Капитан - молодой паренек, окончил недавно школу летчиков и, очевидно, относился к той категории людей, для которых везде на свете море по колено. Из таких в большинстве своем выходят лихие истребители, но, как показывает опыт, многие из них быстро погибают. Для истребителя смелость в бою без трезвого расчета и хладнокровия так же опасна, как игра ребенка с огнем, да еще без надзора взрослого.
После указаний, сделанных инструктором, командир эскадрильи тихо, чтобы никто не слышал, сказал мне:
- Не нравится мне наш ведущий, очень уж зелен и какой-то взбалмошный. Боюсь, как бы не подвел.
Мне хотелось слетать с инструктором, перенять у него что-нибудь из тактики, ведь он здесь воюет с первого дня.
- Молодость не порок, - ответил я. - В случае чего - подскажем по радио. А то, что он "загнул" насчет компаса - простительно. Об этом даже написано в учебнике географии. Мы-то знаем - аномалия влияет на компас только на малых высотах.
- Можем не успеть передать по радио. И потом оно у нас еще неважно работает, - сомневался Худяков. - Не лучше ли сходить к Василяке и доложить свои опасения? Двоим поверит. Пускай капитан летит ведущим пары, но эскадрилью я бы ему не доверил.
- Опоздаем с вылетом. Сходи один, а я слетаю. Николай Васильевич согласился.
4
Капитан вел эскадрилью к линии фронта по железной дороге на Белгород. Примерно на полпути от магистрали отходила ветка в сторону Старого Оскола, и он свернул на нее. "Ошибается", - пронеслось у меня в голове. Предупредил по радио - он что-то отрывисто буркнул. Пришлось напомнить еще раз. Никакого ответа. Полагая, что капитан не услышал, я выскочил вперед и помахал крыльями, привлекая внимание. Ведущий продолжал полет, не меняя курса. Тогда я дал по радио распоряжение: "Всем следовать за мной!" Со мной пошли только четыре летчика, а трое полетели дальше, в том числе и Сачков. В первые секунды я как-то не допускал мысли, что капитан не понял своей ошибки - уж очень она была грубой. Однако он уходил все дальше и дальше. Неужели не видел мои сигналы и не слышал радио? А Сачков? Он плотно прижался к капитану и наверняка не заметил моих сигналов. Миша полностью положился на ведущего, слепо доверяя его опыту.
- Сачок (так часто мы называли Мишу), ты слышишь что-нибудь? - несколько раз с раздражением бросил я в эфир, все еще рассчитывая возвратить тройку.
Молчание.
Может, я ошибся и зря расколол эскадрилью? Смотрю на компас. Магнитная аномалия, о которой здесь так много уже слышали, поколебала во мне уверенность в правильности показания стрелки. Неужели заблудился? Когда не уверен, колеблешься, такая мысль действует ошеломляюще. Поддайся ей - и станешь жертвой страха. Земля, небо, свой самолет - все покажется чужим. Ох и опасна эта штука - паника в полете и недоверие к приборам! Все слабеет: и память, и воля. Хорошо, что трезвый рассудок, этот верный испытанный друг, приходит вовремя на помощь и охлаждает взбунтовавшиеся нервы.
Сличаю местность с картой и компасом. Железной дороги, отходящей от станции Ржава на Старый Оскол, на карте нет. Она проложена перед началом боевых действий. Очевидно, этого не знал капитан и, не взяв в расчет показания компаса, заблудился.
За какую-то минуту звено во главе с инструктором скрылось из виду. Подумал о Сачкове. Он не из молодых, но, выходит, излишне доверчив. Слепая вера опасна. Летчик может надеяться на ведущего, но больше всего - на себя. Если не уверен в своих силах, признайся. Тебе помогут. На "авось" никогда не полагайся.
Что теперь будет с заблудившимися? Восстанавливая ориентировку, будут метаться из стороны в сторону и могут напороться на противника. А потом? В лучшем случае совершат вынужденную посадку.
