Трубецкой предупреждал, что "насаждение во всем мире "общечеловеческой" (то есть романо-германской) культуры превратит все народы мира в европейцев второго и третьего сорта, а европейцами первого сорта останутся природные европейцы, романские, германские и англосаксонские народы, для которых эта "общечеловеческая культура" есть в то же время культура национальная. А это поставит европейцев в господствующее положение над всем миром". Эта мысль является предвосхищением мир-системного анализа И. Валлерстайна, который разделяет мир на три сферы: ядро, полупериферию и периферию.
Также Трубецкого можно назвать провозвестником теории мультикультурализма, в рамках евразийского пространства, естественно. Совокупность культур, составляющих общеевразийскую культуру, он называет радугой евразийских культур. Этот образ по отношению к культуре был использован в ЮАР после крушения режима апартеида в 90-е гг. Чернокожим англиканским епископом Десмондом Туту была придумана метафора – "Радужная страна".
Несмотря на общее критическое отношение к евразийству, этот момент подметил С. С. Хоружий. "В последние десятилетия идеи культурной автономии, сбережения этнокультурного своеобразия всех сколь угодно малых культур с большой силой вспыхнули на Западе и во всем мире. Возникло и целое теоретическое направление "экология культуры", в котором, как и в экологии вообще, один из главных принципов – ценность и важность разнообразия. Именно этот принцип отстаивал Трубецкой, и по праву его надо признать одним из предшественников экологии культуры" . Если быть до конца справедливым, то родоначальником экологии культуры в русской мысли следует признать К. Н. Леонтьева.
Итак, работа Н. С. Трубецкого "Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока" логично построена, не перегружена абстрактными умопостроениями, обладает большим агитационным потенциалом. Однако есть мысль, которая, на наш взгляд, действительно "не вытанцовывается". Трубецкой утверждал, что Чингисхан, сам являясь шаманистом, ценил людей религиозных, какую бы они религию ни исповедовали. Вместе с тем шаманизм в силу его особенностей не мог стать государственной религией. Произошло оправославление татарщины. "Благодаря тому что вместо расплывчатого и демагогически бесформенного шаманизма Чингисхана руководящей религиозной идеей Московского государства стало догматически определенное православие, должны были измениться и некоторые существенные части всей государственно-идеологической системы, которую теперь оказалось возможным теснее связать с религиозной основой" . Так в чем же здесь "великое наследие Чингисхана"? В бытовом исповедничестве? Оно может быть в любой религии, его примеры можно найти в житиях святых Киевской Руси. Если бы речь шла только о политических вопросах, способах управления самой большой в мире континентальной империи, то с подобной постановкой вопроса можно было бы согласиться. Однако Трубецкой все время настаивает на включении в "великое наследие" духовной культуры России. "О родстве с Азией, и кровном и духовном, евразийцы говорят всегда с подъемом и даже упоением, и в этом подъеме тонут и русские, и православные черты" , – писал Г. В. Флоровский.
3. Наследие славянофилов и современная социокультурная ситуация в России
Пик научного интереса к наследию славянофилов приходится на 1990-е гг. Мы помним замечательные исследования M. H. Громова, В. А. Кошелева, С. С. Хоружего и многих других. В настоящее время количество публикаций на эту тему несколько снизилось. ""Общественность" же (насколько таковая имеется) еще по инерции не отказывает этим темам в известной важности, однако больше не проявляет к ним активного интереса – поскольку движения свежей мысли здесь отнюдь не заметно" , – писал С. С. Хоружий.
Возникает вопрос, актуально ли наследие славянофилов в современной России, или это пройденный этап развития русской мысли? Ответить на него не так просто, нужно найти конкретные сферы нашей социокультурной реальности, где данная доктрина может быть применима целиком или по частям. В данной главе мы попытаемся проанализировать различные мнения исследователей последних лет.
Новым направлением изучения славянофильства стала интерпретация его в рамках геополитики, или, если точнее сказать, культурной геополитики. Подробнее об этом см. монографию автора, в которой делается вывод, что сравнительный анализ культур Запада и России, поиск начал самобытности православного славянства привели к появлению цивилизационного подхода в изучении общества, без которого не состоялась бы геополитика. В трудах славянофилов выявляются геополитические интуиции и образы, основанные на религиозных исканиях. Культурно-геополитические образы отражают представления славянофилов об одухотворенности пространства России и определяют ее место в мире.
