Новая позиция находилась в болоте. У пехотинцев лопаток не было, да и яму в болоте не выкопаешь: вода. Из мха, прошлогодних листьев и сучьев делали бруствер и лежали. Если немец замечал место лежки, то сразу же брал на мушку. Высунешься – умрешь. Еды опять не стало. Даже зелени никакой вокруг. Ели то, что рукой вокруг окопа можно было достать. Появились случаи самоуничтожения. Это были не те самострелы, что имели место зимой, когда некоторые из бойцов преднамеренно наносили себе ранения, чтобы покинуть котел. Тогда уличенных в членовредительстве просто расстреливали без всяких проволочек. Теперь в полку несколько бойцов и два командира убили себя сами. Комиссар Ковзун собрал всех, кто смог прийти. Говорил, что это ЧП, что это недопустимо, что нужно провести работу с людьми. Все молчали. Только Никонов задал вопрос, который остался без ответа: "Если с голода обессилел и не можешь даже повернуться, то что делать? Не сдаваться же немцам?" Стали пустеть боевые точки и треугольники. Личный состав убывал, подкрепления не было. Никонов попеременно с командиром взвода из его роты лейтенантом Голынским брал по паре бойцов, ходил вдоль позиций с ручным пулеметом и стрелял короткими очередями понемногу из разных мест, создавая видимость обороны и какой-то активности. На самом деле оборона была пуста. На сто метров приходилось уже менее одного солдата. Немцы это скоро тоже поняли. Они получили большое пополнение и перешли в наступление. Ударили в правый фланг обороны полка. На том участке находился только один боец Гончарук. Он успел передать по телефону: "Немцы! Отстреливаюсь!" В трубке была слышна стрельба. Потом Гончарук крикнул в трубку: "Погибаю!" – и все. Никонова вызвал комполка Красуляк и поставил задачу: собрать своих бойцов, забрать из санчасти всех, кто может ходить, и выдвигаться на край болота, где принял свой последний бой Гончарук. Он сообщил, что туда уже ушла дивизионная разведка и действовать нужно вместе с ней. Никонов взял с собой недавно прибывшего лейтенанта Киселя, своих бойцов Шишкина, Тарасова и четверых больных и раненых бойцов из санчасти, без оружия и патронов.
Передний край был занят немцами, и оружие взять было негде. Это был далеко не первый случай, когда бойцы шли в атаку без оружия, вместе со всеми останавливая натиск врагов, лишь собственной грудью защищая родину. Выдвигаясь в указанном направлении по лежням через болото, увидели идущего навстречу бойца Петрякова, которого вместе с Самариным Никонов отправлял на помощь Гончаруку. Петряков стал уговаривать, чтобы не ходили туда. Там много немцев, и они хорошо вооружены. Он доложил о том, что Самарина схватили, а сам Петряков сумел вырваться, правда без оружия.
Группа вышла в то место, где должна была быть дивизионная разведка, но ее там не оказалось. У Никонова была телефонная трубка ТАТ – он подсоединился к линии и доложил обо всем командиру полка. Затем начал рассредоточивать бойцов. Безоружных бойцов посадил под ель: что с них толку? Сам нашел кем-то брошенный автомат – большую редкость по тем временам. В диске были еще патроны. Вскоре появилась группа немцев. Они шли небольшой колонной, несли на себе пулемет, миномет, коробки с боеприпасами. Не доходя до позиции Никонова метров пятнадцать, повернули влево. Никонов вскинул автомат и выпустил все патроны, что в нем были. Несколько фрицев упало. После этого бойцы побежали прятаться в болоте между кочек. Через болото прошла другая группа немцев, но, к счастью, мимо. Никонов начал собирать своих людей, но недосчитался лейтенанта Киселя. Никто его не видел. Недалеко от этого места в кустарнике услышали русскую речь. Там оказалось 17 отошедших с линии обороны бойцов-пехотинцев из их полка во главе с лейтенантом. У пехотинцев были патроны, которыми они поделились с группой Никонова. Вместе пришли на старые позиции. Немцы здесь уже понастроили шалашей, приготовились к ночлегу, но пустились в бегство после короткой атаки подразделения Никонова. Недалеко от шалашей бойцы обнаружили одежду Самарина, брошенную в кучку. Но самого Анатолия нашли поодаль. Он лежал на спине голый. Все тело и лицо были выжжены шомполами. Фашисты развлекались тем, что накаленные шомполы плашмя вжигали в тело Самарина так, что кожа у бойца была обуглена. Потом, чтобы добить, выстрелили в спину. Пуля прошила его насквозь и вышла через живот. Вокруг раны был кровяной кружок миллиметра в два. Самое страшное заключалось в том, что он был жив. Еле шевеля губами, Самарин сообщил, что немцев много и среди них есть и русские. Самарина считали хорошим солдатом. Сибиряк. До войны был золотоискателем, председателем артели. Никонов любил брать его с собой на всякие вылазки. Едва живого бойца понесли к своим на руках.