Уже перед вылетом у меня не было доверия к этому легкомысленному капитану. И почему я не пошел с Худяковым к командиру полка, чтобы упросить его не назначать незнакомого человека ведущим. Вдвоем-то сумели бы уговорить Василяку. Не сделали этого, и получилось плохо. Особенно для меня. Всю полноту ответственности за выполнение задания теперь несу я.
Может быть, только сейчас по-настоящему почувствовал, что быть ведущим группы куда сложней и ответственней, чем летать ведомым. Не оттого ли мы с Худяковым так легко положились на капитана, сдав ему эскадрилью, в которой он не знал ни одного летчика? Приказ! Как легко порой безынициативность и недомыслие прикрыть приказом свыше. Фактически мы совершили преступление перед совестью, но за это не наказывают. А зря.
Нас пятеро. Сумеем ли выполнить задачу? Настроение испортилось. Все настораживает и беспокоит. Сильно нервничаю.
Гляжу на группу. Выборнов крыло в крыло летит со мной. Тимонов, оставивший с капитаном своего ведущего Сачкова, тоже доверчиво пристроился ко мне. Мелашенко, опытный воздушный боец, летит со своим напарником с нами, но немного в стороне. Это значит Архип принял меры предосторожности. Взаимно хорошо просматриваем воздушное пространство и можем легко прийти на помощь друг другу при атаке немецких истребителей. Молодец! Предупредительность нужна везде. А вот Выборнов и Тимонов плотным строем сковали себя. Передаю им по радио: "Разомкнуться!"
На подступах к линии фронта наталкиваемся на шестерку "мессершмиттов". Не приняв боя, немцы ушли в сторону с набором высоты. Связываться с ними пока незачем, у нас задача - бить бомбардировщиков. Веду группу дальше, в район, где приказано прикрывать войска. Выборнов и Тимонов, почуяв опасность, опять прижались ко мне. Зачем? Нужно действовать свободно, но люди в такие моменты инстинктивно сближаются. Может, поэтому так трудно и входят в нашу практику разомкнутые боевые порядки. Но вот летчики сами замечают свою ошибку и отходят на нужное расстояние. Это говорит уже об их тактической сообразительности.
Вдруг впереди и ниже, в том месте, куда летим, вырос вражеский корректировщик-разведчик "Хеншель-126". Истребители прикрывают его и, не имея пока значительного преимущества в высоте, не осмеливаются нападать на нас.
Внизу всполохами огня сверкают разрывы, черным дымом бугрится земля. Немецкая артиллерия бьет по нашим войскам. Паршивенький корректировщик указывает ей цели. Сейчас, мне кажется, главная задача - уничтожить этот самолет. А "мессершмитты"? Боя с ними не избежать. Вдруг появятся бомбардировщики? Скованные истребителями противника, мы не сумеем отразить налет. Меня тогда обвинят в чем угодно: и в невыполнении приказа, и в самовольничестве, и в дезорганизации группы, и. наконец, в срыве боевого задания. Эх, почему не пошел за капитаном? Как бы все было просто. Но тут же отгоняю трусливую мысль.
Корректировщик все кружится, и вражеская артиллерия методично обстреливает наши окопы. Что делать?.. Бить врага!
Пока фашистские истребители в нерешительности, командую Мелашенко с ходу сбить "хеншеля". Не тут-то было! Архип только сумел подбить его. "Мессершмитты" стремительно набрасываются на нас.
Лобовая атака! Мне она хорошо знакома. Знаю, что она неэффективна - опасаться нечего. Противник обычно избегает лобовых атак. Сейчас же, защищая своего корректировщика, для него нет другого выхода, как напасть на встречных курсах. Демонстративно не примем атаку и перед самым носом врага отвернем, уступим пока дорогу. Рискнем малым для большого. Показом ложной слабости обманем врага. Фашисты попытаются воспользоваться нашей "трусостью" и атаковать в момент отворота. Только бы удачно рассчитать. Но поймут ли и выполнят ли мой маневр ведомые? И вдруг еще мысль: "Стоит ли таким сложным маневром искать победы? Не обернется ли он против нас самих?" Нет, фактически для ведомых маневр очень прост, только Я должен действовать точно. Без риска воевать нельзя.
