- Хворь у нее чисто женская, княже, - шепотом отвечала Регелинда. - Завтра встанет твоя женушка как ни в чем не бывало! Не кручинься. Ложись спать.
Святослав стоял перед Регелиндой с толстой восковой свечой в руке. Желтый язычок пламени освещал встревоженное лицо князя. Глаза Святослава в упор глядели на Регелинду с тупым недоумением, словно он силился понять, что кроется за выражением "женская хворь", и не мог.
Вдруг в тишине раздалось шлепанье босых ног. Из-за спины Святослава выскочила Вышеслава в длинной ночной рубашке со светильником в руке.
- Что случилось? - спросила девушка. - Я слышала плач матушки. Где она?
Регелинда всплеснула руками.
- Да ничего не случилось, глупая. Спать иди!
- А вы-то отчего не спите? - подозрительно молвила Вышеслава.
Святослав беззвучно выругался и, резко повернувшись, ушел в свою опочивальню.
- Чушь-то не городи! - оборвала девушку Регелинда и, крепко взяв за руку, повела за собой. - Распрекрасных тебе снов, лада моя! - с этими словами служанка втолкнула Вышеславу в ее спаленку, забрав у нее светильник.
Возвращаясь обратно, Регелинда услышала, как скрипнула дверь князя Всеволода и его жены. Служанка невольно замедлила шаг, прикрыв светильник ладонью, заметив впереди во мраке коридора смутную женскую фигуру в белых ниспадающих одеждах - Анастасия!
Регелинда не успела сообразить, что сказать гречанке, если и та обратится у ней с расспросами, как вдруг дверь снова приоткрылась, вместе с полоской света в коридор высунулась обнаженная мужская рука и втащила Анастасию назад в спальню.
Путь освободился, и Регелинда на цыпочках двинулась дальше. Проходя мимо только что затворившейся двери, она не удержалась и приникла к ней ухом. До нее донесся раздраженный голос Анастасии: "Пусти меня!.. Грех в Великий пост сладострастьем заниматься. О теле не мыслишь, так о душе промысли, Всеволод!" - "Иль не жена ты мне, Настя?" - прозвучал недовольный голос Всеволода. "Жена, но не раба!" - ответила княгиня.
"У этих свои кочки да ухабы! - с усмешкой подумала Регелинда. - Гречанка-то набожна, а муженек ее сластолюбив. Такому молодцу на ложе любая будет рада!"
Под "любой" Регелинда подразумевала себя. Она сразу положила глаз на Всеволода, еще когда увидела его впервые в Киеве лет десять тому назад…
Наступила первая суббота Великого поста: день поминовения усопших.
Спасо-Преображенский собор был полон молящимися. На этот раз князья, их жены и дети стояли перед алтарем. Бояре со своими женами и детьми теснились широким полукругом за ними. Черный люд заполнил все проходы у пяти столпов храма, толпился в распахнутых настежь главных вратах.
После выноса Святых Даров епископ Гермоген начал службу, гулкое эхо вторило его сильному зычному голосу в высоких сводах собора. Торжественное молчание многих сотен людей, стоящих плотно друг к другу, придавало всему обряду что-то завораживающее.
Анастасия сбоку глянула на Оду. Княгиня сосредоточенно молилась, склонив голову в темном платке и беззвучно шевеля сухими губами. Гречанка догадалась, по ком ее молитва.
С самого утра Ода была бледна и неразговорчива. Святослав тоже был не такой, как всегда. Всеволод и Анастасия, Вышеслава и Янка, пасынки Оды - все видели, что-то случилось. Но только одна Анастасия догадывалась об истинной причине молчаливого отчуждения между Святославом и Одой.