Волгоградский автор Елена Михайловна Дринова разрабатывает новое междисциплинарное направление: конфессиональную геополитику, в рамках которой изучается феномен включенности религии в современный политический процесс, выражающийся, прежде всего, в наличии политических религиозных партий (конфессиональный партогенез), способных лоббировать на государственном уровне свои проекты. Утверждается, что религия имеет мощный мобилизационный потенциал. Религия занимает пространство и стремится к расширению. Ключевыми понятиями данной дисциплины является "религиозное метапространство" и "религиозная экспансия". "Религиозное метапространство было сформировано в результате естественной религиозной экспансии – через распространение политико-религиозными субъектами своей религии как единственно верной и истинной. В современном мире изменились форма и функциональная направленность экспансии, методы, стали иными последствия воздействия ее потенциала, но ее политический заряд остался прежним" .
Е. М. Дринова использует понятия "политическая религия" и "политизация религии", что не одно и то же. "…Политизация религии – это процесс, в результате которого политика, воздействуя на религию, направляет ее действие в русло, необходимое для политики. Политическая религия – это одно из состояний традиционной религии, детерминированное политическими процессами в самой религии" . Эта детерминированность проявляется, прежде всего, в сакрализации политической идеологии.
По мысли Е. Дриновой, "метафизический фундамент конфессиональной геополитики был заложен славянофилами" . Славянофилы "верили в особый тип политической культуры, который возникает на духовной почве православия" . Квинтэссенцией политических процессов в православии они считали принцип соборности, который "представляет собой символическое выражение политической миссии России" . Ф. И. Тютчев разработал учение о России как Империи Востока, в которой Православная Церковь – душа, а славянство – тело.
Современный исследователь геокультуры Александр Неклесса в своих работах не касается творчества славянофилов, но его концепция раскрывает природу русской психеи в славянофильском духе. Он отмечает, что формула "Москва – Третьего Рим" изначально осознавалась как опровержение падшей Византии (гибель Второго Рима рассматривалась как божья кара за Флорентийскую унию 1439 г.). "Однако, обретение православного апофатического богословия, развиваемого в Византии, познание мира удивительных энергий, воспринятых и пестуемых в основном в исихастском кругу, а на русских просторах – нестяжателями, заволжскими старцами, каким-то образом, с изменениями, угасаниями, провалами – вплоть до трагического надлома – было все же унаследовано Россией" . Апофатичность произвела ряд отличных от западноевропейских версий христианской культуры производных. Апофатическое богословие предполагает испытание на грани предельности.
Апофатический подход распространяется и на принципы миростроительства. Для русской идентичности характерно самоощущение судьбы как миссии, наполненной дерзновенным содержанием. Чувство запредельности отражается в социальной и политической практике экстатичностью и экстремальностью, порою – свирепостью. В истории это не раз проявлялось в способности народа к предельной мобилизации. Героизм и жертвенность народа часто хищнически использовались властями. С утратой духовных оснований положительные стороны народной психеи могут превратиться в их противоположность: терпение может превратиться в тупую покорность. Безудержная устремленность к идеалу заставляет разрушать и отчасти презирать земное устройство как профаническую копию недостижимого идеала.
Тем не менее тяга к экстремальности порождала дух экспансии, разнообразных форм заселения безбрежного сухопутного океана Северной Евразии. "Это была страна, присутствовавшая в один из периодов истории на трех частях света и первой дотянувшаяся до края неведомого материка – четвертого" . Здесь имеются в виду Русская Америка от Алеутских островов до Калифорнии и Антарктида, открытая русскими мореплавателями. Мечта о дальневосточном Царьграде сохранилась в топонимике Владивостока – бухта Золотой Рог и пролив Восточный Босфор, а северная часть Тихого океана получила на время наименование "Русского моря".
А. И. Неклесса делает вывод, что в современном мире, степень неопределенности которого неуклонно повышается, "плодотворным направлением методологической революции представляется также синергийный подход к миропознанию, миростроительству и пространству операций. <…> Человек в обстоятельствах принятия сложных, критических решений верно избирает и успешно преследует цели, если при этом он непрерывно беседует с Богом" . Таким образом, оказался востребованным и гносеологический аспект учения славянофилов.