Недалеко от Самарина нашли и Гончарука. Он лежал в том месте, где принял свой последний бой. Вокруг него лежали семь немецких трупов – столько было у него патронов. Василия Ивановича Гончарука узнать было нельзя. Фашисты размозжили ему лицо. Его узнали по мощному туловищу и одежде. Постояли, помолчали над геройски погибшим другом. Именно в этот момент, как вспоминал Иван Дмитриевич, он и его бойцы по-настоящему осознали истинную, нечеловеческую сущность фашизма. Ни один зверь, наверное, не допустил бы того, что сделали фашисты. Это очень больно поразило всех и породило жгучую ненависть к врагу. В ходе этого рейда Никонов и его бойцы не ели, не пили и не спали. Подойдя напиться к ручью и увидев в нем лягушачью икру, бойцы вмиг ее съели. Потом поймали лягушку. Решено было сварить из нее суп. Правда, в этом супе плавала одна капелька жира. Суп разделили на пятерых…
На следующий день вызвал Никонова командир полка майор Красуляк и приказал собрать всех людей, которые находятся поблизости. На переднем крае было приказано оставить все как есть, и связь в том числе. Выкопали возле высокой ели большую яму и сложили туда все штабные документы, рацию, ПТР и другую технику. Все закопали. Появился лейтенант Кисель. Он плутал где-то в болоте, спал под валежиной. Приказано было выдвигаться к штабу дивизии. Штаб дивизии был атакован немцами. Никонову во главе группы из десяти человек, в которую вошли лейтенант Голынский и старшина Григорьев, бойцы Шишкин, Поспеловский, Тарасов и еще несколько человек, поставили задачу занять оборону перед фронтом наступающего противника. Было приказано: "Стоять насмерть, ни шагу назад, огонь до подхода немцев на близкое расстояние не открывать".
Две другие группы должны были ударить с флангов, справа и слева. Немцы уже были в сорока метрах от позиции Никонова, когда первая группа, зашедшая явно далековато, промахнулась своим флангом мимо их цепи. Немцы это заметили и развернулись по фронту в их сторону. По рации вызвали свою артиллерию и накрыли огнем всю нашу группу. В это время вторая группа ударила немцам в тыл, так как они развернулись. Немцы отошли на позиции первой группы, и в этот момент немецкая артиллерия ударила по немцам, а наша – по нашим. И сообщить об этом своим артиллеристам не было возможности: не было связи. Бой прекратился, остатки наступавших немцев отошли назад.
Была середина мая, когда Ставка приняла запоздалое теперь уже решение о выводе 2-й ударной из окружения. Время было безнадежно упущено. Спасать армию – людей и вооружение – нужно было раньше, в феврале-марте, когда стало очевидно, что наступательная операция провалилась. Не следовало ждать, когда все раскиснет, а немцы подтянут к горловине "бутыли" свежие дивизии СС. Тем не менее армия получила приказ начать отход, а при необходимости уничтожить тяжелое вооружение и технику. После боя командир полка приказал Никонову вернуться со своей группой на передний край полка, собрать всех, кто там остался, и возвращаться назад. На передовой нашли менее 20 человек. Собрали их всех. Зашли в санчасть, а Самарин еще живой. Решили нести с собой, хотя сил почти не осталось. Никонов спросил бойцов: "Как, ребята, понесем Самарина?" – "Понесем!" – отозвались все.