Итак, летим навстречу друг другу. Чтобы не ошибиться и не подставить товарищей под удар, отрешаюсь от всяких сомнений. Сближаемся. Рано отвернуть нельзя: гитлеровцы могут удачно взять в прицел, опоздаешь - не добьешься задуманного. Пора! И все мы круто сворачиваем влево. Момент самый ответственный. Кажется, по тебе вот-вот хлестнет вражеская очередь… Секунда - и мимо метеорами проскакивают "мессершмитты". Они сразу же устремляются за нами. Как же может быть иначе? Ведь считается, кто на лобовой атаке раньше отвернет, у того слабее нервы. Для советских истребителей это необычно: с лобовых, как правило, они не сворачивают, а тут уклонились. И немцы погнались за нашими хвостами. Но поздно. Намного опередив их в развороте, теперь мы сами оказались сзади. Фашисты, не сообразив, в чем дело, продолжали виражить. Это нам на руку: для "яков" ничего выгоднее и ждать нельзя.
И вот "мессершмитт" передо мной. Он старается оторваться, но у него ничего не получается. Круто вращая самолет, летчик понял, что дальше вести бой на вираже нельзя, и излюбленным приемом горкой пошел вверх. А скорость? Видно, позабыл, что потерял ее на вираже, и все же по привычке, въевшейся в кровь, лезет в небо. Такой маневр сейчас для него губителен. В бою шаблон так же опасен, как и бездумье. Это - близнецы. Воздушный бой слагается из комплекса хорошо продуманных комбинаций.
Мой "як" - на горке, что называется, "присосался" к противнику. Круглый фюзеляж "мессера" почти закрывает весь прицел - так мало расстояние, а под тонкими крыльями отчетливо видны гондолы двух пушек. Догадываюсь - это новый трехпушечный истребитель марки "Ме-109 Г-2". Моя двадцатимиллиметровая пушка и два крупнокалиберных пулемета с такой короткой дистанции пробьют всю его защитную броню. Момент пойман. Очередь! И огненная трасса, подобно сверкнувшему кинжалу, вся ушла в тело тонкого самолета. "Мессершмитт" вздрогнул, закачался, потом на какую-то долю секунды застыл и, пуская черные клубы дыма, камнем рухнул на землю.
Подо мной - пара Мелашенко. Она дерется с двумя "мессерами". Рядом кружатся с вражеской тройкой Тимонов и Выборнов. От их живого клубка отскакивает один истребитель противника: он беспорядочно завертелся и вспыхнул. В небе закачался купол парашюта. Какой-то наш "як", рассматривая падающий вражеский самолет, не замечает подбирающегося сзади противника. Как же, ведь первая победа! В бою нельзя увлекаться и забывать о постоянной опасности. Спешу на выручку. "Мессершмитт" замечает меня и резко проваливается. Гонюсь за ним. Однако зачем терять высоту, когда рядом другие цели? На глаза попался удирающий "хеншель", подбитый Архипом Мелашенко. Он не летит, а ползет, догнать его ничего не стоит. Через минуту "хеншель" вспыхнул, а отвалившие четыре немецких истребителя пикированием вышли из боя.
Только успели снова собраться пятеркой, как, широко расплывшись в небе, появились три пары "Фокке-Вульфов-190" - новые немецкие истребители. Впервые в большом количестве они действуют под Курском. Очевидно, прибыли на подмогу "мессерам", только что вышедшим из боя. Значит, будут согласованно атаковать нашу пятерку.
Так и есть. Четверка "мессеров" на больших скоростях носится над нами: собираются бить с высоты.
- Вижу бомбардировщиков! - раздался в наушниках тревожный голос Мелашенко.
Только теперь стало по-настоящему понятно, зачем прибыли "фоккеры", как кратко называют наши летчики "Фокке-Вульф-190". Они сделают все, чтобы не допустить нас к бомбардировщикам Ю-87. "Юнкерсы" надвигаются колоннами. Наша попытка прорваться к ним кончилась неудачей. Снова вспыхивает стремительный бой с истребителями. А горючее у нас на исходе. Ю-87 сейчас нанесут бомбовый удар по войскам. Надо сорвать этот замысел врага.
