8
Наблюдая с земли, принимаем от летчиков зачеты по технике пилотирования. Видимость, как говорят* миллион - лучше и не может быть.
Зима вступила в свою полную силу. Мороз румянит лица.
- Эх и денек же сегодня! - торжествует командир звена Мелашенко, глядя на отличную посадку своего летчика. Он радуется, конечно, не погоде, а успехам звена. Иваненков понимает это и одергивает его:
- Ты, Архип, подожди нос задирать. У твоего Гриши есть сдвиги, но повозиться с ним еще много придется.
- Учту, товарищ командир.
- Завтра проведи с ним учебный бой в паре и сходи по маршруту. А сейчас заступай звеном на боевое дежурство.
Пока летчики сменялись и готовились к зачетам, грузно выруливал на старт Пе-2. Я вижу бортовой номер и говорю Иваненкову:
- Наверно, летит мой знакомый капитан Мартьянов, Георгий Алексеевич. С ним вместе учились в академии. Ох и здоров детина.
- Я смотрю, бомберы и разведчики как на подбор, крупный народ, - замечает Иван Алексеевич. - Чтобы такими громадинами управлять, нужно иметь порядочную силу…
Двухмоторная машина из разведывательного полка, базирующегося на нашем же аэродроме, остановилась на самом краю взлетной полосы. Самолет, как бы отдыхая от несвойственного ему земного путешествия, с полминуты стоял спокойно. Потом, словно отдышавшись, набрался сил, грозно, предупредительно прорычал одним мотором, другим и снова стих. Диски вращающихся винтов серебром блестели на солнце.
- Что он там долго путается, не взлетает? - не выдержал Иван Алексеевич с тем неуважением, какое проскальзывает иногда у истребителей к медлительным бомбардировщикам.
- Моторы прогревал, а теперь смотрит на приборы. Они на разведку часто с бомбами ходят. Самолет тяжелый, на взлете бежит долго, чуть что - и аэродрома не хватит…
Разведчик, набирая обороты, загудел моторами. Машина медленно, как бы переваливаясь с ноги на ногу, тронулась и, постепенно увеличивая скорость, устремилась вперед. Снежные буруны широкой полосой расстилались позади. Пробежав почти весь аэродром, самолет грузно оторвался от земли и, еле держась в воздухе, поплыл над лесной вырубкой, специально сделанной для безопасности взлета.
- Да-а, - грустно протянул Иваненков. - Тяжело такой махине взлетать по снегу. Если чуть чихнет один из моторов - пиши пропало.
Зафыркал, затрещал мотор и на стоянке нашей эскадрильи. Через несколько секунд он уже выл сухим металлическим голосом и, взяв самую высокую ноту, вдруг оборвался. Потом снова по нарастающей пронесся протяжный гул, и из леса, упруго подпрыгивая, выскочил И-16. Не пробежав и четверти аэродрома с тем легким и стремительным изяществом, какое доступно только маленьким, вертким птицам, истребитель взмыл вверх. Один круг над аэродромом - и он уже на высоте 3000 метров. Сделав по виражу вправо и влево, летчик убавил обороты мотора и погасил скорость. Теперь, казалось, машина не летела, а висела в воздухе. Потом, крутясь вокруг своей продольной оси, начала штопорить. Сделав четыре витка, самолет замер и пошел в пикирование. Затем легко взмыл вверх, сделав петлю, и тут же без передышки - иммельман, переворот, горку градусов под восемьдесят, поворот через крыло, спираль, и пошел на посадку.
В воздушном рисунке пилота чувствовалось мастерство: тонкость, стремительность и красота. Нельзя не залюбоваться! Но какой же еще длинный путь лежит перед Выборновым, чтобы стать полноценным истребителем! Нужно научиться весь этот комплекс делать у самой земли, тогда можно считать - пилотаж освоен. Останется самое сложное - овладеть стрельбой по конусу!
За Выборновым сдал зачет Николай Тимонов. Товарищи запросто окрестили его Тимохой. И это шло к характеру Тимонова: по-детски упрямому и одновременно по-стариковски добродушно-покладистому.
В воздух пошел летчик Саша Гусь. Взлетел, как всегда, хорошо. Задание такое же, как и у всех. Только попросил разрешения штопор выполнить не в начале пилотажа, а после. Дело в том, что никто из молодых никогда не делал на И-16 больше двух витков штопора, и мало кто знал, что с третьего витка характер вращения самолета резко менялся: машина круче, почти вертикально опускала нос к земле, вертелась значительно быстрее, возникали какие-то неприятно-шипящие звуки от крыльев, рассекающих воздух. Земля от бешеного круговорота, казалось, сама крутилась, как диск. Глаза затушевывала какая-то искрящаяся муть. Терялось представление о пространстве и времени - сказывался эффект вращения. Летчику нужен очень зоркий глаз и твердые мышцы, чтобы уметь при этом точно определить свое положение и безошибочно вывести самолет в нужное направление. В бою бывает всякое, и летчика надо ко всему готовить заранее.