Фельдшер Запольский отвел Никонова в сторону и сказал, что Самарина нести бесполезно, потому что у него прострелены кишки и идет воспаление. Все равно скоро умрет. На это Никонов возразил: "Бросить его – значит морально убить товарищество". Понесли, несмотря на заключение фельдшера. Пронесли его болотами 15 км до штаба дивизии. Самарину стало значительно хуже, руки и ноги стали уже остывать. Вскоре он умер. Там, где находился штаб, никого уже не было. Встретили бойца, оставленного сообщить, что немцы уже далеко обошли нас, что обстановка еще более осложнилась.
Опять отправились болотами, обходными путями. Со всех сторон – немцы. Воды и пищи нет. Голод стал нестерпимым.
Вышли на гриву, где в жиже снарядной воронки Никонов увидел трех жирных дождевых червей. "Вот счастье!" – подумал он. Все прокатилось в горле даже без пережевывания. Остальные ели все, что попадалось на глаза, лишь бы что-то было в желудке.
6 июня немцы опять перекрыли горловину. В окружении, по официальной версии, остались семь стрелковых дивизий и шесть стрелковых бригад общей численностью 18-20 тыс. человек (по другим данным – 14 дивизий и пять стрелковых бригад). 7 июня Сталин сместил командующего Ленфронтом генерала Хозина, отвечавшего за вывод армии из окружения. Вновь образовывался Волховский фронт, командующим которого опять был назначен генерал Мерецков.
…Догнали группу своих. Узнали, что основные силы отошли дальше после очередного боя с преследователями. Остатки полка догнали уже за Радофинниково, возле железной дороги. Здесь впервые почти за неделю поели и отдохнули. Командир с комиссаром решили организовать из подразделения Никонова группу прикрытия. Так Иван Дмитриевич со своими людьми и прикрывали всю дорогу отход основных сил. Сначала сдерживали немцев, потом догоняли. Бывало, что немцы обходили с флангов далеко вперед. Приходилось прорываться из окружения.
В одной из деревень произошли встреча и бой наших с немцами. Жители разбежались кто куда. Проходя через деревню, Никонов увидел среди убитых мальчика лет трех-четырех. У мальчика было такое невинное лицо с застывшей маской ужаса, отчего Никонов впервые за все время заплакал… Думал: "Ну при чем здесь он?!" Все эти годы, когда замалчивалась правда о трагедии 2-й ударной армии, не принято было говорить и о судьбе мирного населения, находившегося здесь же, в котле. Их судьба была столь же трагичной. Сначала их жгли и убивали отступавшие немцы. Их бомбили. Потом поступил приказ жителям уходить вместе с отступающей армией. Их дома сжигались уже своими, энкавэдэшниками, чтобы не достались врагу. Сколько их погибло в период всеобщего отступления, наверное, не считал никто – никого это просто не интересовало. Те из жителей, кто не смог вырваться из котла и не погиб сразу, возвращались к своим пепелищам и погостам, не имея средств к существованию.
…Прошли Финев луг. Там были брошены зимние запасы – огромные скирды из валенок и одежды. Так все и пропало.
Полку дали участок обороны возле бывшей узкоколейки, в болоте, близко к бывшему проходу. Заняли позицию. Патронов почти нет. Оружие – один ручной пулемет да винтовки без штыков. Некоторые их выбросили за ненадобностью. Бойцов в полку осталось совсем ничего.
Впереди – настоящая, хорошо подготовленная немецкая оборона. О наступлении в этом месте не могло быть и речи. Только перебьют всех без толку.