Когда архидиакон приблизился к Святославу с пучком тонких свечей, в наступившей тишине прозвучал негромкий голос черниговского князя:
- Светлая память отцу моему великому князю Ярославу Владимировичу, в православии Юрию, матери моей великой княгине Ирине, в иночестве Анне, старшему брату моему Владимиру Ярославичу, в православии Василию, моей первой супруге княгине Брониславе, в православии Елизавете, моему младшему брату Вячеславу Ярославичу, в христианстве Петру, и другому младшему брату Игорю Ярославичу, в христианстве Федору.
После каждого произнесенного имени Святослав брал свечку, разжигал ее от свечи, горевшей перед Распятием, и ставил на канун - подсвечник в форме круглого стола.
Назвав последним брата Игоря, умершего шесть лет назад, Святослав перекрестился на Распятие и хотел было вернуться к алтарю, как вдруг Ода стремительно прошла мимо него к архидиакону, выхватила из его рук свечку и громко воскликнула:
- За упокой души христолюбивого племянника нашего Ростислава Владимировича, в православии Михаила!
Даже не удостоив мужа взглядом, Ода вернулась на свое место.
Святослав кивнул священнику и встал рядом с Одой, хмурый и недовольный.
Архидиакон нараспев затянул поминальную молитву:
- Упокой, Господи, души усопших рабов Твоих родителей и сродников князей Святослава и Всеволода Ярославичей: великого князя Юрия, жены его инокини Анны, сыновей их Василия, Петра и Федора Юрьевичей, а также внука их Михаила Васильевича и княгини черниговской Елизаветы и всех православных христиан и прости им все прегрешения вольные и невольные и даруй им Царствие Небесное!..
* * *
К концу марта растопило весеннее солнце сугробы и потекли по кривым улочкам Чернигова, по крутым переулкам на Третьяке и Подоле веселые ручейки. В лужах отражались голубые небеса. Края крыш украсились бахромой сосулек, истекающих прозрачной холодной влагой. Сосульки срывались вниз, не выдерживая единоборства с жаром солнечных лучей, и со звоном разбивались о твердые наледи. Их блестящие продолговатые обломки искрились на солнце, как горный хрусталь.
В один из солнечных дней уходящего марта Ода объявила Святославу, что намерена поехать в Саксонию к отцу. Она попросила мужа отпустить с нею Ярослава и Вышеславу.
Святослав не стал перечить. Его отношения с женой после отъезда Всеволода и Анастасии в Переяславль становились все хуже. На раздражительность Оды, на ее упорное молчание Святослав отвечал вспышками гнева и бранью.
Ода быстро собралась в дорогу. Кроме Вышеславы и Ярослава с нею отправлялись две молоденькие служанки и Регелинда. Ехать было решено верхом из-за надвигающейся распутицы.
Святослав для сопровождения супруги и детей отобрал сотню дружинников, поставив во главе всего Инегельда, владевшего немецким языком.
Прощание вышло сухим и коротким. Святослав хлопнул по плечу Инегельда и что-то коротко бросил ему по-шведски. Инегельд молча кивнул и отошел к своему коню. Затем князь поочередно прижал к себе Вышеславу и Ярослава. Подойдя к жене Святослав едва коснулся губами ее бледной щеки.
Протянув пергаментный свиток, он промолвил, не глядя на Оду:
- Вот грамотка твоему батюшке от меня.
Ода с безразличным видом взяла свиток и, не проронив ни слова, передала его Регелинде.
Святослав повернулся и ушел в терем.
Вышеслава расцеловала на прощание братьев. Олег помог сестре сесть верхом на коня, потом подошел к мачехе, чтобы проститься и с нею. Глеб, Давыд и Роман тоже садились на коней, они вызвались сопровождать Оду до развилки дорог.
Ода притянула к себе голову Олега и коснулась его лба горячими губами.
- Прощай, мой юный князь, - тихо сказала она.
- Мыслю, не на век прощаемся, - постарался улыбнуться Олег.
- Бог ведает, - прошептала Ода.
Опираясь на руку Олега, Ода села в седло. Лошадь под ней была смирная, она даже не тронулась с места, лишь пошевелила ушами.