Штопор когда-то считался неуправляемым; и, если самолет попадал в него, утверждали, что спасения нет. Люди гибли. Советские летчики, а потом и ученые доказали, что штопор, как и все фигуры, выполняемые самолетом, подчиняется законам аэродинамики и может быть безопасным. Наши заводы стали выпускать истребители с полной гарантией управления. И все равно некоторые летчики побаивались этой фигуры.
Летчик Гусь к штопору относился с недоверием и выполнял всегда с неохотой.
"Это бешеный пес, - говорил он о штопоре, - лучше с ним не связываться… Но раз надо, так надо, ничего не поделаешь".
Как-то предложили ему не штопорить.
- А что я, рыжий, хуже других, - возразил он.
- Фигуры у него получаются отлично. Ну просто эталонно, - говорит Иваненков, глядя на головокружительные трюки, которые выделывал Гусь. - А вот красоты, легкости нет… Выборнов или Тимоха - те играют машиной… Нужно все-таки Сашу провезти на учебно-тренировочном.
В зоне мотор затих. Летчик убрал газ - и самолет, находясь в горизонтальном положении, стал терять скорость. Гусь, как и положено, чуть поднимая нос машины, готовился к штопору.
- Высота, конечно, меньше, чем нужно. Это уже недисциплинированность! - негодует Иваненков, но тут же успокаивается: - Впрочем, хватит высоты: пилотировать-то после не будет, пойдет прямо на посадку.
И-16, повисев, мгновенно, как будто споткнувшись, судорожно клюнул вправо и начал штопорить. Первый виток сделан нехотя, второй - с каким-то подергиванием и, все больше опуская нос, стал увеличивать скорость вращения. На третьем витке, словно войдя во вкус, заторопился и, уже делая четвертый, машина устойчиво, равномерно, но очень быстро замелькала в небе, отвесно ввинчиваясь в воздух. Летчик, дав рули на вывод, остановил ее.
Что такое? И-16, вырвавшись из подчинения, с какой-то отчаянной злостью метнулся в другую сторону.
- Вот… - Иваненков сочно выругался. - Не удержал! Ну!!!
Самолет словно взбесился и, сделав один виток влево, снова норовисто закрутился вправо, опасно теряя высоту. Было ясно, что летчик беспорядочно, растерянно двигает ногами, мешая машине выйти из штопора. А ведь она, стоит только бросить управление, сама войдет в нормальное положение. Но Гусь все так же невпопад шурует рулями. Что с ним? Может, управление заело? Дело может кончиться катастрофой. Хочется помочь, и поневоле издаешь разные восклицания. Как-то еще не верится, что гибель неизбежна. И действительно, есть еще возможность ее предотвратить, если только летчик сейчас же, без промедления начнет правильно действовать.
- Да что же он?.. - вырывается душераздирающий вопль то ли у меня, то ли у Иваненкова, а может, у обоих разом.
- Есть! - самолет прекратил вращение. Точно разгоряченный и до крайности перепуганный конь, он трепещет, готовый с сатанинским бешенством опять рвануться куда-нибудь. Летчик, боясь этого, хочет покорить его и резко отдает от себя ручку. И-16 послушно и отвесно идет вниз. А высота?.. Высоты нет! Гусь, очевидно увидев близко землю, хватанул ручку на себя. Машина дернулась и чуть приподняла нос. Но… Земля помешала…
Штопор не прощает ошибок…
Зима. Глухая деревня Колпачки. Живые цветы на могиле Саши говорили о постоянном торжестве жизни над смертью.
9
Наше контрнаступление на Волге, начавшееся в ноябре 1942 года, переросло затем в общее стратегическое наступление Советской Армии на фронте протяжением в 1500 километров. А первым вестником грандиозных успехов в новом, 1943 году стали Великие Луки, освобожденные войсками Калининского фронта в результате решительного штурма. Дальше следовала одна победа за другой. 2 февраля в районе Волгограда закончилась ликвидация отборной 330-тысячной армии Паулюса. Фашисты далеко отброшены от Волги, освобождены Ростов, Луганск, Воронеж, Курск. Наступление на юге было поддержано новыми ударами по врагу на центральных фронтах.