Никонов с ПНШ полка Диконовым пошел на рекогносцировку. Не успел сделать и несколько шагов, как согнулся от страшной боли в животе. ПНШ сказал, что это сжатие желудка от голода, и посоветовал проглотить что-нибудь. Рядом был только болотный багульник. Его-то Иван Дмитриевич и стал есть. Боль отпустила. Осмотрели местность и перевели остатки полка в новое место, правее и ближе к железке. Комполка Красуляк отправил Никонова с бойцом Сафроновым в разведку. Оборону Никонов знал хорошо. К вечеру они подошли к стыку между пехотой и минометчиками противника. Тихо прошли и стали двигаться позади его боевых точек. Свои точки немцы делали основательно, не в пример нашим. Выкапывали немного грунта, делали перекрытия и засыпали землей. Оставались лишь амбразуры для ведения огня и выходы. Такие сооружения можно было поразить только минометно-артиллерийским огнем или в крайнем случае гранатами, если подобраться к ним близко. Всего этого у наших бойцов не было. Подойдя к одной из точек метров на пять, Иван Дмитриевич увидел телефонный кабель. Здесь проходила немецкая телефонная линия. Осмотрелись. Линия проходила буквой Г к землянке. Договорились действовать следующим образом. Сафронов оттягивает провод в сторону, а Никонов его обрезает и наматывает на катушку, уходя дальше в сторону. Так и сделали. Иван Дмитриевич намотал уже полкатушки, когда из землянки выскочил немец. Не найдя провода, он побежал дальше по линии. Когда уже вернулись к своим, у немцев началась беспорядочная стрельба. Из трофейного провода проложили линию связи от КП на передний край.
19 июня нашим войскам удалось пробить узкий коридор у Мясного Бора – всего 300-400 м. По этому коридору сначала эвакуировали раненых, потом начали отвод того, что осталось от главных сил. Командир полка поручил Никонову принять прибывшее пополнение. Возле землянки стояли десять офицеров: призванные из запаса лейтенанты, старшие лейтенанты и капитаны. Майор Красуляк приказал отвести их на передний край, только сначала переписать.
Как только Иван Дмитриевич начал переписывать фамилии, немец заактивничал на передовой, открыл стрельбу. Командир полка по телефону дал команду начальнику артиллерии Давберу, о существовании которого Никонов давно уже забыл и у которого неизвестно откуда появились снаряды, дать огоньку по переднему краю: "Немцы шевелятся, а у меня еще пополнение туда не подошло". Огонь открыли почти сразу же, и первый снаряд разорвался рядом со строем. Три человека были сразу убиты, остальные попадали кто куда. Необстрелянное, только призванное пополнение не знало, как действовать. Некоторые бегали между взрывами, как зайцы. Командир полка кричал в трубку Давберу: "Ты мне все пополнение перебил!" Второй раз на памяти Никонова Давбера просили помочь, и оба раза он бил по своим.
Опять получили приказ наступать. Местность была открытая, немцами пристрелянная, сами они в укреплениях, пулей не вышибешь. Сказано было двигаться так: три шага вперед, потом залечь и отползти в сторону, опять три шага вперед – и так дальше. Стали перебегать, а бойцу Сафронову, что бежал рядом с Никоновым, лечь помешала коряга. Он сделал один лишний шаг и был убит.
Продвинулись лишь на десятки метров. Залегли почти вплотную к противнику. Это было хорошо, потому что в дальнейшем немецкая артиллерия и авиация почти не задевали передний край. Периодически подходило пополнение – группы бойцов без оружия. Винтовки искали на переднем крае. Немец подкараулил Трофима Яковлевича Шишкина, земляка-сибиряка из Тобольска, и ранил его. Пуля вошла спереди чуть ниже горловой ямки, а вышла сзади ниже легкого. Кровь даже не пошла. Хотя был приказ раненым с передовой не уходить, Никонов послал его своим ходом в санчасть, сказав, что, может быть, он хоть найдет там чего поесть. На передовой еды не было давно. Куда можно было дотянуться, все листики с ноготь величиной были съедены. У Ивана Дмитриевича стали появляться сильные боли в животе. После того как он заметил, что больше двух недель не ходил по большой нужде. Отпросился с передовой в санчасть. Начальник санчасти Сидоркин ничем помочь не смог и, сделав укол морфия, отправил в санбат, находившийся в трехстах метрах дальше. Придя в санбат, Никонов увидел жуткую картину: несколько выкопанных широких ям, метров по десять в длину, были доверху наполнены трупами. Кучи трупов лежали рядом. Показалось, что некоторые лежащие еще дышали. На пне сидел медик. И никого ходячего вокруг. Никонов начал объяснять медику, в чем дело, но тот лишь смотрел в одну точку и молчал. Тогда Иван Дмитриевич сказал, что понимает его состояние, но, может быть, он сам еще сможет выжить, если получит помощь. Медик лишь пробормотал: "В телеге". В телеге Никонов нашел бутыль касторки и выпил сколько смог. Пошел в санчасть. Пока шел, два раза падал без сознания. В санчасти Сидоркин сделал еще один укол морфия. Никонов пошел к лежавшему рядом подбитому самолету "У-2", возле которого лежал мертвый летчик. Нашел кусок шланга с краником и сплюснутую воронку. Набрал воды и отошел в сторону, к дереву…
Придя в сознание, Никонов увидел рядом какой-то твердый предмет, вышедший из его кишечника, похожий на кость, сантиметров 15, и зеленую жидкость. Этот день Иван Дмитриевич запомнил хорошо – было 22 июня 1942 года.
