.). Плюс масло, крупа, овощи. Однажды командиру Каргопольского драгунского полка даже пришлось отдавать приказ - каждый нижний чин "обязан" съедать выданное продовольствие, "дабы иметь силы в предстоящей ему боевой работе".