Началось массовое изгнание оккупантов с советской земли.
Наша эскадрилья летала на прикрытие участка железной дороги Андреаполь - Торопец - Великие Луки и командного пункта фронта. За это время только один летчик, Гриша Тютюнов, задержался с вводом в строй. Правда, пилотировал он уже увереннее, но порой еще испытывал какую-то растерянность в учебных боях и при самолетовождении. Вот почему его редко посылали на боевые задания. Тютюнов пожаловался командиру полка, "зажимают", мол.
Для расследования жалобы в эскадрилью прибыл капитан Василий Иванович Рогачев, недавно назначенный начальником воздушно-стрелковой службы полка. Наконец-то истребительная авиация получила штатного работника, который будет заниматься изучением и обобщением опыта воздушных боев.
Василий Иванович, небольшого роста, смуглый, со спокойными и добрыми чертами лица, сразу всем понравился. Он недавно кончил курсы по новой специальности, участвовал в войне с первых дней, хорошо разбирался в тактике авиации. Тютюновым он заинтересовался в первую очередь как воздушным бойцом.
- Я встречал таких людей. Бывает, и летает неплохо, а как бой - словно невменяемый, - выслушав наше мнение о Григории, заметил Рогачев. - Кое-кто поведение таких летчиков объясняет тем, что у них слабы нервы. А для укрепления нервов летчика, мол, надо почаще посылать в бой: побывает два - три раза в хороших переплетах - вылечится. Но поверьте: из таких редко получаются хорошие истребители.
Сам Гриша заявил Рогачеву: - Самолет я освоил, теперь могу идти на любое задание. Неудобно перед товарищами. Вся армия наступает, а я все учусь. Сколько же можно? Так и война кончится.
Капитан Рогачев, разобравшись, посоветовал мне слетать с Тютюновым и дать окончательное заключение. Установили такое задание: Григорий летит по маршруту, а я за контролирующего сзади. Возвращаясь, над своим аэродромом производим учебный бой.
По карте, где прочерчен предстоящий маршрут со всеми расчетами, Гриша обстоятельно доложил мне, как будет выполнять полет.
- А как будете действовать, если на середине маршрута нас атакуют истребители противника?
- Как?
- Допустим, нападет пара или звено "сто девятых".
Тютюнов подумал-подумал и твердо ответил:
- Драться.
- А потом?
- Домой.
- С каким курсом?
Летчик прикинул в уме и точно ответил.
Однако вылет из-за неисправности оружия на моей машине на несколько минут задержался. В эскадрильях пока еще на всех самолетах стояли пулеметы "Шкас", уже снимавшиеся с вооружения. И только у меня на машине недавно мы сами установили под мотором новый крупнокалиберный пулемет, что значительно увеличило огневую силу истребителя. Утром при опробовании пулемет отказал. Мастер по вооружению Тося Кирсанова сняла его. И тут же, разостлав брезент около самолета, прямо на снегу, разобрала на части, чтобы устранить неисправность.
- Через десять минут будет готов, - заверила оружейница.
Ожидая, я поинтересовался, какой же был дефект.
- Утыкание патрона! - и она показала смятый патрон.
Я обратил внимание, что девушка при двадцатиградусном морозе скинула варежки. Маленькие, чуть пухленькие руки покраснели. На них заметны темные нити кровеносных сосудов, ссадины и ушибы. Видно, нелегко ей далась профессия мастера. Теперь она с удивительной сноровкой очищала от пороховой гари и старой смазки тяжелые стальные части пулемета, поседевшие от холода. Девичьи руки сейчас готовят оружие к бою почти во всех полках нашей авиации. И готовят хорошо! А сколько девушек работает связистками. Женщины воюют наравне с мужчинами. Глядя на Тосю, хотелось сказать ей что-то приятное, но, кроме сухих служебных слов, ничего не нашлось:
- Не мешало бы надеть варежки, а то, наверное, пальчики окоченели?
- Ой, что вы! Ни чуточки! - задорно ответила она. - Я сибирячка, привычная. У нас там не такие еще холода бывают…
Поставив пулемет, Кирсанова звонким голосом сказала:
- Теперь будет работать как часы! - И, мило улыбаясь, пожелала: - Вот хорошо, если бы в этом вылете опробовали… Завалите какого-нибудь фрица!
Полетели. Погода безоблачная. В утреннем морозном воздухе видимость прекрасная. Лес, деревни, реки, озера - все укрыто толстым снежным покровом. Земля кажется сплошной белой пустыней. Привычный взгляд, и свободно, как летом, читаешь зимнюю карту местности.