Ода взяла в руки поводья, прежде чем направить лошадь со двора в распахнутые ворота, она подняла голову в круглой шапочке и перекрестилась на купола Спасского собора.
Олегу, не спускавшему с мачехи глаз, вдруг показалось, что она прощается с Черниговом навсегда. Олег снял с головы мурмолку, чтобы помахать ею, если Ода обернется.
Но Ода не обернулась.
Молитва мытаря и фарисея
Как просохли дороги после весенней ростепели, прибыли в Киев послы венгерского короля Шаламона . Возглавлял посольство родной дядя короля Левенте. Речи герцога, свободно владевшего русским, пришлись по душе князю Изяславу.
- Русские князья стремятся к родству с христианскими королевствами. Однако в делах государственных с родством не считаются, странно сие и непонятно, - возмущался герцог. - Уже только то, что королева Анастасия-Агмунда Ярославна является родной сестрой киевского князя, вызвало почтение у соседних государей… до недавнего времени.
Когда умер король Андраш, королева Анастасия-Агмун-да вместе с сыном Шаламоном бежали в Германию, опасаясь козней двоюродного брата умершего короля, - Белы . Анастасия просила помощи у князя киевского, о том же просил германский король, но князь киевский остался глух к просьбам короля Генриха и к мольбам сестры, занятый своими делами. Не русские дружинники, а немецкие рыцари возвели на венгерский трон сына Анастасии, Шаламона.
Теперь сыновья умершего Белы спасаются у польского князя Болеслава Смелого и точат мечи, собираясь биться с Шаламоном за венгерский трон. Польский князь готов помогать им в этом, - Болеслав до рати охоч! А князь киевский, женатый на родной тетке Болеслава, и пальцем не пошевелил, дабы унять воинственных поляков и позаботиться о своем племяннике Шаламоне, который не преследует православных христиан в отличие от Болеслава.
Сидя на троне, Изяслав угрюмо взирал на низкорослого коротконогого герцога в длиннополом доломане из красного аксамита . В его свите было двенадцать длинноусых черноволосых господарей в желтых и голубых одеждах, расшитых золотыми нитками.
Изяславу вспомнился Андраш, сын герцога Ласло Сара, изгнанник Андраш, по-русски, Андрей. Приютил его некогда в Киеве Ярослав Мудрый, как приютил Гаральда, не поделившего норвежский трон со своим братом Олавом. Ярослав любил повторять сыновьям своим: "Благо получает тот, кто умеет ждать".
Прошло время, умер король Олав Святой . Освободился и венгерский трон. Вспомнили про изгнанников в далекой Норвегии и в граде Эстергом, что на берегу полноводного Дуная. Стали Гаральд и Андраш королями каждый в своей стране, а в жены взяли дочерей Ярослава Мудрого, Елизавету и Анастасию.
Вот только недолго просидела на норвежском троне Елизавета Ярославна. Не по сердцу ей пришлась суровость супруга - и трех лет не прошло, как сбежала она в Данию и вышла там замуж за датского короля Свена.
Анастасия хоть и была счастлива за Андрашем, но спокойного житья не было и у нее: у венгров тянулась долгая ожесточенная борьба за власть между потомками короля Иштвана Святого и его двоюродного брата герцога Ласло Сара. Породнился Иштван Святой после принятия христианства с германским королевским домом, взяв в жены сестру короля Генриха, Гизеллу. Дед Изяслава Владимир Красное Солнышко не захотел совсем уж уступать Венгрию католикам и заключил дружественный союз с королем Иштваном, выдав за его брата Ласло свою дочь Премиславу.
С той поры и разгорелась вражда между сыном Иштвана Петром, женатым тоже на немке, и сыновьями Ласло Сара, Андрашем и Левенте. По закону, у потомков Иштвана было больше прав на трон, но воинственности и удачи им всегда не хватало в отличие от потомков Ласло Сара. Потому-то Андраш и стал королем венгров сразу после смерти Петра.