Благодаря отчаянным усилиям нам удается оторваться от истребителей. Где же "юнкерсы"? Не видно. Неужели отбомбились и ушли?
Горючее на исходе. Мы спешим домой. "Фоккеры" пытаются напоследок отомстить нам за свои потери, но все стычки кончаются печально для них: Архип Мелашенко сбивает еще один самолет.
Бой провели неплохо, но задачу не выполнили: отразить налет бомбардировщиков не сумели. Почему? Неправильно построили свой боевой порядок, поэтому легко дали связать себя боем вражеским истребителям.
Выборнов и Тимонов вплотную пристраиваются ко мне. По улыбающимся, возбужденным лицам нетрудно догадаться об их самочувствии. Они, наверно, не видели "юнкерсов". Понимаю, что так плотно летать нельзя: нужно смотреть за воздухом, противник может подкрасться. И не могу приказать разомкнуться: уж очень хорошо идем тройкой. Хочется красивым строем пронестись над нашим аэродромом.
Архипа прошу глядеть в оба. Он в случае появления противника не зазевается.
5
Об истребителях, улетевших с капитаном, на аэродроме ничего не известно. И все же это не омрачило радостных чувств. Победа, да еще первая, всегда опьяняет людей и смягчает горечь неудач. Сдержанный Тимонов и тот взахлеб рассказывает, как гонялся за "мессером".
Радостное настроение молодых летчиков - не безразличие к судьбе товарищей, а непроизвольная разрядка внутреннего напряжения после боя. Сейчас все дела, все мысли, устремления направлены на разгром врага. Этим живем и за это умираем.
Майор Василяка находился на старте у радиостанции: управлял истребителями при взлете и посадке. Он нетерпеливо оглядывал небо, ожидая возвращения остальных. Рядом стоял Худяков.
- Вы поступили правильно, - одобрил мои действия командир полка. - Они заблудились. - И, посмотрев на часы, раздраженно махнул рукой. - Горючего уже нет, где-то должны сесть. А я-то думал, дали подготовленных ведущих. Вон что получилось… - Как обычно, немного сутулясь, Василяка пошел было на КП, но остановился и приказал Худякову готовиться к следующему вылету, а меня пригласил с собой.
- Что с земли сообщал пункт управления? - на ходу спросил командир полка.
Только сейчас я вспомнил, что про наземный КП позабыл и с ним даже не пытался установить связь. Сказалась привычка воевать без радио.
Майор долго разговаривал с кем-то по телефону.
К моему удивлению, наземный командный пункт к нам никаких претензий не имел.
- Что известно о тройке? - спросил меня Выборнов, когда я возвратился в эскадрилью.
- Как в воду канули. С фронтовых аэродромов и от наземных войск пока никаких вестей.
- Куда же они могли деться? - сокрушался Выборнов. - Неужели пощелкали "мессеры"?
- Не думаю, просто заблудились и, чтобы не попасть к немцам, взяли курс на восток…
Разговор забил шум моторов - новая группа улетела на задание.
Пыл боя у всех спал. Теперь можно спокойно разбирать свои действия.
. Оказывается, молодые летчики расстреляли все свои патроны и снаряды. Это и понятно. Самое трудное в первых боях - определить расстояние до вражеского самолета. Начинающие воевать всегда открывают огонь с больших дистанций - за 600-800 метров до подхода к цели. Действительный же огонь, огонь на уничтожение не дальше 400 метров, а наилучший - 50-150 метров.
Почему же летчики стреляют с больших дальностей? Главная причина - психологическая. Волнение, ненависть, задор, умноженные на естественное чувство опасности, порождают спешку, суету. И у новичка не хватает терпения близко подойти к противнику. В какой-то мере подводит летчика и оптическое свойство неба скрадывать истинное расстояние.
Быстрее всего можно научить летчика правильно определить дальность до цели в воздухе путем тренировки на земле. Если на аэродроме привыкнешь по отдельным деталям, частям, штрихам самолета определять расстояние, то легко будешь делать это и в вихре боя. Нужно заняться такой тренировкой.