Философ В. М. Межуев так видит актуальность наследия ранних славянофилов: "…Россия по своей идее – не просто одна из многих западноевропейских стран, а страна равновеликая Западной Европе, тоже Европа, пусть и Восточная. Она часть большой Европы, которая состоит из двух половин – западной и восточной, одна из которых тяготеет к рационально-правовой организации общества, а другая, не отрицая первое, – к его духовно-нравственной организации. Каждая из них по-своему необходима. Откажись от одной из них, и вся Европа рано или поздно окажется в тупике. На Западе этот тупик переживается как "закат культуры", у нас – как недостаток цивилизации" .
4. Геокультурная картина мира неоевразийцев
Александр Дугин, наиболее известный неоевразиец, свое понимание геополитики православия основывает на идеях славянофилов, развивая их с использованием достижений богословской мысли русского зарубежья. "Сверхразумность Божественного действия (примат апофатической мистической теологии), духовная и языковая свобода поместных церквей (восходящая к глоссолалиям апостолов в день Пятидесятницы) и учение о сакральной роли Империи и императоров (теория православной симфонии) – вот основные моменты, определяющие специфику православия в отличие от католицизма, фактически отрицающего эти аспекты христианства" .
Дугин выстраивает символическую оппозицию:
После падения Византии православный мир разделился на две части. Первая – оказалась в зоне политического контроля неправославных государств, в нее входили греки, сербы, румыны, болгары, составившие православный миллет. Константинопольский патриархат превратил православие в доктрину индивидуального спасения, где о политике не могло быть и речи. "Установление на Руси Патриаршества и провозглашение Москвы "Третьим Римом" имеет прямое отношение к мистической судьбе Православия как такового. Русь после падения Константинополя остается единственным геополитическим "большим пространством", где существовала и православная политика и православная Церковь" .
Геополитическая интерпретация византийского религиозного влияния часто встречается в научной литературе. Особое внимание исследователи уделяют распространению исихазма в соседние страны. Здесь можно выделить исследование английского византолога русского происхождения Димитрия Оболенского .
В 60-е гг. XX в. историк древнерусской литературы Г. М. Прохоров ввел термин "политический исихазм", понимая под ним процесс "закрепления достигнутых исихастами рубежей – в философии, в догматике, в церковной жизни (монастырской особенно), в борьбе за умы и в политике, внешней и внутренней" , который начинается с приходом к власти императора Иоанна VI Кантакузина (1293–1383). Проводником "политического исихазма" на Руси был митрополит Киприан. Знаменитый византолог Иоанн Мейендорф (1926–1992) признал этот термин с некоторыми оговорками . Современный исследователь Владимир Петрунин уточнил это понятие, назвав данное явление "социальным исихазмом" , обращая внимание на то, что исихазм в поздневизантийский период охватил все стороны жизни, а не только политику.
Важное место в доктрине неоевразийства занимает проблема цивилизационной идентичности русских и других народов, составляющих евразийское пространство. Вадим Валерианович Кожинов (1930–2001) утверждал, что "евразийским народом является именно и только русский народ; остальные населяющие Россию народы – это в основе своей либо европейские, либо азиатские народы, обретающие евразийские черты лишь в "магнитном поле" России. И если они оказываются за пределами этого поля, они утрачивают евразийский характер и постепенно опять превращаются в собственно европейские или азиатские" .
Александр Сергеевич Панарин высказывался против взятия на вооружение принципа "конфликта цивилизаций". "Российская геополитика не может строиться по принципу этноконфессиональных размежеваний и противопоставлений: "чистых" этносов и конфессионально "чистых" ареалов в нашем евразийском пространстве не существует" . А. С. Панарин также отмечал: "По сути, в России был поставлен эксперимент всемирно-исторического значения: он касался возможностей устойчивого синтеза народов, принадлежащих к разным цивилизационным традициям, но обреченных историей и географией на совместное проживание. Этот эксперимент для своего времени в целом удался, что обеспечило цивилизационную и геополитическую стабильность в масштабах шестой части земного шара" .