- Иль не слышит князь киевский, как в Польше гремят оружием, собираясь воевать с его племянником Шаламоном? - прозвучал вопрос герцога Левенте к Изяславу.
- В Польше испокон веку оружием гремят, и я не собираясь вмешиваться в дела Болеслава, - раздраженно ответил Изяслав.
Бояре киевские, сидевшие на скамьях вдоль стен, одобрительно загудели.
- Таково твое последнее слово, великий князь? - громко спросил Левенте.
Герцог вскинул подбородок и слегка прищурил свои темные выпуклые глаза в ожидании ответа.
- Да, - ответил Изяслав и, не сдержавшись, добавил: - Законному правителю чужие мечи не нужны, а сродники свои не страшны.
- У великого киевского князя впереди еще полжизни, чтобы иметь возможность разувериться в собственных словах, а посему я не стану тратить время на разговоры, - склонив голову, промолвил Левенте. Хочу лишь йопросить пресветлого князя разрешить мне повидаться с вдовой Ростислава княгиней Ланкой.
- Могу обрадовать тебя, герцог, - криво улыбнулся Изяслав. - Вдова Ростислава надумала возвратиться в отчий край, так что будешь ей в пути и собеседником, и телохранителем. Передавай от меня поклон сестре моей Анастасии и королю Шаламону. Скажи, помнит их князь киевский. Не забыл!
При последней фразе брови Изяслава сдвинулись на переносье и в глазах блеснули недобрые огоньки.
Герцог отступил на шаг, неловко поклонился, прижав руку к груди. Вместе с ним отвесила поклон и его свита.
Отпуская Ланку в Венгрию, троих ее сыновей Изяслав оставлял на Руси. Боялся Изяслав, что вырастут Ростиславичи мстителями за своего отца, коль их воспитанием займутся мать и бабка.
Это решение не понравилось Гертруде, которая немедленно поспешила к мужу. Гертруда, как всегда, действовала бесцеремонно, вторгнувшись в покои Изяслава, не вняв предостережениям княжеского постельничего Людека.
На днях учинил кровавую расправу прямо на княжьем суде киевский боярин Яловат, зарубивший топором торгаша Бокшу за то, что тот средь бела дня на улице сорвал платок с головы жены Яловата, когда та отвергла наглые домогательства. Брат и сын Бокши поклялись в кровавой мести изничтожить самого боярина и все его мужское потомство.
Вот чем была занята голова Изяслава, когда вдруг к нему пожаловали венгерские послы. И теперь, после переговоров с ними, Изяслав думал о том же, сидя над сводом законов Ярослава Мудрого. И помогал ему в этом деле вездесущий воевода Коснячко.
- Узаконил отец мой кровную месть в Русской Правде, подражая варяжским судебным уставам, а мы ноне расхлебывай его недомыслие, - ворчал Изяслав. - Что с того, что от предков наших обычай этот идет? Предки наши и невест умыкали, и идолам молились! Лик времен текучих и нравы людей меняет, я так мыслю. Не пристало нам, коней сменив, на старых санях ездить.
- Верно мыслишь, княже, - добавил Коснячко. - Отец твой в советниках имел варягов да новгородцев, вот и получился у него первый блин комом.
- Кровь за кровь - это обычай дедовский языческий, проще говоря, - сказал Изяслав. - В нонешнее времена русичам надлежит жить по-христиански, ибо…
Изяслав недоговорил.
В дверях светлицы показалась Гертруда в длинных небесно-голубых одеждах и белой накидке на голове. Подведенные сурьмой брови и нарумяненные щеки очень молодили тридцатидевятилетнюю княгиню.
- Здрав будь, свет мой ясный, - с легким поклоном поприветствовала Гертруда мужа.