Найдя и съев несколько случайно уцелевших листьев, Никонов добрался до переднего края и упал. Силы его покинули. На следующий день он не мог встать. Лежал не двигаясь, изредка произносил слова, еле шевеля языком. Бойцы, находившиеся рядом, умирали в своих ячейках. Никонов видел, как рядом встал боец Александров, начал ловить руками воздух, упал, опять приподнялся, снова упал и замер. Зрачков не стало видно – умер.
Подошедший Загайнов, адъютант комполка, спросил:
– Что с тобой, Никонов?
– Все… конец, – еле прошептал он.
– Подожди часа полтора, я вернусь.
"Ушел, но вернулся даже раньше, – вспоминал Иван Дмитриевич. – Принес несколько кусков подсушенной кожи с шерстью и кость. Я спалил шерсть и съел кожу с таким аппетитом, какого у меня в жизни не было. Все пористые места кости сгрыз, а оставшиеся твердые части сжег, и уголь тоже съел. Так все делали. У голодного человека зубы становятся острыми, как у волка".
Утром 24 июня Никонов поднялся на ноги. Офицеры рассказали, что пропал Муса Залилов (Джалиль). Его знали многие. Никонов его встречал несколько раз в разных местах во время этого наступления. Один раз даже посмеялся над ним, когда под Глубочкой Муса пришел к ним на КП полка и попал под артобстрел. Будучи еще необстрелянным, Залилов (то, что он Джалиль, будущий Герой Советского Союза и автор еще не написанной "Моабитской тетради", Никонов узнал много позже), прячась от разрывов, стукнулся головой о перекрытие землянки. Лишь значительно позже стали просачиваться сведения о его судьбе.
Нашлись очевидцы того, что Муса Джалиль был ранен осколками в районе узкоколейки. Его нашли и доставили в госпиталь несколько солдат из охраны госпиталя. 26 июня Джалиль вместе с другими ходячими ранеными был захвачен немцами. Всех лежачих раненых немцы убили. В Германии Муса Джалиль стал участником антифашистского подполья и погиб в берлинской тюрьме Плетцензее, оставив потомкам чудом уцелевшие и переданные узниками тюрьмы страницы рукописи. Ему принадлежат строки:
Нет, врешь, палач, не встану на колени,
Хоть брось в застенки, хоть продай в рабы!
Умру я стоя, не прося прощенья,
Хоть голову мне топором руби.
Вместе с Джалилем в котле находились поэт Всеволод Багрицкий, погибший зимой 1942 года, и всемирно известный скульптор Вучетич, автор монументов в берлинском Трептовпарке и на Мамаевом кургане в Волгограде.
…В этот раз, пока Никонов лежал пластом, Муса приходил к ним на КП. Потом ушел, и никто его больше не видел.
Собрали оставшихся офицеров и сообщили, что Гитлер отдал приказ разбомбить остатки 2-й ударной армии с воздуха. И действительно, начались бомбежки. Группы немецких самолетов летели одна за другой. Бомбили, расстреливали из пулеметов. Многие бомбы в болоте не взрывались, только ухали. Хорошо, что еще раньше близко подошли к переднему краю немцев. Находились от них всего метрах в пятидесяти. Прятались в воронках. Немецкие летчики, не желая задеть своих, не бомбили, и это спасало.