Второй отрезок треугольного маршрута подходил близко к линии фронта. Как и "проигрывали" на земле, здесь действительно встретилась пара Ме-109. Короткая схватка! Один "мессершмитт", очевидно, подбитый, выходит из боя. Создается удобный момент его прикончить. Погнался за ним, напарник - за вторым. Опасаясь потерять Гришу из виду, оставляю преследование и спешу к своему напарнику. Он улетел от меня уже на порядочное расстояние и оказался за линией фронта. Мои призывные помахивания крыльями - "Возвратись!" - ни к чему не приводят. Тютюнов летит на полной скорости, и я, как ни стараюсь, сблизиться не могу. Чудак, разве можно, не имея преимущества в высоте, догнать Ме-109. Упрямо, не обращая ни на что внимания, словно конь, закусивший удила, он на полной скорости мчится в глубь расположения вражеских войск.
Немецкий истребитель уже скрылся. Стало ясно, что дальше лететь опасно: появись какая-нибудь шальная пара "мессеров" - неизбежен бой. Тогда даже при благополучном исходе не хватит горючего для возвращения к себе.
Гриша, прижимаясь к земле, мчался все дальше. Что это значит? Тут пахнет уже не задором молодости. Заблудился? Меня не видит. Бросить и идти домой? Ни в коем случае! А гнаться дальше уже опасно. Попробовать предупредить огнем? Далеко. Не заметит пламя трассы. Все же решаю дать несколько очередей. Самолет Григория почему-то быстро растет передо мной. Сблизившись, я помахал ему крыльями и круто, с набором высоты стал разворачиваться назад, рассчитывая увлечь за собой азартного воздушного бойца.
Мой самолет оказался метров на пятьсот выше. И вдруг я отчетливо увидел вражеский аэродром. По нему рулил Ме-109. Очевидно, он только что приземлился. И не это меня удивило. Ошеломило другое: Гриша выпустил шасси, спокойно пошел на посадку. Всякая скидка на неопытность напарника сразу исчезла. Сердце тревожно заныло. В эти секунды я по-своему объяснил, почему Тютюнов задержался с вводом в строй. Он гнался за "мессершмиттом" для того, чтобы найти немецкий аэродром и сдаться в плен. Как же иначе объяснить его действия?
Сбить! Немедленно сбить!
А допустят ли немцы? Ведь я над фашистским аэродромом… Быстрее!..
Несколько секунд - и я в хвосте И-16. Тщательно прицеливаюсь. Самолет точно в перекрестии. Пальцы на общей гашетке пулеметов. В этот миг приходят на память слова оружейницы Тоси: "Вот хорошо, если завалите какого-нибудь фрица". Но ведь передо мной свой. Парень с робким, застенчивым лицом… Сейчас пули крупнокалиберного пулемета пробьют бронеспинку - и нет больше человека. Рука дрогнула. Пули прошли выше самолета. Я выскочил вперед и последний раз помахал крыльями. Григорий убрал шасси и пристроился ко мне.
Когда отлетели от немецкого аэродрома, я почувствовал на подбородке кровь. Оказывается, в приступе гнева в нескольких местах прокусил губу. Гриша шел со мной крыло в крыло, точно с ним ничего и не приключилось. На лице - ни испуга, ни радости, ни разочарования - все существо его выражало какую-то странную окаменелость. Как я был благодарен Тосе! Случайно сказанные слова спасли Гришу и, может быть, избавили меня от вечного угрызения совести.
Над своим аэродромом я предупредил ведомого, что пришли домой, и резко отвалил на посадку. Сначала я видел, что самолет шел за мной вслед. На земле же узнал, что Тютюнов и не пытался заходить на посадку, а куда-то улетел. Полчаса спустя пришло сообщение, что И-16 плюхнулся без горючего в десяти километрах от аэродрома.
Сам виновник странного происшествия рассказал, что после встречи с "мессершмиттом" пытался догнать меня. Летел за мной, по его словам, до самого нашего аэродрома. Я сел, он тоже хотел приземлиться, но какой-то самолет, помахивая крыльями, приказал пристроиться. Гриша выполнил команду. Неизвестный И-16 завел его куда-то и бросил. Через несколько минут заглох мотор и пришлось садиться. Так закончился последний зачетный полет по "вводу в строй" летчиков эскадрильи.
Долго разбирали потом этот случай и в конце концов пришли к выводу, что в таком странном поведении Тютюнова лучше всего могут разобраться врачи.