Коснячко удостоился лишь небрежного кивка. Несмотря на это, воевода вскочил из-за стола и отвесил поклон Гертруде, которую побаивался за ее мстительный нрав.
- И тебе доброго здравия, пресветлая княгиня! - произнес Коснячко и поклонился еще раз, но уже не столь низко.
- Ну будет ломаться, воевода. Сядь! - недовольно проговорил Изяслав и глянул на жену. - Зачем пожаловала, княгиня?
- Истинно ли, свет мой, что отпускаешь ты Ланку в Венгрию вместе с послами короля Шаламона? - спросила Гертруда, приблизившись к столу, за которым сидели князь и воевода.
- Истинней и быть не может, - надменно ответил Изяслав, - сегодня же Ланка отправится в путь. Скатертью дорога!
- Но почто отпускаешь ее одну, без детей, иль сердца у тебя нет, Изяслав?
- Доколе ты будешь встревать в дела мои, княгиня? - повысил голос Изяслав. - Я над решениями своими господин, а сердечными делами мне заниматься недосуг. Сказано без детей, значит, так тому и быть!
Тон Изяслава вывел Гертруду из себя.
- Если сердцем тебе размыслить недосуг, то ты хоть умом своим пораскинь, свет мой. Ты от одного Ростислава насилу избавился, а тут сразу трое Ростиславичей взрастут тебе на погибель. Придет срок, каждый из них княжеский стол себе требовать начнет. Не с кого-нибудь - с тебя! - Гертруда гневно ткнула пальцем в мужа. - Иль мало тебе племянников, оставшихся на твое попечение после смерти братьев твоих Игоря и Вячеслава! Им ведь тоже уделы дать придется, если, конечно, раньше не дать им яду.
- Что ты мелешь, безбожница! - вскричал Изяслав. - Какого еще яду?! Убирайся!
- У тебя у самого три взрослых сына, - упрямо продолжала Гертруда, - не о себе, так о них хотя бы подумай. Не братьями вырастут для сыновей наших Борис Всеславович,
Давыд Игоревич и Ростиславичи, но злейшими врагами. Разденут, растащат они всю Русь себе на уделы!
- Замолчи, женщина! - Изяслав угрожающе поднялся из-за стола. - Хоть и не люб был мне Ростислав, детей его я от себя не отрину, ибо с рожденья они обрели веру православную и как князья будущие укрепят древо Ярославичей. А уделов Руси всем князьям хватит.
- Скажи хоть, боярин, князю своему, что хлебнет он лиха с племянниками своими, - обратилась Гертруда к Коснячко, - обернется его нынешнее глупое благородство потоками крови в недалеком будущем.
Коснячко захлопал глазами, не зная, что сказать. Перечить князю он не смел, а противиться воле княгини боялся. Да и не обращалась Гертруда к нему за помощью до сего случая ни разу.
Выручил воеводу Изяслав, который выставил-таки жен за дверь.
- У братьев моих жены как жены, а моя как ворона все крови ждет! - посетовал Изяслав наедине с Коснячко. - Твоя-то женка, говорят, тоже норовистая. Так, воевода?
- У-у, княже, палец в рот не клади! - усмехнулся Коснячко.
Изяслав засмеялся и похлопал Коснячко по плечу: приятно сознавать не на себе одном Божье наказание, а иначе злонравие своей жены Изяслав и назвать не мог.
Гертруда отплатила мужу той же ночью, не впустив к себе в спальню. Тогда Изяслав велел дружинникам седлать коней и по ночной дороге поскакал в Вышгород.
"Глупая гусыня тщится досадить мне и сама не ведает, что для меня ее ласки хуже потных дней, - думал Изяслав, усмехаясь. - Иль не найду я телесной утехи с той, что и помоложе, и побелее…"
Когда неожиданно девять лет тому назад скончался в Смоленске брат Изяслава Вячеслав, вдову брата Эмнильду Изяслав вместе с сыном поселил в Вышгороде.