Как только кончился разбор, ко мне подошла Тося Кирсанова и не как обычно - певуче бодро, а тихо, приглушенно доложила о готовности оружия к новому вылету. Лицо девушки было озабоченным.
- Что с вами? Не заболели?
Тося, переминаясь с ноги на ногу, ничего не отвечала. В ее больших серых глазах застыла тревога. Я повторил вопрос. Она опустила голову и робко спросила:
- Товарищ капитан, вы не знаете, где лейтенант Сачков? И еще не прилетел Младший лейтенант Карпенко… Девушки интересуются.
Как Тося ни старалась придать своему голосу строгую официальность, ничего не получалось.
В полку уже знали, что Миша неравнодушен к Тосе, она же словно его не замечала. А сейчас, когда Сачков пропал, девушка не могла скрыть своего волнения и тревоги за судьбу летчика.
- Миша прилетит, не беспокойтесь.
- Правда? - вся просияв, воскликнула Тося. Только что казавшаяся подавленной, она сразу обрела свою привлекательность, легкость. Человек живет надеждами, так зачем же их гасить?
Капитан Рогачев - свидетель разговора с девушкой, провожая Тосю взглядом, тихо напевал на свой лад слова из песни К. Симонова:
Жди его, и он вернется,
Только очень жди.
Жди, когда наводят грусть
Долгие дожди.
- Должен отыскаться, - поддержал я Рогачева, начальника воздушно-стрелковой службы полка, только что вернувшегося из боя, заинтересовал наш маневр, когда мы вынудили немцев драться на виражах, так невыгодных для них.
- Отвернуться на лобовой от противника - это значит показать свой хвост и быть сбитым, - не одобрил маневр Василий Иванович. - На этот раз обошлось благополучно только потому, что немцы просто не поняли вашу глупость.
- Ни одна победа глупостью не достигается, - возразил я. - Гитлеровцы как раз наш маневр и приняли за глупость. И попались. Лобовая атака безопасна для истребителей.
- Как безопасна? - удивился Рогачев. - Самая страшная атака!
- Такой стала считаться потому, что во время прицеливания трудно определить расстояние до самолета противника и можно врезаться в него. А от стрельбы все равно пользы мало. Поэтому с лобовой выгоднее заблаговременно свернуть. В этот момент по тебе сам черт не успеет прицелиться, зато ты можешь быстро подобраться к хвосту противника.
- Ой, так ли? Боюсь, что тут можно поплатиться, - настаивал Рогачев. - Допустить сзади себя истребителя страшновато.
- Да, страшновато, - признался я. - Однако на этом можно удачно подловить любого фашистского аса. Дело в том, что преимущество "яка" на виражах мы часто не используем. Стоит только оказаться противнику сзади, как мы, опасаясь быть сбитыми, стараемся от него оторваться, а не заманить в бой на виражах. А ведь противник при этом не всегда может хорошо прицелиться. Нужно это чувствовать и строить свой маневр с расчетом.
- Играть в "кошки-мышки"? - заметил Василий Иванович.
- Хотя бы и так. На вираже при средних высотах "як" всегда окажется на положении кошки, а "месс" - на положении мышки.
- Попробую. Только давай пока этот сложный и опасный маневр не навязывать летчикам. Будем применять в крайних случаях.
Рогачев прав. Нельзя силой навязывать каждому летчику то, что сумел открыть и использовать сам. Беспокоит меня лишь одно: как в бою определить этот крайний случай? Ведь и бездействие, и каждое продуманное движение, и безудержный риск, и даже трусость в бою - все таит опасность. Времени на размышление у летчика ничтожно мало. Руки зачастую бросают самолет бездумно, в воздухе бывают моменты, когда главную роль играет интуиция, чутье. Тут, видимо, все определяет и решает мастерство каждого летчика. Поэтому опытом делиться необходимо, но навязывать всем специфически индивидуальный прием кого-нибудь одного не стоит. Подражание никогда не было искусством.